— Не греховна ли эта потребность, не следствие ли она грехопадения, проявления эгоизма и гордыни? Господь ведь велел ближнего любить, а не к себе любви искать…
— Бог велел любить ближнего, это сказано еще в Ветхом Завете (Левит. 19, 18), и Спаситель повторяет это, подчеркивая, что на двух заповедях — о любви к Богу и к ближнему — утверждается весь Закон и пророки (Мф. 23, 39–40). Но как звучит эта заповедь? Возлюби ближнего твоего, как самого себя. Отсюда следует: исполнить заповеди о любви к ближнему возможно, лишь исходя из личного опыта любви к себе. Потребность в любви есть естественная и изначальная потребность человеческой души. Господь Сам есть любовь (1 Ин. 4, 8), и Он образ Свой вложил в человека, потому человек и способен любить, и нуждается в любви. Желание быть любимым — это желание возвратиться в нормальное духовное состояние, восстановить нормальные, то есть изначальные — те, что были до грехопадения — духовные отношения с Богом, пребывать в Его любви. Об этом Спаситель говорит ученикам на пороге Своих Крестных страданий: Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей. Если заповеди Мои соблюдете, пребудете в любви Моей, как и Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в Его любви (Ин. 15, 9–10).
— Но мы ведь ищем, как правило, не Божией любви, не пребывания в ней (до осознания этой потребности нам еще дорасти надо!), а любви людей к нам.
— Мы все — дети одного Отца и опыт любви можем накопить только в человеческом сообществе, в общении с людьми. Ведь грехопадение привело к расслоению человека, к распаду целостности его чувств и понятий. И затем этот распад проник в отношения между людьми. Потому воскресший и вознесшийся к Отцу Господь оставил нам заповедь — Да любите друг друга; как Я возлюбил вас (Ин. 15, 12) — и Церковь как возможность такой любви, возможность соединения. Потому желание любви от других — это желание восстановления целостности, и тем оно родственно желанию любви от Бога. А человек, отсекающий себя от любви ближних, отсекает себя и от Того, Кто есть любовь. Как нельзя любить Бога, не любя при этом людей, так нельзя желать Божией любви, отталкивая любовь ближнего. И причина такого отталкивания одна и та же в обоих случаях — гордость и неблагодарность.
— Действительно, все мы нуждаемся в любви, но вместе с тем как часто мы отвергаем, отталкиваем любовь, дарованную нам, желающую, жаждущую согреть нас и поддержать! Например, подросшие дети отталкивают любовь родителей… Отец Сергий, у меня была такая мысль — и я даже ждала, что Вы это скажете — что желание любви от людей есть некая компенсация неспособности человека воспринимать любовь Божию. Значит, это не так?
— Нет, ни в коем случае. Потребность в Божией любви и потребность в любви людей вообще нельзя противопоставлять. Принятие любви других людей — это то средство, которое Господь дал нам как тренировку слабым — для того чтобы мы, подготовившись, смогли принять Божественную любовь. Потому что Божественная любовь во всей ее целостности, во всей ее полноте — это величайшая ответственность для нас, огромный груз. Сам Господь сравнивал ее с мечом и огнем (см.: Лк. 12, 49; Мф. 10, 34). Поэтому сразу принять ее мы, наверное, не сможем. Но тренировка нам дана — в семье, на работе, повсюду, где к нам отнеслись хорошо, где нам чем-то помогли, в чем-то пощадили, и где мы проявили терпение и жертвенность по отношению к людям.
— «От скверных устен, от мерзкаго сердца, от нечистаго языка, от души осквернены приими моление, Христе мой…». Это Симеон Новый Богослов, но таких цитат много можно было бы еще привести, особенно из молитв ко Святому Причащению. Как совместить потребность в любви с видением своей греховности? Любовь к грешнику, которым видит себя святой, кажется невозможной.
