Неделя о Страшном Суде открывает последнюю седмицу перед Великим Постом. Часто ее называют масленицей: неделя ярких праздников, застолий, радости и ликования. И вот этот парадокс - сочетание "широкой масленицы" и Страшного Суда Божия – невольно заставил задуматься.

Я готовил к эфиру очередную программу цикла «Троицкое слово» и подбирал воскресную проповедь из записанных насельниками обители. Прослушав некоторые, остановил выбор на слове покойного ныне архимандрита Исаии (Белова). Он говорил как раз об этой неделе – о Страшном Суде, о суде без милости для тех, кто не сотворил в своей жизни милости, о том, что Бог не только милосерд, но и праведен. Но главная мысль проповеди: мы забываем (и сознательно не помним) о самом, казалось бы, главном в нашей земной жизни - о ее конечности и о неизбежности последнего Суда и ответа нашего пред Праведным Судией.

И действительно, если быть совершенно откровенным пред самим собой, совсем не хочется думать обо всем этом. Как сказал один мой знакомый, если все время держать в голове, что ты умрешь, можно и с ума сойти…

Мы же призваны постоянно держать в уме конечность нашего земного бытия и помнить о последнем ответе на Суде. Как сказал отец Исаия, даже одна эта память уже в наши дни приравнивается к добродетели.

Но кто из нас имеет такую добродетель? Кто откровенно может сознаться, что он все свои дела и поступки, слова и мысли «держит пред лицем Божиим»?

Особенно это идет вразрез с сегодняшним мироощущением и вообще с духом времени. Ведь сегодня практически невозможно не солгать, не схитрить, не оговорить своего ближнего, не быть в каких-то вещах сознательно циничным и жестким, то есть закрыть свое сердце и душу от ближнего. В противном случае, ты рискуешь быть просто уничтоженным, растоптанным, лишенным какого бы то ни было внутреннего мира. Увы, но действительность такова: хорошо, может быть, было подвижникам, которые и молились, и имели духовную крепость, и не были вовлечены так, как мы сегодня, в мирскую суету.

Значит, эти страшные слова Христа относятся не к нам: «поскольку вы единому от малых сих этого не сделали, то и Мне не сделали! Идите во тьму кромешную…»?

Главная заповедь, данная еще в Ветхом Завете, это заповедь о любви к Богу. Любим ли мы Бога? И что это значит – любить Бога, если «Бога никто никогда не видел…»?

Мы говорим, что любим (свидетельствуем об этом нашей принадлежностью к Церкви), но ведь мы лжем! Мы любим хорошее уставное богослужение, красивое пение, хорошую проповедь, свое настроение, успокоенность и умиротворенность после службы, любим слышать о себе похвалы и сами готовы расточать их хвалящим, но это – не любовь к Богу! Помните: «Если ты брата, которого видишь и который всегда с тобой рядом, не любишь, то как можешь любить Бога, Которого не видишь!»? Значит, это ложь, и первая (и главная) заповедь Божия нами попирается!

А вторая? О "любви к ближнему как к самому себе"?.. Тут и говорить нечего. Это слишком хлопотное дело – любить ближнего, вникать в его проблемы и в его душевное состояние. Как сказал один священник, если я люблю кого-то по-настоящему, то «я совершенно открыт перед ним», я «беззащитен перед ним». А разве это не опасно? Нет уж, это не для нас: наш внутренний мир – это наша крепость, ближнему там не место…

Вот, наверное, поэтому «широкая масленица» ближе нам по всему: понятно, что «перед смертью не надышишься», но впереди семь недель Поста, такого долгого и строгого, что "будем веселиться, пить и есть, радоваться жизни", а о всем «страшном» пока забудем. Придет время – придется вспомнить, а пока – еще веселимся.

Но не является ли эта, последняя перед Постом неделя, прообразом всей человеческой жизни? Этой «масленицы» накануне Страшного Суда?

Мы все знаем: и что мы смертны, и что призваны к христианским добродетелям, к любви и милосердию, но "масленица еще впереди" – пока не будем об этом серьезно! Успеем еще покаяться…

А некоторые люди, начинавшие еще добрыми и хорошими христианами, «перевалив», так сказать, за некую жизненную черту, обретя жизненный опыт (а лучше сказать, «мертвящий, циничный, без-жизненный, анти-опыт) и всерьез начинают считать все эти «благочестивые рассказы» просто «страшилками», призванными сохранить некий нравственный уровень человечества, чтобы оно уж совсем не оскотинилось и не вернулось к своему животному «пра-источнику». Мне знаком сын священника, очень почтенного батюшки, ныне давно покойного, который, переступив некую черту, не отягощает себя вообще «благочестивыми размышлениями» и «уверен, что ТАМ ничего и нет!»

Душа, к сожалению, грубеет, и тем людям, кто не познал Бога опытно в своей собственной жизни, не приобрел подлинное благоговение и трепет пред неисповедимыми Его путями, не смирил свою гордость пред Его Промыслом, не размягчил своего сердца подвигами милосердия, со временем становится все труднее и труднее это сделать.

Хотя, конечно же, Господь волен в любом возрасте и в любом положении изменить «естества уставы». Но желание – должно быть от человека! Вспомним Закхея: у него было лишь любопытство, но сопряженное с подвигом. Он поднялся на дерево, чтобы увидеть Христа в толпе, а Христос – возвысил его пред всеми и на все времена: «Днесь спасение дому сему, яко и сей сын Авраама есть…»

Перед началом Поста потрудимся растопить лед сердечный: не из страха пред воздаянием, а по любви ко Христу, к Его Правде. А вдруг и мы сможем в этом закрученном и безумном мире увидеть своими глазами Христа? Не услышать только о нем от проповедников и из книг, а своими глазами – сердечными и душевными – узреть Живого Христа: как Закхей, как старец Симеон, как безнадежно потерянный для всех людей, но обретенный Богом благоразумный разбойник, в самую страшную и последнюю минуту своей преступной жизни?

И тогда мы вдруг обретем тот рай, об утрате которого днесь плачет первый Адам: «Раю мой, раю, ктому твоея сладости не наслаждуся…» Будем плакать вместе с ним. Это благодатный плач, отверзающий и для нас двери Царствия Божия!