Интервью о творчестве с Артёмом Перликом.
– Что такое творчество в Вашем понимании?
– Творчество – это способность человека умножить красоту мироздания. Поэтому творческим может быть всё, кроме зла. Даже чай можно разливать творчески: с мыслью вдохновить и обрадовать того, кому ты его наливаешь.
Творчество напрямую зависит от содержания сердца. Что в сердце, то и в словах, делах, мыслях. В романе Сэлинджера «Над пропастью во ржи» есть эпизод, где герой слушает замечательную игру известного пианиста. Этот пианист знал, что хорошо играет, гордился этим, и его гордость делала всю игру плохой. Не в смысле мастерства, но в глубинном плане бытия. Невозможно творить красоту с мыслью заработать на этом или делать это лучше других.
Данте мог позволить себе сказать, что в его стихах его блаженство, потому что он искал только умножения света, а не собственной славы. И так любой, кто хочет умножить свет, умножит и красоту. Именно по этой причине творчество связано с Богом, Который является источником всего светлого в сердце, а потому и в том, что из сердца приходит на эту землю. Мера чистоты сердца есть мера чистоты того, что человек создаёт.
– Скажите, раз мы коснулись материальной составляющей, всегда ли художник (в широком смысле слова – творческий человек) должен быть голодным? Когда говорят, художник должен быть голодным, то справедливо ли это? И какой голод имеется в виду? Если допустить, что творчество приносит плоды в виде материального вознаграждения, плохо ли это? Стоит ли избегать?
– Я бы разграничил результат и стремление. Если говорить о мотиве для творчества, то все великие поэты, философы, художники, от Сенеки до Ван Гога однозначно говорят, что невозможно создавать подлинную красоту желая что-то за неё получить. Что же до результата труда, то нет ничего плохого, если кто-то захочет заплатить за него автору. Пушкин как-то сказал: «Не продаётся вдохновенье» – и тотчас добавил: «Но можно рукопись продать». Но, как правило, даже великие авторы вынуждены были иметь или ещё одну работу, или получать от кого-то материальную помощь. Того же Ван Гога всю жизнь содержал его брат Тео, и благодаря этому художник мог вообще творить, хотя и жил в бедности. Здесь мы касаемся того важного момента, что в мире есть не только дар творца новой красоты, но и дар служителя тому, кто творит. Ведь тот, кто занят творчеством всерьёз, весьма беспомощен в делах обыденных: он не сумеет даже за газ заплатить или купить еду в магазине без того, чтоб его обсчитали. Это касается вообще всех, кто служит другим. Ни один настоящий священник не выжил бы в мире, если бы не было в его жизни тех людей, которые брали бы на себя заботу о его пропитании, пока он утешает и вдохновляет сотни людей. Обычно это служение несут женщины. Я не говорю о романтических отношениях, хотя Достоевскому служила именно его жена. Просто бывает так, что люди (повторюсь, обычно это женщины) видят в лице художника, поэта, священника свет вечной жизни. И они хотят помочь такому человеку, за это будут сторицей вознаграждены его теплом и приобщатся Небу, столь знакомому тому, кому они вызвались помогать. Поэт, священник, художник – это человек, который обладает способностью видеть мир с точки зрения Неба. Такое зрелище захватывает душу и возносит над повседневностью. Поэт даст другим ощущение их огромной значимости перед Господом в этом мире. В первую очередь, конечно, он даст эту радость тем, с кем общается.
Как правило, именно эти служительницы служителей избавляют последних от нищеты, которая вредна создающему новую красоту. Впрочем, и богатство ему не пойдёт на пользу, да он обычно и не желает его. И вот почему: служение людям и светлое творчество относятся к райским радостям, и они отличаются от обычных так же, как любовь апостола от подростковой влюблённости.
– Всегда ли можно называть «райским наслаждением» те формы современного творчества, именуемые перфомансами. Где грань между прекрасным и безобразным?
– Александр Блок говорил: «Не следует давать имя искусства тому, что называется не так». Талант не может создавать красоту не служа при этом добру и свету. Иначе и сам дар его искажается. В настоящем творчестве всегда есть «приращение бытия», умножение красоты. Оно вызывает слёзы благодарности, и перед ним человек говорит: «Господи, как же некрасиво я живу. Сегодня же, сейчас же буду жить по-другому» (С. Довлатов).
Великий автор старается умножить свет, а автор ничего не стоящий, какой-нибудь постмодернист, старается увековечить своё имя. Но такое имя не переживёт и трёх дней, потому что ничего не стоит на весах вечности.
– Часто за Дар человека идет борьба двух сил. Всегда ли рукой художника правит Господь? Каким искушениям подвержены порой по-настоящему одаренные люди? Как справиться с соблазном не стать слугой нечистых сил?
– Чистота творения возможна только по мере чистоты жизни. Поэтому автору важно смотреть, что именно у него получилось.