— Святые отцы — они ведь не себя видели плохими. Они грех в себе видели плохим, а свою человеческую природу они ценили, любили и уважали такой, как она должна быть. Они отделяли зерна от плевел и принимали таким, как есть, всякого человека, в том числе и себя самих. И одновременно с этим любили всякого, в том числе и самих себя — такими, каким призван быть каждый из нас. В этом они подражали Христу. Евангельская история говорит нам о том, что Он принимал всех людей такими, какими они были — не здоровые имеют нужду во враче, но больные (Мк. 2, 17), но любил такими, какими они должны были стать. Именно Его любовь каждый раз показывала, что Он хочет этого человека видеть другим. И человек это принимал. Вот, Он говорит женщине, взятой в прелюбодеянии: иди и впредь не греши (Ин. 8, 11). Будь другой! И она это понимает. И это влияет на всех остальных, потому что это — проявление глубинного религиозного чувства: любви к человеку как к созданию Божиему, помраченному грехом, но светлому изначально по замыслу Божиему о нем. Но это трогает именно верующего человека, религиозного. Нерелигиозного не трогает никак.
И если апостолы, подражая Христу, сумели проповедью своею победить мир, то только потому, что они этот мир любили, хотя и видели всё его несовершенство. Апостол Павел, придя в Афины, увидел огромное количество статуй и возмутился духом при виде этого города, полного идолов (Деян. 17, 16). Но затем он находит добрые слова для афинян: они язычники, да, но вместе с тем они как бы особенно набожны и, кроме ведомых им Богов, чтят Неведомого (см. там же, 22–23). Апостол принял этих людей такими, какими они были, не обличая, но любя их.
Еще пример — уже из Патерика: авва Макарий шел по пустыне со своим учеником. И ученик, уйдя вперед, встретил жреца. И стал его всячески бранить, уничижать словами, за что жрец его побил. Но тут подошел Макарий и сказал жрецу: милый человек, куда ты так спешишь, ты ведь утомился. И жрец был поражен словами Макария, его сочувствием, пониманием, добротой. Он увидел совершенно другого, настоящего христианина. И этот жрец, как говорит нам предание, обратился ко Христу только потому, что был привлечен добротой незнакомого человека.
— Полагаю, к Вам как к священнику часто приходят люди, сложные проблемы которых кратко передаются фразой «Я нелюбим». Иногда такому человеку в ответ говорят, что он виноват сам; что ему нужно измениться, и тогда его будут любить. Или что ему нужно научиться любить других, а не пребывать в болезненном эгоизме. Но здесь некая ловушка: ведь для того, чтобы изменяться к лучшему, нужно положительное отношение к себе как к личности, а в этом нас поддержать может только любовь. Для того чтобы любить других, нужны силы, а силы у нас — от любви, без любви их найти в себе очень трудно. Следовательно, любовь нужна нам не потом, когда мы исправим свои недостатки, а сейчас, срочно. Что делать?
— Если этот человек пришел именно к священнику, а не к кому-то еще, значит, он в какой-то мере уже понимает, где нужно искать выход. А если он говорит, что его никто не любит, — это неосознанное заявление о своей немощи. Человек, по сути, говорит, что он немощен, страдает, нуждается в жалости. Где ему найти силы любить других и принимать любовь других? А сила эта между тем — та самая сила Божия, котораясовершается в немощи (2 Кор. 12, 9). Это действие Бога в человеке. Поэтому священник, как мне кажется, должен посоветовать этому страдающему человеку изменить себя по отношению ко Христу. Надо задать себе вопрос: насколько плотно ты соединен со Христом — Источником жизни? Какие препятствия мешают проявлению Его силы в тебе?
Царство Божие началось со слов Иоанна Предтечи: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное (Мф.3, 2). А что значит — покайтесь? Осознайте свои грехи, возненавидьте их в себе и ищите Того, Кто поможет вам себя изменить. Вот тогда-то Он и войдет в вашу жизнь. И станет реальностью в ней. И тогда вы сможете быть как источником, так и приемником любви. Ведь из пустого сосуда не выльешь ничего и в дырявый не вольешь.
