Священник Сергий Круглов
Спасай себя – и хватит с тебя
-Батюшка, что делать? Мой сын повесился… Как за него молиться?
-Скажите, вот у вас тут, говорят, есть образец какого-то заявления, по которому могут отпеть самоубийцу…
-Вчера скончался отец, скоропостижно – сердце… Я уговаривал его креститься. Но он всё откладывал, да так и ушел некрещеным. Знаю, что некрещеных в записках не пишут. И что, никак его поминать нельзя?
-Говорят, что есть особый день, на Троицу, когда в церкви поминают некрещеных и самоубийц. Это правда?
-Что вы, что вы – молиться за некрещеного умершего!… Страшный грех. Вот мы молимся в двадцатке, читаем неусыпаемую псалтырь, и нас батюшка так и благословил: будете за кого ни попадя молиться – их грехи на себя насобираете, лучше не дерзайте, спасай себя – и хватит с тебя…
Такое можно слышать в храме часто.
Жизнь – серьезная вещь. Она ни на час не дает нам забыть: мы родились и живем в падшем мире, искалеченном грехом и смертью, и напрасно надеяться прожить в нем без боли, болезней, страдания, напрасно пытаться объяснить то, что изначально необъяснимо: несправедливость, страдание невинных, нелепую смерть тех, кого любишь…
Вера в жизнь вечную
Первый вопрос у каждого из нас, потерявшего близкого, любимого человека: «За что?» На него ответа нет. Но гораздо более важен другой вопрос : «Что теперь делать?»
Выкарабкиваясь из горя, из страшной травмы потери, пытаясь научиться жить заново, найти новый смысл своей жизни перед лицом саднящей болью пустоты, которая осталась на месте безвременно вырванного смертью ближнего, мы (кто-то – вообще впервые) осознаем необходимость молитвы за него. Да, его больше нет рядом. Но сердце не хочет согласиться, сердце подспудно верит, что где-то любимый все равно есть, он жив, только так далеко, что ни рукой больше его не коснуться, ни по телефону услышать…
Общаясь с людьми в минуты, когда они переживают страшную потерю, я воочию вижу, как вера в жизнь вечную начинает пробиваться в их сердцах сквозь коросту нажитых ими житейских воззрений, эта вера – не из книг и проповедей, она рождена личной трагедией человека, еще вчера ни о чем таком и не помышлявшего. И часто вспоминаю строки из стихотворения Михаила Кузмина:
Какая-то лень недели кроет,
Замедляют заботы легкий миг, –
Но сердце молится, сердце строит:
Оно у нас плотник, не гробовщик.
Веселый плотник сколотит терем.
Светлый тес – не холодный гранит.
Пускай нам кажется, что мы не верим:
Оно за нас верит и нас хранит…
Молитва об усопшем к Богу – и поддержка для усопшего, и способ коснуться его, быть с ним в той вечности, которую мы не можем зачастую ощутить, разглядеть по эту сторону смерти из-за пестрой суеты быстротекущего времени. Молитва – способ удержать ушедшего в памяти , не нашей, тленной и немощной, но вечной, которая есть только у Бога.
Запрещенная молитва
И вот в попытках как-то устроить эту молитву мы приходим в храмы.
И сразу же встречаем запрет : нельзя.
О некрещеных и самоубийцах молиться – запрещено…
Еще один удар, к горю потери – еще одно горе. Сколько слез, жгучей обиды на церковь, недоумения: как же так, ведь Бог есть любовь?..
Да, в самом деле, после смерти человека насильственно к Церкви не пристегнешь, некрещеного задним числом не покрестишь, не вернешь самоубийцу назад , чтоб повести его каяться на исповедь. Каноны Церкви этого не позволяют. Но не потому, что они якобы «жестоки к людям», вовсе нет.
Каноны просто описывают онтологическую реальность, в которой устроена и пребывает Церковь. Роптать на каноны – все равно что роптать на второй закон термодинамики или на правила склонения прилагательных.
Или, сидя на берегу, роптать на море: ну почему, почему оно не превращается в сушу, чтоб я мог перебежать на ту сторону?!
