Протопресвитер Александр Шмеман
До революции в России причащаться раз в год было обычным делом. Сломать лёд невежества, докопаться до истинного значения Таинства Евхаристии — для этого в ХХ веке понадобились усилия многих богословов. Отец Александр Шмеман был одним из тех, кто всю свою жизнь посвятил изъяснению центральной роли литургии в жизни Церкви. Как сказал один из его учеников, Александр Дворкин, его евхаристическая жизнь завершилась евхаристической смертью: «Всё, что в нём было не святого, выгорело, исчезло, испарилось. Осталась лишь чистая и лучезарная радостная детскость».
В декабре 2013 года исполняется 30 лет со дня смерти отца Александра.
Протопресвитер Александр Шмеман (1921–1983) — священник Православной Церкви в Америке. Автор ряда книг по литургическому богословию и истории Церкви. В 1945–1951 гг. преподавал в Свято-Сергиевском православном богословском институте в Париже. В 1962–1983 гг. руководил Свято-Владимирской духовной семинарией в штате Нью-Йорк. В течение тридцати лет вёл религиозную программу на радио «Свобода».
1. Человек хочет быть любимым — и потому страдает. А разрешение в том, чтобы полюбить.
2. Безбожники отрицают Бога, потому что, говорят они, «если есть Бог, то человек — раб». Но там, где есть благодарение, кончается, преодолевается, растворяется рабство. Раб не благодарит. Раб либо по-рабски подчиняется, либо по-рабски же бунтует. Благодарность освобождает человека и, вместе с тем, Бога узнаёт как не какого-то деспота и владыку, а как любовь, воплощающуюся в даре. Благодарение, как и дар, всегда свыше, никогда не снизу.
3. Христианская любовь — это «невозможная возможность» увидеть Христа в другом человеке, кем бы он ни был, в человеке, которого Бог по Своему вечному и тайному промыслу решил ввести в мою жизнь хотя бы на несколько мгновений. И не только для того, чтобы дать нам повод для доброго дела или филантропического упражнения, но для того, чтобы это послужило началом для вечного общения с Самим Богом. На самом деле, любовь и есть та таинственная сила, которая через всё внешнее и случайное в другом человеке — его наружность, социальное положение, этническое происхождение, интеллектуальные способности — достигает души — единственного личного корня человеческого существа, частицы Бога в нём. Бог любит каждого человека, потому что Он Один знает бесценное и абсолютное сокровище — его душу, ту человеческую личность, которую Он даровал каждому из нас. Таким образом, христианская любовь становится участием в этом Божественном знании и даром Божественной любви. Любовь не может быть безличной, потому что любовь — это именно чудесное откровение личности в отдельном человеке, личного и единственного среди общего и обычного. Это откровение того, что достойно любви в нём, того, что дано ему Богом.
4. Самая важная и потому самая трудная тайна христианства: спасительность страдания. Не искупительность, а именно спасительность. Единственное, чего «природный» человек хочет на глубине, это — не страдать. Единственное, что христианство ему предлагает, — это страдание. Почему? Потому что в духовной победе над ним, в духовном «претворении» страдания — совершается духовный рост человека, вхождение его в другое измерение.
5. «Почему Бог допускает это?» Вечный вопрос без ответа. Вижу только один, наверное, неполный: своим страданьем человек «приносит пользу» другим, нам: разбивает хотя бы на время бетон эгоизма, самодовольства, «жира», отделяющего нас от Бога больше, чем любые «прегрешения» и «помыслы». Это и есть, по всей вероятности, спасительный смысл страданий. Но «мир сей» ненавидит страдания и, если бы мог, просто «ликвидировал» бы всех страждущих.
6. Трудность всякого начала: например, Великого поста. «Не хочется». Отсюда необходимость сначала и во всём — терпения. «Терпением спасайте душу вашу». Терпение — это приятие сквозь «не хочется», это заглушение этого «не хочется» — не насильным «хочется», оно невозможно и фальшиво, а просто приятием, подчинением себя, то есть послушанием. И терпение рано или поздно превращается в «хочется». И наконец то, чего «не хотелось», оборачивается счастьем, полнотой, даром. И уже заранее печалишься, что и оно уйдёт...
7. Самое страшное в современном закате культуры — это иссякание вместе с культурой скромности, чувства иерархичности, знания пропорций. Торжество дешёвой гордыни <...>, почти полная невозможность, неспособность разгадать подделку (в литературе, в искусстве...). Словно каждый залез на крышу и оттуда вопит. И потому что он сидит на крыше, все слушают.
8. Вся культура и всё в культуре — в конце концов — о Царствии Божием, за или против. Ибо культура состоит из «реализаций» сокровищ сердца («где сокровище ваше...»). Только «секулярист» выпадает из культуры, и с секуляризма начинается её распад.
9. Семья — не цель, а источник, питающий жизнь, и сила жизни. Семья распадается, когда она становится целью (то есть, опять-таки, идолом).
10. Отречение от мира не в уходе из него — «уход» тоже может стать ролью, исканием себя и своего, а только в освобождении от этой вот занятости своим местом в нём. Тут начинается мир, «превосходящий всякое разумение».
11. Радость потому так абсолютно важна, что она есть несомненный плод ощущения Божиего присутствия. Нельзя знать, что Бог есть, и не радоваться. И только по отношению к ней — правильны, подлинны, плодотворны и страх Божий, и раскаяние, и смирение. Вне этой радости — они легко становятся «демоническими», извращением на глубине самого религиозного опыта...
Первое, главное, источник всего: «Да возрадуется душа моя о Господе...» Страх греха не спасает от греха. Радость о Господе спасает. Чувство вины, морализм не «освобождают» от мира и его соблазнов. Радость — основа свободы, в которой мы призваны «стоять».
otrok-ua.ru