— И все-таки вопрос дефицита любви не так прост и вряд ли разрешается одним покаянием в грехах. Я знала людей, которые десятилетиями жили для других, самоотверженно отдавали себя и близким, и многим прочим, но в итоге не получали благодарности, оказывались в одиночестве. Другой вариант: человек, кажется, залюблен насмерть, вокруг него постоянный ажиотаж, он — то, что называют «звезда»… Но внутренне он страдает, чувствует себя одиноким, непонятым, нелюбимым.
— Я думаю, у подобных ситуаций две причины — внешняя по отношению к ним и внутренняя. Та любовь, которую дают нам другие люди, не всегда является любовью. Мы просто замылили это понятие: раз вокруг человека ажиотаж, раз все хотят с ним общаться, значит, его любят. А любовь ли это? Может быть, это просто эксплуатация, использование человека, потребление того, что он дает? А потом то, что он дает, у него кончается, и «любовь» куда-то пропадает, и человек, вчера еще более чем востребованный, одинок, брошен, никому не нужен.
И даже пока это еще не кончилось, душа «всеобщего любимца», чувствуя (хотя и не всегда осознавая) фальшь, не отвечает на такую любовь, вернее, на то, что называется этим словом в мире, погрязшем во грехе. Потому человек среди веселого ажиотажа чувствует себя одиноким… и тоже, может быть, никому не нужным на самом деле.
Это внешняя причина. Внутренняя причина — человек не всегда может принять даже искреннюю и жертвенную любовь. Потому что он не может ее распознать, она ему незнакома — он сам никого такой любовью не любит. Наши мученики, исповедники любили всех, даже своих мучителей и палачей, потому что видели их немощность: будучи сами здоровыми людьми, они видели нездоровье других. Однако вряд ли палачи могли любовь жертв своих принять и оценить. Когда человек духовно нездоров, он использует жертвенную любовь к себе в своих интересах, но ответить на искренние чувства не может. От избытка жертвенной любви в своей жизни он становится избалованным…
— А избалованный человек очень быстро приходит к выводу, что он нелюбим?
— Да, при таких обстоятельствах человек, ищущий любви, не получает ее. Он закрыт для нее, хотя она есть, эта любовь, она правда есть — по отношению к нему. Но лукавое око видит лукаво. Иногда в человеке что-то меняется с годами, и он вдруг понимает, что на самом деле был любим. Ему нужно было это только принять и развить. Но он не ценил любви, отталкивал ее и был уверен, что его не любят. Он ждал лучшего, и вот теперь понимает, что это лучшее уже было — самый счастливый период его жизни уже завершен.
— Мы все страдаем от нелюбви, от антилюбви, у каждого из нас свой болезненный опыт столкновений с нею. Мы все ранены жесткостью, несправедливостью, и раны эти не хотят заживать. Как принять, перенести это со смирением, как оградить себя от страстного, разрушительного переживания этих своих несчастий?
— Да, каждый из нас мог бы, наверное, книгу написать об этом… И каждый священник слышит от своих пасомых такие признания: не могу принять, пережить, простить, слишком больно. Что ответить? Как уже было сказано, первый результат духовной жизни — понимание своей греховности. А оно дает понимание греховности других людей. В принципе мы ведь все больные в одной палате. И странно было бы обижаться на соседа только за то, что он болен той же болезнью, что и ты… Постоянное напоминание себе о своих несовершенствах дает нам способность не только прощать грехи других, но и принимать причиняемую ими боль как своего рода епитимию за наши собственные грехи. На всякий случай напомним, что такое епитимия — не наказание, нет, но способ преодоления греха через усиление духовной жизни.
Мы ведь большую часть боли от греховности мира получаем, потому что ждем и требуем от этого греховного мира больше, чем он может дать. Мы не отдаем себе отчета в его греховности. Потому боль застигает нас, неготовых, незащищенных, врасплох, она бьет нас наотмашь. Лишь когда человек имеет правильное духовное устроение, когда он хочет жить в Царстве Небесном, а мир земной воспринимает как дорогу, ведущую туда, тогда он готов претерпевать страдания, трудности, как бы ни были они тяжелы. Тогда он не удивляется получаемым ударам, воспринимает их как нечто ожидаемое и естественное, но при том временное. Сатана внушает человеку, что его боль имеет некий абсолютный характер, что она нескончаема. А вера дает человеку свободу выхода. Выхода в то, что есть за сейчас происходящим. Когда человек заглянет туда, все те вещи, которые сейчас происходят, увидятся совсем по-другому.
