В 2014 году исполнилось 100 лет со дня рождения известного румынского духовника архимандрита Павлина (Лекки; 1914–1996). Он был религиозным мыслителем, эрудитом, знатоком Священного Писания и русского языка, духовным писателем. Перевел на румынский книги архимандрита Софрония (Сахарова) «Видеть Бога, как Он есть», И.К. Смолича «Жизнь и учения старцев», книгу «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу» и другие, написал собственные книги: «От смерти к жизни» (1996), «Что такое смерть» (1997), «Божественное прекрасное в сочинениях Достоевского» (1998) – самое глубокое исследование творчества Феодора Михайловича в румынском богословии, «Молитва мытаря» (1998). Приводим для читателей портала «Православие.Ru» в сокращении фрагмент из последней книги архимандрита Павлина.
Господи Иисусе, вспоминаю. Я был одинок. Брошен всеми. Лежал разбитый на дне глубокой пропасти. Вокруг – гробовая тишина. Не было никого, кто помог бы мне. Весь израненный, с переломанными костями, я изредка тихонько всхлипывал. У меня было лишь одно желание, одна жажда – выбраться из этой пропасти. Но я не мог ничего, как только поднять мизинец – в знак того, что я не согласен с тем состоянием, в каком нахожусь, и был бы счастлив, если бы нашелся кто-нибудь, кто вытащит меня из этого мрака и безысходности, в которую я провалился.
Наверху, высоко-высоко я видел маленький голубой клочок неба. Ах, как я жаждал мира непорочного, чистого, кристального, в котором не было бы ничего от той грязи, червей и смрада, в которых я утопал. Мне хотелось глотка чистого, озонированного воздуха, и я чувствовал, что задыхаюсь без него, угораю.
Но Ты, возлюбленный Пастырю, всегда выходящий на поиск заблудившихся овец, услышал мой всхлип, увидел мой поднятый мизинец, угадал мое желание выйти из этого горького и жалкого состояния, в котором я был. И я тут же услышал над головой какие-то звуки. Сухой хворост трещал, камушки катились, листва шуршала. Кто-то торопясь шел. И я предчувствовал и предвкушал слезы радости.
А когда я повернул голову, то что же увидел? Это был Ты, Иисусе сладкий! Сквозь слезы я увидел Тебя всего, во весь рост. Ты был высоким, как Крест, на котором Ты был распят! Голова, склоненная, словно под тяжким бременем, была окровавлена и увенчана тернием. От рук и ног, пронзенных гвоздями, шли кровавые следы. Но Ты, Иисусе, не обращал внимания на Свои страдания, Ты не взирал на Свои раны, Ты смотрел прямо на меня. Из Твоих добрых глаз текли слезы жалости к тому несчастному состоянию, в котором я находился.
И, Господи Боже, как же дивно Ты обошелся со мной! С какой любовью позаботился обо мне! С какой нежностью, с какой деликатностью, с какой внимательностью перевязал мои раны и возлил на них елей и вино! Как добр Ты был со мной! На всей земле нет матери, которая могла бы утешить так, как утешил меня Ты!
Ты встал на колени возле души моей, разбитой и разорванной в клочья грехом, и стал говорить мне, что мечта моя о лазурном небе исполнится. Ведь там, наверху, есть другой мир, в тысячу раз лучше, чище, счастливей! Там пение ангелов крылатых, там птицы, цветы, бабочки, каких нет на земле. Там вечная весна и вечное счастье.
Отерев мне слезы и кровь, вернув мне здоровье, Ты извлек меня из пропасти, из трясины, говоря, чтобы я больше не грешил, дабы не случилось со мной худшего. И, показав мне Пусть, Истину и Жизнь, оставил меня нести свой крест до конца моей земной жизни.
Ты оставил меня, но не бросил: я чувствовал Твое присутствие на каждом шагу. Каждый раз, когда шел в метель и бурю, каждый раз, когда говорил о Твоей Жертве малым и великим, каждый раз, когда погружался в теплые мгновения молитвы, я видел глазами своими, полными слез, что Ты рядом со мной, чувствовал, что Ты ведешь меня за руку, как Свое чадо, что Ты страдаешь со мной, терпишь со мной, плачешь вместе со мной.
Но милость Твоя ко мне не ограничилась этим. <…> А я в ответ на эти Твои беспримерные благодеяния сегодня – увы! – снова забыл Тебя, снова оставил Тебя. Оставил Тебя распятым на Кресте, а сам вернулся к суетным идолам. Забыл свое страдание в яме египетской, забыл Твою любовь, забыл Божественную силу, с какой Ты вывел меня из Чермного моря и из нескончаемой пустыни. А что еще ужасней, я предпочел котлы с мясом манне небесной и воде, истекшей из скалы. И в результате опять лежу сейчас в пропасти Вавилонской – разбитый, разорванный на части, лишенный сил.
Здесь, вдали от дома Отца Небесного, вдали от Сиона я долго пас свиней в земле чужой. Арфы мои и теперь висят на вербах: но я не могу больше петь, покуда нахожусь в стране греха. Грех снова воздвиг разделительную стену, так что ни один луч любви Твоей, ни одна слеза утешительная уже не могут проникнуть ко мне. Сердце мое стало каменным, а глаза сухие, как трава.
И снова я чувствую, что задыхаюсь, снова тоскую по небу лазурному, снова зову Тебя: сойди еще раз, Иисусе, за овцой, вновь заблудившейся. Не оставь меня одинокого и брошенного, ибо сейчас я, больше чем когда-либо, нуждаюсь в Тебе.
