Игумен Нектарий (Морозов)
О таинстве покаяния
На исповеди:
- За неделю вроде бы ничего не произошло, особых грехов не было… Нельзя причащаться?..
Если думаете, что это шутка или же какой-то особенный, уникальный в своем роде эпизод, то нет: я не шучу, и такие или подобные слова звучат на исповеди не так уж редко.
Исповедь и правда многими воспринимается сегодня как своего рода «экзамен», который надо сдать, чтобы получить «допуск» к Причастию. Назвал грехи (желательно побольше), накрыл священник твою голову епитрахилью, прочел разрешительную молитву, и все – можешь идти и причащаться.
И так смысл таинства покаяния все больше и больше размывается, становится предельно неконкретным, из удивительной возможности примирения с Богом превращается в дежурную формальность. И кто-то видит выход в том, чтобы исповедоваться реже, не перед каждым причащением, а только тогда, когда «душа просит», чтобы «не привыкать».
Определенная логика в этом есть, но она явно хромает: наша душа в своем нынешнем состоянии очень часто не просит о том, что ей решительно необходимо, и настоятельно требует вещей не просто вредных, а прямо-таки убийственных для нее.
Проблема на самом деле не в частоте исповедания, а совсем в другом. Жизнь христианина должна быть непрестанной и неустанной работой – внутренней, духовной, направленной на то, чтобы человек смог в максимальной степени стать по благодати Божией таким, каким хочет видеть его Господь. Благодатью, но и собственным трудом тоже.
И когда этот труд сводится к минимуму или же совсем отсутствует, тогда и искажается понимание смысла жизни церковной в целом и таинств в частности. И отношение к ним формализуется до предела – примерно так, как зачастую происходит это с исповедью. Так и получается, что человек переживает оттого, что «грехов мало», а не оттого, что их много, но он их просто не замечает. И много еще чего получается…
«Ложь – это словно стена, за которой ты пытаешься спрятаться…»
На мой взгляд, очень точно сказано. Весь вопрос – от кого и зачем. Цель чаще всего стандартна: мы прячемся для того, чтобы уклониться от ответственности – либо за то, что уже сделано, либо за то, что мы собираемся сделать. Либо – за самую жизнь свою.
А вот от кого… Много от кого. От людей, например: чтобы избежать наказания, конфликта, осуждения, просто неприятного разговора. И да, когда мы лжем людям, между нами и ими действительно возникает самая настоящая стена. Мы отдаляемся посредством лжи порой даже от самых близких людей, и нам становится в какой-то момент очень одиноко, холодно, а мы и не понимаем – почему. Не догадываемся даже, что причина этого холода и одиночества – наша ложь.
Еще мы очень часто прячемся (или старательно пытаемся) от себя самих, точнее – от своей совести, ее обличений и укоров. Во внутреннем диалоге с собой мы себя же пытаемся обмануть, отрицая истинные мотивы тех или иных поступков, противные нам самим сердечные расположения и желания, давая всему по-настоящему неприглядному и противному благовидные объяснения, оправдывая то, что требует однозначного осуждения. И в результате мы и самих себя теряем, от самих себя все дальше и дальше уходим. И становится еще тяжелей. Страшно отдаляться от близких людей, но от себя – еще страшнее.
И, конечно, как бы ни было это неразумно, за ложью мы стремимся спрятаться и от Бога – так же примерно, как прятался после грехопадения Адам, скрывавшийся от Бога в кустах… Мы не можем сделать так, чтобы Он не видел нас, но притворяемся, будто мы «не видим» Его – то есть не знаем, что то, в чем обличает нас совесть, и Ему неугодно, и Ему противно. И это совсем уже страшная беда, потому что в итоге мы и правда перестаем видеть Его в своей жизни, перестаем ощущать Его присутствие, Его помощь, заботу и любовь. Не потому, что Он прекращает заботиться и любить – Он не прекращает никогда.
Просто мы становимся неспособными это чувствовать и в это верить. Отчего? Оттого что сами воздвигли стену, за которую не можем заглянуть, стену лжи.
Страшная это стена, плохо за ней, очень плохо. Не дает она никакой защиты, не спасает, не греет, не тепло за ней и не комфортно, а тоскливо и бесприютно. И одно только утешает: что сколько бы ни возводил ее человек, ее всегда можно разрушить, решившись не лгать – ни людям, ни себе, ни Богу. Это решение всегда дается непросто, но оно – единственно верное.