— Очень многие приходят в Церковь с тайной или явной, осознанной или неосознанной надеждой, что здесь их наконец-то окружат любовью. Кому-то везет на священника, на приходскую общину, а кто-то оказывается разочарованным и даже уходит: «Мне здесь не помогли, не согрели, не поддержали». Обиды в Церкви переживаются особенно тяжело…
— А Вы заметили, что наиболее болезненно переносятся именно обиды от близких — от единокровных и единоверцев? От тех, кто из одного с нами корня, и от тех, кто из одной купели. Чем ближе мы становимся друг к другу, тем глубже нас ранят те вещи, которые не изжиты в ближних наших и в нас самих.
Да, все мы пришли в Церковь с надеждой на то, что в ней нас будут любить; что в ней нас согреют и утешат. Мы знаем, что у Церкви есть лекарство для страждущего. Но разные фазы болезни требуют разных лекарств. Конечно, тяжелобольному человеку нужно для начала утишить боль. И ему дают болеутоляющее — то самое утешение. Но следует помнить, что оно не лечит, оно лишь снимает симптомы болезни. Горе человеку, который сознательно желает подсесть на одно утешение, на обезболивающее как на наркотик.
На первом этапе церковной жизни человек получает утешение от всего — от службы, от пения, от бесед с батюшкой, от того, что люди стоят рядом. Но проходит время, и Господь начинает обтесывать этого человека, показывая ему, что нужно изменить в себе самом. А если человек обтесываться не хочет, то и люди, которые стоят рядом, и нередко священники становятся для него чуть ли не врагами. Потому что это невозможно — жить, не изменяясь внутренне, желая одного только утешения. Это псевдодуховная жизнь, и это, однажды в человеке сформировавшись, может стать стереотипом и приведет к постоянным попыткам переделать Церковь под себя.
— Иногда такие люди мертвой хваткой вцепляются в конкретного батюшку и говорят, что не могут без него жить…
— Это беда, это подмена духовной жизни: человек пришел не к Богу, а к конкретному человеку, батюшке, который, оказывается, может его согреть и утешить. И тогда выясняется, что вся Церковь плоха, хорош только этот батюшка. А если еще и батюшка этому способствует по какой-то личной причине, по младостарчеству или по банальной глупости, то горе и самому батюшке, и прихожанам. Такой пастырь сам в Царствие Божие не войдет и желающим войти возбраняет. Имея возможность привести людей ко Христу, он вместо этого ставит себя на Его место. Священник должен вести себя так, чтобы полностью растворяться в общении прихожанина и Бога, чтоб не было его видно в пространстве между Богом и человеком. Он должен отступать, давая место Ему.
— Пытаюсь подвести итог: результатом нашего духовного возрастания должна стать жизнь в любви? Жизнь, в которой человек, как Вы уже сказали, и источник любви, и ее приемник «во все дни живота своего»?
— Что значит — результатом? Мы не можем судить о результатах собственной жизни. Жития святых убеждают нас в том, что результаты их духовной жизни были видны окружающим; но в полной мере они могут быть оценены только Богом. Христос есть вершина. Мы пока у подошвы этой горы. Мы не можем забраться туда и оттуда посмотреть на свои «успехи». Нам приходится доверять Христу, Который в Своем учении дал нам всё, что нужно для движения к вершине. Иначе и заповеди не нужны были бы — если бы мы сразу взошли туда, на самый верх. Есть много учений, которые обещают познание любви по достижении некоей степени просветленности, но это обман, потому что необходимый нам духовный опыт — это вся наша жизнь. Только когда мы пересечем границу, за которой нас будет ждать Христос, это будет наша вершина. А сейчас наше дело — двигаться, и карта уже висит на нашей стене.
Журнал «Православие и современность» № 35 (51)