Биться лбом о церковные каноны
Очень многие попытки помянуть в храме «неуставных» усопших напоминают мне именно попытки найти лазейку в канонах, обойти, как говорят иные, «церковный бюрократизм». Отсюда и робко вкравшееся в приходские предания (и даже в богослужебные книги) представление о том, что молиться за некрещеных имеет право мученик Уар (хотя знатоки церковной истории и житий скажут, что никаких внятных свидетельств о том, что родители жены Уара, которых он посмертно вымолил у Бога, были некрещеными, нет), и отсылание в епархиальные канцелярии прошений с просьбой разрешить отпеть самоубийцу по «уважительной причине», и недавно появившийся, как уступка «настоятельным просьбам трудящихся», молебный чин по самоубийцам, который на деле не для поминания самоубийцы, а для молитвенного укрепления его родных и близких. Да чего греха таить, и просто попыток обмануть, уговорить или подкупить того или иного батюшку, чтоб отпел «неуставного», бывает по нашим городам и весям немало, и не сказать, чтоб все из них были безуспешны…
Фото: Денис Дудник / lavra.ua
Однако тому, кто хочет не провести жизнь на берегу моря в роптаниях, а попасть на ту сторону, приходится таки думать, как это сделать. И на ум сразу приходит пример пророка Моисея: вот ведь, когда надо было, море расступилось перед ним и народом-беглецом, и они спаслись от фараона! А отчего море-то расступилось? Каноны позволили, некое исключение в них, помянутое в сноске мелким шрифтом? Вовсе нет. Какие там каноны, когда – чудо. А кто его сотворил? Бог. Почему? По горячей просьбе Моисея. У которого с Богом были личные отношения.
Вот именно. Личные отношения.
Что делать, если кто-то из ваших близких наложил на себя руки или умер некрещеным? Биться лбом о церковные каноны – не стоит. Каноны , как уже сказано, не запрет, который можно преодолеть упорным штурмом. И стараться любыми путями внести имя такого усопшего в церковную записочку тоже не стоит. Будет ли от этого польза самому усопшему? Очень сомневаюсь. Думаю, надо прежде всего молиться самим. О необходимости такой «келейной» молитвы о тех, кто не поминается в храме на Богослужении, не раз говорили святые – Оптинские преподобные, святитель и исповедник Афанасий (Сахаров)…
Молиться, сколько есть веры
Молиться о них, потому что коли мы – часть Церкви, то в нашем лице и будет молиться Церковь. Молиться дома, пусть не формулами уставных молитв, если таковых не нашли, но своими словами, поминать про себя и в храме, если пришли в храм . Молиться Богу, вспомнив, что завет с Ним заключил не просто некий «народ Божий», а и я конкретно, и если я исполняю как могу свою часть завета, то верую, что исполнит и Он свою.
Молиться потому, что Бог есть любовь, и если раньше мы относились к этим словам поверхностно, потому что прочитали или услышали их где-то, то вот сейчас у нас есть возможность узнать это на практике. Молиться, как умеем, потому что тем самым и мы проявляем любовь и сострадание к тому, о ком плачем, и Отец не сможет не откликнуться на плач ребенка. Молиться, сколько есть веры, большая она у нас, крепкая или совсем слабенькая… И вот от этой нашей любви, явленной в молитве за ушедшего, ему точно будет польза.
Что же есть такая молитва , не дерзость ли перед Богом? Нет, но дерзновение. Переступание той черты, которая отделяет раба и наемника – от ребенка. Черты, за которой мы вступаем в сыновство Богу вслед за Христом. А сыновство – это область, где царят любовь и свобода.
Боязно так молиться, непривычно, неуютно, трудно, скорбно? Но любовь немыслима без жертвы, и свобода – без ответственности, которую мы сознательно берем на себя.
Неумение и нежелание быть свободными, быть не рабами, но чадами Божьими – основная, на мой взгляд, причина, по которой мы так часто не хотим молиться о ближних сами, но непременно хотим переложить такую молитву на «должностное лицо», на священника: он де профессионал, вот пусть и молится… Насколько от осознания и приятия этой свободы, от вступления в личные отношения с Богом, изменимся мы сами, изменится жизнь нашего прихода и нашей Церкви – непростой вопрос, требующий отдельного разговора.
Но без этого осознания и приятия нам не обойтись. И трагические случаи, когда мы теряем тех, кого любим и о ком нельзя помолиться «по уставу», напоминают нам, что Христос нас спас, но и наше активное участие в этом спасении – необходимо. Что жизнь, увы, не расчерчена по удобным лекалам, и мы должны действовать зачастую в совершенно непростой, непонятной, «неканоничной» обстановке, без всяких гарантий , полагаясь только на Бога и Его непредсказуемое чудо, двигаться наугад во тьме, но только это движение и есть путь к свету.
Что дерзновение, основанное на любви и свободе – основа жизни во Христе: что, как не дерзновение, есть само вторжение Бога в падший мир, Его рождение в царство смерти и зла? За это дерзновение Он поплатился, Его унизили, оплевали и прибили гвоздями ко кресту… Но именно через это дерзновение и пролег путь к Воскресению, к победе над самой смертью, к поломке всех ее устоявшихся механизмов.
Бог есть любовь, и любовь победила, через дерзновение и крест.
Мы можем принять участие в этой победе, в частности, и тем, что , осознавая себя частью Церкви Христовой, сами возьмем на себя труд молиться о тех, кого в записках в храме не поминают. Доверимся Богу, хотя это и мнится рискованным. И, когда мы вновь встретимся со своими любимыми перед Богом в жизни, не «загробной», но подлинной и вечной, снова обнимемся, чтобы уже не расставаться, мы поймем, что шли на риск не напрасно.