О дисциплине
Мы часто сталкиваемся в своей жизни с тем, что нас застают врасплох те или иные неприятные обстоятельства, искушения, и мы раз за разом под напором этих искушений падаем, вследствие чего унываем и даже порой совершенно отчаиваемся, потому что никак не можем понять, почему же так происходит: ведь мы молимся, мы учитываем на будущее какие-то моменты, но тем не менее мы решительно не можем справиться с тем, что нас побеждает. Если дело обстоит именно так, то причину, скорее всего, нужно искать либо в своей гордости, нуждающейся в подобных уроках смирения, в тщеславии, с которым так трудно бывает совладать, либо… в нехватке внутренней дисциплины.
Что такое вообще дисциплина? Думаю, у разных людей возникнут с этим словом различные, но в целом похожие ассоциации. Я, например, представляю себе, как идут по улице юные воспитанники суворовского училища. Они будут в форме, они будут идти ровно, в них будет угадываться определенная собранность, которая не так уж часто встречается у подростков. Я не хочу этим сказать, что суворовское училище — идеальная форма обучения, но это некий наглядный пример того, что внешне дисциплинированный человек со временем и внутренне начинает отличаться от тех, кто дисциплиной пренебрегает. Поэтому приравнивать дисциплинированность только лишь к послушанию внешним правилам и тем самым приуменьшать ее значение было бы неверным — это нечто, что должно пронизывать всю жизнь человека: его мысли, взгляды на жизнь, отношение к людям, к миру, к Богу.
В ограде церковной доводится нередко встречать людей, христианская жизнь которых — не что иное, как хаотичный, неуправляемый поток, и они убеждены, что именно такой она и должна быть по своей природе. И вместе с тем, как правило, можно бывает увидеть, что им с большим трудом даются самые обычные для христианина вещи. И это неудивительно. Здесь можно привести такую простую аналогию: если мы, проспав или по какой-то другой причине потеряв время, неподготовленные вываливаемся в наш обычный будничный рабочий день как в поток — людей, событий, обстоятельств, который нас подхватывает и несет, то, скорее всего, этот день будет трудным. И напротив, если мы заставили себя вовремя встать, собрались, помолились, если мы заранее наметили на этот день определенную последовательность дел, то те задачи, которые нам нужно в течение дня выполнить, даются гораздо легче. Безусловно, жизнь вносит свои коррективы, но, тем не менее, когда есть некая заданная траектория, это дает нам возможность жить гораздо более цельно.
Наверное, практически каждого человека учат с детства элементарным нормам: смотреть, куда ты идешь, не крутить головой во все стороны, не размахивать руками. Подобным же образом мы должны назидать себя, заботясь о таком виде дисциплины, как дисциплина ума. У святых отцов ум сравнивается с птицей, которая не может ни мгновения пребывать на одном месте и постоянно перепархивает с ветки на ветку, с дерева на дерево, словно чего-то ища. Безусловно, кроме благодати Божией, ничто не может наш ум обуздать совершенно, дать ему полное ощущение бытия здесь и сейчас и полное понимание того, что он постигает. Но тем не менее определенный труд здесь все-таки предлежит человеку.
Пожалуй, самым важным в воспитании дисциплины ума является умение концентрировать его на том, чем мы заняты в конкретный момент. Если мы читаем книгу, для нас главным должен быть ее текст; если мы разговариваем с человеком, нужно в этот момент отвлечься от всего остального и сосредоточить свой ум на собеседнике; если мы даем своему уму отдых, то в этот краткий, как правило, период нужно именно отдыхать. На практике всё это часто оказывается непросто. Поэтому необходимо бывает — в образном смысле, конечно,— приобрести для своего ума поводок-рулетку; есть сейчас такие для небольших собак: на нем «объект» как бы гуляет свободно, но — метров на десять, не больше. Так же и нам свой ум, давая ему непринужденно мыслить, необходимо бывает постоянно к себе подтягивать.
Постепенно он к такому режиму привыкнет, для него это станет уже чем-то естественным, и нам не придется искать его по «помойкам» и возвращать из «побегов».