Искушение для одарённого человека – приписать дар самому себе, считать себя источником красоты. В то время как на самом деле в сердце всякой красоты лежит только благодать Господня. И если бы она не сияла в творении, то поляна цветов ничем не отличалась бы от навозной кучи.
Если автор невнимателен к своей внутренней, духовной жизни, то он невнимателен и к тому, что он создаёт. Подлинное произведение не может славить страсти, порок, зло. Как говорил Е. Евтушенко: «Еще никогда не была победа большого искусства хоть малой победа зла».
В начале XX века святой писатель Иоанн Кронштадтский говорил, что если на душу лёг мрак, уныние, тоска, печаль и другие страсти, то нужно в это время не писать и не говорить, но изгнать из души зло и уже только тогда возвращаться к писательскому труду. Другое дело, когда мы в акте творчества преодолеваем душевный мрак и снова приходим к добру. Тогда мы приведём к свету своим произведением и читателя тоже.
– Часто ведь творческие люди ранимы. Как научиться отличать критику от всего, что не имеет к ней отношения. И нужно ли прислушиваться к критическим замечаниям?
– Только к тем замечаниям стоит прислушиваться, которые исходят из глубочайшей любви к нам, а потому и глубочайшего понимания того, что мы делаем на земле.
Если бы любящая и мудрая мама, жена или некий святой сказали нам нечто о нашем творчестве, это был бы голос истины. По поводу всей остальной критики мне вспоминается одна древняя арабская легенда. Некий человек открыл рыбную лавку и написал на вывеске: «Здесь продаётся свежая рыба». Первый покупатель сказал ему: «Не нужно писать ?здесь”, ведь всякому ясно, что рыба продаётся здесь, а не там». И человек написал: «Продаётся свежая рыба». Второй покупатель сказал: «Не нужно писать ?продаётся”, поскольку всякому ясно, что рыба в лавках продаётся, а не покупается». И продавец написал: «Свежая рыба». Третий покупатель посоветовал стереть слово «свежая», так как никто не будет торговать рыбой тухлой. И на вывеске осталось только «Рыба». А четвёртый посоветовал вообще убрать вывеску, так как люди найдут лавку по запаху... Тогда продавец подумал и написал на вывеске: «Здесь продаётся свежая рыба»....
Когда у человека есть дар, то есть и ощущение важности того, что он делает, бытийной ценности создаваемой им красоты. Это совсем не похоже на гордость, но на осознание того, что творимое тобой причастно к Богу, а потому будет жить вечно. Именно по этой причине критическая оценка Гёте по отношению к Гейне не смогла помещать Гейне и дальше писать стихи. Как и ахматовская критика Цветаевой. Чтоб углядеть красоту другого таланта, важно не только иметь талант самому, важно смотреть на другого глазами любви...
– А что такое творческий кризис? Повод остановиться и задуматься или прекратить свой путь? Как нужно воспринимать творческий кризис, чтобы извлечь пользу?
– Представьте себе луч без солнца или лист без дерева. Лист вначале зелен, но потом теряет и краски, и вид, высыхает. А луч без солнца растеряет свой свет в пространстве. Так и человек, имеющий дар, когда он живёт вне источника всех светлых даров – Бога и Его Церкви. Сперва такой человек чувствует весну сил, но постепенно вдохновение покидает его, и он не знает, чем восполнить утерянное. В этом смысл творческого кризиса, который будет длиться до прикосновения благодати к сердцу.
Один известный композитор, когда вдохновение оставляло его, шел в свою комнату, по чёткам молился Богородице и снова чувствовал прилив сил для творчества.
Святой Кэдмон Нортумбрийский, известный средневековый англосаксонский поэт, не испытывал, например, никаких творческих кризисов. Он шел не от неудачи к неудаче, но от славы в славу, от меньшего света к большему. И он был уверен, что эту силу ему даёт именно церковная жизнь.
По себе знаю, что бывает так: приходит время, и не знаешь, о чём писать, не чувствуешь внутренней потребности. Но стоит только пойти в храм на Причастие, как ещё по пути сердце открывается и начинает петь. А тогда только «подставляйте миски и тарелки», как сказала бы Цветаева. Только успевай записывать то, что открывается душе в этот час. Церковные Таинства – Исповедь и Причастие – кроме спасения, дают ещё и творческие силы человеку. При условии, конечно, что человек ищет в них не новые силы, а Самого любимого Господа. Когда в сердце человека есть любовь и он сам живёт для других, то не знает никаких кризисов, но творит новую красоту постоянно и неизменно ощущает свой труд как счастье.
– Часто творческий человек живет творчеством, не замечая близких людей, в жертву принося отношения, любовь. Вправе ли талантливая личность быть в некотором смысле «эгоистом»?