Да, Иисусе, я нуждаюсь только в Тебе, потому что только Тебе дана власть на земле и на небе. Я нуждаюсь только в Тебе, потому что только Ты, Иисусе сладкий, явил Свою бескрайнюю любовь ко мне, пролив Кровь Свою до последней капли за мое спасение.
Я нуждаюсь только в Тебе, потому что только Твое всесилие может вытащить меня из новой пропасти, в которую я упал, и только Твоя беспримерная любовь может приблизиться к такому окаянному и лживому, как я. Брошенному всеми, как и в первый раз, мне уже кажется, что в том состоянии, в каком я теперь, Матерь Твоя больше не Матерь мне, ибо Она невинна, а я повинен смерти. Она прекрасна как крин и благосердна, а я как пес вонюч и мерзок. <…>
Каждый день и каждый час перед невидимым врагом моим и людьми я отрекаюсь от Твоего имени и Твоей любви – но какое различие, Господи, между отречением Петра и моим отречением! Возлюбленный апостол каялся и горько плакал всю жизнь, стоило ему только заслышать пение петуха и вспомнить о своем отречении. От стольких слез на лице его образовались две бороздки, по которым не переставая текли его слезы покаяния, а под конец жизни он наказал себя как никто другой, упросив палачей распять его вниз головой. В то время как я после каждого отречения безумно смеюсь на радость врагу и бегу от своего креста, чтобы даже немного не пострадать на земле.
Каждый день и каждый час я гоню Тебя, Иисусе, или напрямую своими злыми помыслами, словами и делами, или через ближнего моего, которого убиваю языком, гневом и ненавистью, думая, что служу этим Богу. Но где же мое обращение на пути в Дамаск? Где у меня покаяние Павла, который считал себя извергом и самым малым из апостолов, он, бывший корифеем апостолов? Где моя ревность и огонь любви к Тебе, Иисусе, и к братиям? Как видишь и как знаешь, нет у меня ничего этого. Напротив, я всегда гоню Тебя и всегда горжусь, считая себя лучше других и думая, что имею право сводить с неба огонь и уничтожать грешников.
Каждый день и каждый час я предаю Тебя, Иисусе, как Иуда. Мой грязный поцелуй постоянно оскверняет Твой Пречистый и Пречестной Евхаристический образ. Я предаю Тебя и из страха, и за деньги, и чтобы отомстить другим, и за чечевичную похлебку всех плотских похотей и душевных страстей. Ты, Женише Небесный, приходишь, чтобы обручиться с душой моей, как с невестой, а я предаю Тебя прямо в лицо и на глазах у Тебя, как даже самая блудная на свете жена не предает своего мужа, – прекрасно зная, что этим снова распинаю Твою любовь на радость и поругание диавола. Тебя же предаю, и когда выдаю ближнего моего, ибо то, что я делаю братиям Твоим меньшим, делаю Тебе.
И как только подумаю, что несчастный Иуда всё же раскаялся в грехе своем! Бросил все деньги, за которые продал Тебя врагам! Он засвидетельствовал перед всем синедрионом, что предал кровь невинную! А что еще ужаснее, обрек себя на самую тяжкую кару, которую выбрали дух диавола и его отчаявшаяся душа, лишив себя – ибо повесился – и здешних радостей, и тамошнего вечного блаженства!
О Господи Иисусе, прости меня – Иуду, предавшего Тебя, но не повесившегося. Я предаю Тебя постоянно, Иисусе, но не хочу задушить в себе ветхого человека со всеми грехами его. Не хочу отказаться раз и навсегда от жизни моей, погрязшей в греховных удовольствиях века сего. Не хочу умертвить похоть мою плотскую, похоть очей и гордость житейскую мечом молитвы, поста, бдения и смиренномудрия.
Прости меня, Господи, ибо несчастный апостол Твой – в своем черном отчаянии – так устыдился своего поступка, что навсегда удалился от лица Твоего, тогда как я, бесстыдный, дерзаю вновь представать пред лицом Твоим и здесь, и на том свете. <…>
На этот раз я знаю путь, знаю, где мне надо выйти, где пройти, куда прийти. Я даже сам хотел подняться собственными силами, ухватившись за какие-то хилые корни. Но корни оборвались, и я полетел и снова упал разбитый. И вот теперь воздеваю свои бессильные руки и зову Тебя, Иисусе, всей душой и всем сердцем, словами расслабленного из Евангелия: приди, Иисусе, ибо нет у меня человека, который бросил бы меня в купальню Благодати небесной. Приди, Пастырю возлюбленный, и извлеки меня из этой новой трясины, в которую я попал.
Как не возгнушался навоза пещеры, в которой Ты родился, и прокаженных, которых исцелил, так же не возгнушайся и грехов моих гнусных и мерзких. Иисусе, не оставь меня, ибо на этот раз пропасть еще глубже, а я и мизинца поднять уже не могу и лишь воздыхаю и плачу. У блудного сына были силы вернуться на своих ногах, у заблудшей овцы была сила позвать Тебя голосом своим, а я, бессильный и безгласный, как потерянная драхма, не могу быть найден, как только при свете любви Твоей, во все века видящей сверкание одиноких воздыханий, безмолвных слез и разбитых сердец. <…>
Архимандрит Паулин (Лекка)
Перевела с румынского Зинаида Пейкова
Cre?tin Ortodox
pravoslavie.ru
