В истории противостояния религии и науки в Европе особую роль играет доктор. Несколько столетий подряд лекари, глубоко постигшие кровеносную, нервную, пищеварительную и прочие системы, но душу под скальпелем не нашедшие, составляли авангард убежденных скептиков и циников. И это опасный враг. Потому что одно дело – скепсис болтливого журналиста или страстная антирелигиозная демагогия политика, и совсем другое дело – холодный атеизм человека, у которого белый халат кровью обрызган, маска на лицеи который только что делал операцию на сердце (хотя бы и Амосов, чтоб далеко за примерами не ходить).

На медицинские факультеты и курсы уходили в 19-м веке русские барышни, «синие чулки», желавшие порвать с общественной моралью, но при этом хотевшие и человечеству послужить. Именно в доктора, по толстовским убеждениям, пошел молодой Войно-Ясенецкий, соединивший впоследствии  врачевство и служение Христу. Но начало было именно в духе эпохи: «Бог ни при чем, но человечеству послужить надо». Стало быть – в доктора! Умный и печальный Чехов, это ведь не отдельная личность, а целая эпоха в русской жизни. Эпоха умная, талантливая, но в сущности, пустая, зане «ни Богу свечка, ни тому самому кочерга». И тоже ведь доктор. Скажи, что случайно.

В «Формуле любви» есть обворожительный образ доктора-скептика, которого играет Броневой (у этого актера и мясник-Мюллер обворожителен). Его ничем не удивишь. Материализация покойника из медальона, поедание острых предметов за столом, угадывание мыслей… На все у него есть свой спокойный ответ с приведением жизненных примеров. И образ этот списан с целой касты европейских эскулапов, которых ничем не прошибешь. Души нет, есть нервы и инстинкты; совести нет, есть комплексы, внедренные обществом в личность; впрочем, личности тоже нет, есть набор атомов, причудливо соединившихся в образе Ивана Ивановича. Гражданин есть, индивидуум  есть, а личности, извините, нет. Попробуешь спорить, он тебе расскажет, как трупы препарировал, как в гное копался, или роды принимал. И ты замолчишь, потому что в гное человеческом не копался и трупы не препарировал.  И значит ты всего лишь восторженный мечтатель и идеалист, а доктор жизнь знает. Так прошло несколько эпох.

Зато сегодня врачи могут удивить. Глубоко копая, неизбежно докопаешься до порога тайн и до страшной дверцы, за которой всякий материализм заканчивается.  Наука глубоко копнула. Нут нечего сказать. Но и докопалась же. К примеру, рак. Болезненный бич прошлого и нынешнего столетия, уступающий первенство в смертной жатве (пока) только сердечным заболеваниям. Много лет уже я, весьма далекий от медицины, слышу от друзей-докторов пересказы лекций на семинарах по повышению квалификации. Рак мистичен, говорят они. Раковая клетка очень похожа на сошедшего с ума человека, а опухоль, это – колония сошедших с ума. Обычная клетка похожа на честного работягу. Себе берет мало, все почти отдает организму. Умирает без страха, уступая место новым клеткам. Кстати, на клеточном уровне мы за год несколько раз успевает полностью смениться. А раковая – нет. Ничего не отдает организму, все берет себе. И умирать, зараза, не хочет. Ведет себя, как герой западного фильма про глобальные катастрофы, когда все умерли, а герой остался. Умирает раковая клетка не раньше, чем убьет организм, все в нем выжрав до точки. То есть проект ее жизни  глобальный: буду жить, пока все вместе не сгинем. Эгоизм на клеточном уровне!

Инфекции приходят в организм извне, вирусы тоже извне. Извне приходят механические повреждения.  Рак же зарождается внутри, как сбой программы клетки.  Если сравнить это со страной, народом, государством, то переломы, ушибы, грипп, отравления и проч., это нападения внешних врагов. А рак это внутренние болезни самого народа. «Все для меня! Я никому ничего не должен! Все должны мне! Не хочу собою жертвовать ни для кого и ни для чего! Умру последним, сегодня вы, а завтра я! Буду делать все, что захочу, и таких как я с каждым днем все больше. Ну- ка, победите нас!» Вот вам и раковая программа, что в теле человека, что в теле народа. Что и в теле человечества, если уж на то пошло. Внутренний сбой, ложное целеполагание это рак личности и рак общества. И когда мы сегодня говорим о традиционных ценностях в семье и обществе, мы формулируем антираковую, антиканцерогенную программу. Ведь совершенно невозможно победить медикаментозно клеточный рак, если в мире распространяются раковые идеологии, а отдельному человеку все чаще «по кайфу» исповедовать модель поведения раковой клетки.

То же самое и с сердцем, которое можно и нужно, по мере необходимости, шунтировать, оперировать и даже пересаживать. Которое нужно успокаивать валидолом, валерианой и здоровым образом жизни. Но которое, кроме всего очевидного прочего, есть не только мускул, гоняющий без отдыха по телу кровь, но еще и «святое святых человека». Медикам, нынче все чаще настроенным на мистику, еще предстоит открыть, что сердце есть орган религиозной и творческой жизни, что в нем, как в черном ящике самолета, хранится вся тайна о человеке, и что здоровье  сердца напрямую связано с грехами и их отсутствием. Ведь именно в сердце грехи и живут, откуда совершают вылазки во внешний мир, как разбойники из пещеры Али Бабы на очередной грабеж.

Болеют и святые и грешные. Еще вопрос – кто больше. Если какой-нибудь злонамеренный ветреник удумает обвинить меня в том, что я всех больных раком записываю в эгоисты, а всех больных сердцем – в грешники, то пусть перекрестится, если верует. Или пусть посчитает хотя бы тех десять верблюдов, которые непременно где-то в пустыне сейчас идут. Посчитает и успокоится. Клубок грехов человеческих я распутывать не умею и не дерзаю, и суда до времени о людях не выношу. Но для меня несомненно то, что дух и плоть в человеке связаны столь прочно и таинственно, что выявление закономерностей их взаимного воздействия обязано стать предметов изучения любого умного доктора, не чуждого религиозной жизни.

Святой Паисий Святогорец, сам болевший раком, говорил, что несколько лет страданий от рака дали ему больше, чем долгие года жизни на Синае и на Афоне. И еще говорил, что лекарство от рака есть, но раковая болезнь наполняет Рай смиренными страдальцами, и потому лекарство не открыто миру. Но я, собственно, хотел бы еще раз подчеркнуть, что поведение раковой клетки в обреченном организме очень похоже на эгоистическую модель поведения в обреченном человечестве (или части его).  И эта аналогия представляется мне слишком серьезной, чтобы пройти мимо нее без внимания.