архимандрит Алипий (Светличный)
Постоянно пугают нас, что мы станем маргинальной Церковью. Нас учат, что мы должны быть народной церковью, церковью, близкой и понятной народу, церковью, исполняющей социальный заказ, мы должны поддерживать передовые настроения людей, искать им оправдания в Библии, Святоотеческой литературе. А иначе: по миру пойдем, храмы наши все отберут, люди перестанут ходить к нам, ну и прочее.
Вообще-то, я не против этой самой «маргинализации». Считаю, что для истинной Церкви такое состояние принесет пользу, поскольку оторвет от болота мира. Я прекрасно помню (жил тогда) маргинализацию Церкви в советское время. Помню сколько тогда было истинных подвижников веры, встречался со многими старцами и старицами, беседовал с достойнейшими иереями, глубокими монахами.
Тогда негде было достать религиозную литературу и мы тайком ходили в дома верующих, где можно было услышать настоящее Евангелие! Люди от руки переписывали проповеди, акафисты, молитвословы… Я не тоскую о том времени, но мне не хватает тех людей, явивших мне Христа. Они были настоящими маргиналами общества. Они презирали в равной степени советскую власть и пустотелый национализм. Они относились к Христианству серьезно и разрушали в себе образ обывателя. Сегодня всех этих людей я вспоминаю как чудотворцев.
Помню как одна старая актриса мне рассказывала, что она в лагерях провела 28 лет и я с ужасом воскликнул: «Я еще даже столько не прожил, сколько Вы были в заключении!» Она с жалостью на меня глянула: «Деточка, за Христа- двадцать восемь лет? Я за Христа всю жизнь готова отдать!»
Был еще один человек, художник. Его акварели до сих пор храню, как великую память о нем. Он рассказывал как они с родителями бежали в Казахстан, потому что на Украине уже невозможно было исповедовать Православие, большевики насильно распространяли УАПЦ (ред. — раскольничью «Украинскую автономную православную церковь»). И ради Церкви Христовой они бросили все: там еще была возможность молиться в православных храмах тогда. Потом и туда большевики дотянулись и родителей забрали в лагеря. Так вот он, уже слепой, говорил мне: «Если бы сейчас пришлось повторить все горести, которые я испытал с детства, я бы сказал: Христос моя сила! я готов…».
У меня было много таких встреч, разговоров. Да и самому пришлось в советское время непросто, немного и я «хлебнул», и Филарет (ред. — ныне глава раскольничьего «Киевского патриархата») меня не защитил, не поддержал, когда я, отказавшись подписывать договор с КГБ, был уволен с работы. Знаете, что он мне тогда сказал ( я был у него уже иподиаконствующим)? «А зачем Вы тогда ходите в церковь, если не собираетесь помогать советской власти?» И прошел мимо меня. Три месяца я был тогда без средств к существованию, прятался от милиции, чтобы за тунеядство не привлекли. Но никуда не принимали на работу. Сжалился только староста Владимирского собора Николай Матвеевич и тайком от митрополита принял меня на работу просфорником собора…
Вспоминаю. И понимаю: не боюсь маргинализации Церкви. Я не хочу быть в народной церкви. Народная — значить языческая.