– В 2007 году в России умер всемирно известный подвижник, человек святой жизни, священник Иоанн Крестьянкин. Когда он был молод, с ним произошел такой случай. Он закрылся в своей комнате и писал проповедь, которую должен был произнести на следующий день в храме. Проповедь была о добрых делах. Вдохновение давало ему силы и мысли, как вдруг в дверь постучала соседка. И он, вопреки обыкновению, решил не открывать, чтоб она не мешала ему писать. Окончив труд, наутро он шел в храм. У порога его встретила соседка и сказала: «Как жаль, что вас вчера не было дома... У меня закончилась еда, и я приходила к Вам попросить хлеба с картошкой»... Услышав это, священник выбросил свою проповедь и в тот день не произнёс в храме ни слова...
Наши слова не автономны от нас, но всецело зависят от содержания нашего сердца. И если человек закрывает своё сердце от близких, если он не стремится жить для любимых, то во всё, что он делает, приходит закрытость и разобщение. Нелюбовь нельзя оправдать никаким высоким и важным делом, даже молитвой.
Древние святые говорили, что если мы молимся и вот прямо сейчас Господь удостоил нас откровения, а на земле к нам подходит нищий и просит хлеба, мы должны оторваться от молитвы и откровений и подать ему то, что он просит. Всякий другой человек, просящий нашей любви – тот же нищий... Как и мы нищи в отношении тех, от кого ждём света и понимания.
– Почему многие в молодости сочиняют стихи, но с годами эта способность исчезает?
– Потому что создание стиха связано с благодарением и светлым взглядом на мир. Чуковский говорил, что художник всегда говорит миру «да», даже когда в стихе говорит «нет». Воспользуемся словами Блока: «Сотри случайные черты – и ты увидишь: мир прекрасен».
Святые отцы «Добротолюбия» утверждали, что если человек видит мир светлым, хорошим, пронизанным Богом, то он видит мир правильно. То есть светлый взгляд и есть правильный взгляд. Но с годами человек накапливает страсти и пороки – он теряет Христа, а потому начинает снова всё видеть криво. Покаяние же может помочь вернуть утраченное ликование о бытии, а ликование уже родит песню, подобно как Ангелы у престола Господня из века в век воспевают: «Свят, Свят, Свят Господь Бог Саваоф». Так, веселясь о Боге, близких и мире, могли бы петь и чистые люди земли.
– Что такое катарсис? Это феномен освобождения или страдания? Всегда ли творчество достигает этой цели? Вернее, всегда ли к этому должно быть устремлено творчество? И только ли с творчеством связан данный феномен?
– Катарсис – это когда свет благодати, заключённый в произведении, пронзает душу читателя или зрителя, а тот обретает перемену собственной жизни через скорбь о содеянном прежде зле и несправедливостях по отношению к тем, кого любит.
Катарсис – это замирание сердца, вдруг открывшего, что мир по сути своей необыкновенно прекрасен и светел. Не книга, не картина, не музыка – но сам большой мир, в котором живёт зритель, читатель, слушатель. И этой красоты не может преодолеть никакое зло. В таком взгляде хоть зла и море, но добра – океан! И человек тогда так же ясно видит, что его собственное, гнездящееся в сердце зло закрывает от него эту красоту, что причина искажения мира – его страсти, и всей душой устремляется к свету, к Небу, чтобы никогда больше не вернуться к этому злу в себе. Поэтому катарсис – это религиозное переживание, это прикосновение Бога, Который скрыл Себя в произведении искусства, а теперь вот коснулся людского сердца.
– Перечитываю «Портрет» Гоголя. Там замечательно сказано, в том числе, о зависти в среде талантливых людей. Описания просто невероятны, до того они говорящие, что навели меня на вопрос: зависть среди талантливых людей, когда они вместо восхищения творением своего собрата испытывают далеко не радость. Что это? Какова природа этой зависти? Возможно ли ее трансформировать в иное чувство?
– По этому поводу мне вспоминаются известные строки Вероники Батхен:
«Талант» отнюдь не значит «прохиндей»,
Но встретить настоящего поэта –
Как честного найти среди судей.
Его, как иностранную монету,
Фальшивым посчитают. И за это
Я не люблю талантливых людей.
Талант – это ещё не весь человек, и степень красоты всегда зависит от нравственной красоты творящего. В то, что мы создаём, проникают свет и тьма, живущие в сердце нашем. Зависть, как и другие страсти, свойственна сердцу нечистому, страстному. У праведников и детей всё бывает иначе. Я помню, как, когда мне было лет 13, разложил на столе своё тогдашнее сокровище – модели машинок и солдатиков. Неожиданно к столу подошла сестра, которой тогда было 5 лет. Она взглянула на мои игрушки восхищённо и без тени зависти воскликнула: «Какие тяти!». Услышав это, я стал плакать, столько было в её словах восхищения перед чужой красотой, радости, что красота вообще существует в мире, вне зависимости от того, кому она принадлежит. «Всё, что добро, – всё наше», – говорил Иустин Философ. А потому, если душа автора настроена правильно, он равно радуется и своему стиху, и стиху Пастернака или Ахматовой.