И еще нужно иметь в виду такую закономерность: для того чтобы во что-то вникнуть, в это надо всмотреться. Нужно приучать свой ум всматриваться в то, что он желает постичь, долго, пристально, погружаться в это явление, открывать в нем внутренние взаимосвязи. Помню, один мой знакомый, выйдя на пенсию, делился: проводя много времени дома, он начал вдруг замечать, из чего у него сделаны половицы, а еще через какое-то время – что за мусор между этими половицами набился. И это наглядный пример того, как научиться видеть то, что происходит в нас самих: нужно приучать свой ум «обитать» в нас, а не просто заглядывать в самого себя ненадолго, как заглядывает занятой, почти не живущий дома человек в пространство своей квартиры. Тогда мы не просто будем знать, что у нас где лежит, но и от каких-то застрявших в нас небезвредных мелочей вовремя сможем освободить свое сердце.
Помимо дисциплины ума, есть дисциплина чувств. Для кого-то может быть удивителен сам факт того, что чувства требуют дисциплины. Но на самом деле человек свои чувства обязательно должен уметь обуздывать, чтобы они не захватили власть над ним. Это важнейший навык в том числе для христианской жизни, потому что огромное количество людей запутывается в грехе потому, что они не могут справиться со своей привязанностью к кому-то или преодолеть чувство страха, которое парализует их душу.
Дисциплинировать свои чувства — не значит сжимать их, как пружину: это приведет только к тому, что в какой-то момент произойдет срыв. Но чувства нужно воспитывать, в том числе полагая им определенный предел. И если в сложных обстоятельствах мы порой затрудняемся это сделать, в простых жизненных моментах это нам доступно и позволяет приобрести навык. Радостно нам, хорошо —можно порадоваться, но это не значит, что нужно распевать песни или хохотать на всю улицу. Раздражает нас что-то — можно огорчиться, но это не дает нам права на кого-либо срываться. И это не выхолащивание нашей жизни, а на самом деле совершенно естественная вещь.
Не надо расплескивать вокруг себя всё, что в нас есть. Любое чувство нужно поверять Евангелием, стараться понять: оно по Богу или не по Богу — и в зависимости от этого определять его место в своей жизни и свое к нему отношение. Это умение трудно переоценить — ведь именно увлекаясь чувствами, люди совершают самые тяжелые ошибки, которые порой приводят к трагическим последствиям.
Бывает, что человек приходит и говорит: «А у меня никак не получается дисциплинировать себя». Что на это можно сказать?
Я убежден, что любой дееспособный человек может принять для себя определенные правила дисциплины и придерживаться их. Есть, к примеру, люди, которые постоянно опаздывают, и они считают это своей едва ли не врожденной патологией, с которой остается только смириться. Но достаточно вспомнить относительно недавние и очень печальные для нашей страны времена культа личности, чтобы понять: никакой непреодолимой склонности к опозданиям не существует. В те годы неявка вовремя на работу грозила проблемами вплоть до уголовной статьи — и люди, вне зависимости от их устроения, как-то умудрялись приходить тогда, когда положено. Поэтому, когда нам кажется, что мы никогда не научимся чего-то не делать или что-то, наоборот, делать, стоит задать себе вопрос: «А если бы за это расстреливали?». Скорее всего, мы ответим себе, что да, тогда бы мы смогли. Я ни в коем случае не одобряю такие методы, но если смогли бы тогда — значит, в принципе можем и сейчас. Когда приходят испытания, учиться дисциплине уже очень трудно.
Нам, священникам, нередко приходится говорить с людьми, которых приводит в храм целая череда несчастий: потеряли работу, предал близкий друг, заболел кто-то из членов семьи… И человек дисциплинированный имеет все шансы из такой ситуации выкарабкаться: он может радикально себя утеснить, например, в расходах, он может увеличить свой рабочий день и максимально эффективно использовать для восстановления оставшееся время, он может пережить свое горе так, чтобы остаться деятельным и полезным для других — и в конце концов в этом следовании разумному и молитве к Богу его жизнь выправится. А если человек и раньше не мог отказать себе в удовольствии полежать на диване в ущерб делам, в ущерб всей жизни своей, подобно Обломову, то он в такой ситуации совсем уйдет в свои обломовские грезы — и погибнет. И если бы мы эту угрозу ощущали, если бы мы до конца понимали, каковы могут быть последствия нашей расслабленности, то никогда не позволяли бы ей овладевать нами.
Игумен Нектарий (Морозов)
https://t.me/igumennektariy
