В наших святцах очень мало мирян. Святых, имею в виду, мирян. Монахи есть, князья есть, есть юродивые, мирян не хватает. По закону подражания (а это очень важный психологический закон) мирянину некому подражать. В случае стремления к святости ему словно говорят: иди в монахи или юродствуй – иначе святость и ты живете на разных церковных полюсах.
Для Церкви сегодня это один из важнейших вопросов.
Конечно, святые миряне в Церкви были всегда. Только вместо святцев попадали они в светскую литературу. Например, «Живые мощи» Тургенева или «Матренин двор» Солженицына. Это как бы главы из нового патерика, точнее – из «митерикона», поскольку речь в них идет о святых женщинах. Незаметные труженики, терпеливые страдальцы, все те, по чьей жизни можно приблизиться к деятельному изучению Евангелия. Вот их-то и не хватает.
В истории живописи, скажем, долго кисти художника удостаивались цари, военачальники, батальные сцены и натюрморты. Потом что-то изменилось в сознании художников, и на полотнах ожили балерины, официантки, «едоки картофеля» и работники портовых доков. Они были, конечно, в жизни и раньше. Но кисть художника не бралась за них, потому что общественное сознание лишало их достоинства героя картины. Дело изменили фламандцы, потом импрессионисты, потом все остальные. И вот маленький человек стал интересен. Он, рыбак, или она, молочница, – в них разглядели ту красоту и глубину образа, которые раньше признавались только за инфантами или благородными барышнями на конной прогулке. Чего-то подобного ждет Церковь. Ждет того изменения сознания, при котором мы увидим неподдельную святость, не обязательно облаченную в схиму или носящую железный колпак юродивого.
Так уже было недавно в отношении священства. Священников на Руси были сотни тысяч, но смиренный наш народ даже не ждал от них святости. Ждал треб и Таинств, но не личной святости. Пока не засиял яркой свечой на церковной свещнице Иоанн из Кронштадта. Это было удивительно. Как? Живет в миру! Женат. Не схимник, не столпник, а при этом огненно-свят и чудотворен. С тех пор люди получили возможность искать святости не только в монастыре, но и на мирском приходе. Жизнь священников, надо сказать, усложнилась. Требования к ним значительно повысились. Если один смог, то, значит, не только он один может. И потом был праведный Алексий Московский, канонизация Алексия Бортсурманского… Святость и иерейство стали рифмоваться без натяжки. А пушкинский «поп – толоконный лоб» стал, чем и был, – карикатурой. Вот нечто подобное должно совершиться и в отношении обычного мирянина.
Здесь нет места формализации, и дело не должно принять форму церковного закона. Должен произойти сдвиг в сознании. Хотя мы и вправе определить некоторые критерии этого существующего, но не опознанного явления – святости в миру. Сразу оговорюсь, что речь не идет о мучениках. Тут как раз все ясно. Мирянин он или носитесь сана, кровь, пролитая им за Христа, снимает вопросы. Речь идет о живущих в миру и в мирное время, но живущих по Евангелию людях, на которых Церковь имеет право указать, говоря: вот, возлюбленные, перед вами еще один образец того, как угождают Богу Живому; здесь можно и брать пример, и просить молитвенного заступничества.
Прежде всего должна быть, конечно, верность Христу и Его Церкви, церковность
Итак, если о критериях, то это, конечно, верность Христу и Его Церкви. Доказанная верность, не вызывающая сомнений. Речь ни в коем случае не о «безверной праведности», общечеловеческих ценностях или толстовских метаниях в поиске конечной правды. Литургию любил, службы воскресные не пропускал, участвовал в жизни прихода и так далее. При разнообразии человеческих типов разнообразной будет и эта графа «церковности». Но, согласитесь, не так уж трудно отличить абстрактного человеколюбца или не молящегося Богу гуманиста от человека, преданного Церкви без пафоса и относящегося к ней как к Матери.
Потом основная деятельность. Есть профессии, при которых не «работают», а служат. Врачи, юристы, педагоги – это люди, вовлеченные в священную деятельность. Одни уменьшают боль человеческой жизни, другие отстаивают справедливость, третьи помогают сформироваться и раскрыться человеческой личности. Это не простые занятия. Евангелию Иисуса Христа там самое место. Впрочем, нашлось бы место и ювелиру, и садовнику, и кондитеру. Вопрос в том, насколько качественно, с какой самоотдачей человек проходил свое земное поприще. Это очень непраздный вопрос. Ведь было когда-то кем-то сказано, что на Руси найти святого легче, чем праведного. И праведность в данном случае – это горизонтальные связи с людьми, а святость – вертикальные отношения с Богом. От неправды человеческих отношений, от всей этой «горизонтальной грязи» люди как раз бегут к «вертикальной святости», уходят из мира или мечтают о таком уходе. И нам действительно не хватает таких отношений между людьми (между пациентом и врачом, продавцом и покупателем, работодателем и рабочим), которые бы построены были не на корысти, не на чувстве превосходства, не на хитрости и обмане, а на правде Божией. В конечном итоге любая профессия может быть путем к Богу и служением, если сердце человека-деятеля устроено в согласии с заповедями. Это один из главных дефицитов нашей жизни. Здесь же и вопрос о нашей истории, ее прошлом и будущем.
Еще одна важная вещь – семейственность. Хороших семей настолько мало, что те, кто сумел выстроить и не разрушить христианскую семью, уже «тянут» на непризнанного святого. И семейственность может быть буквальная, личная. Это когда виден и ты, и твои дети, и внуки, и вообще всё, что с тобой связано в этом смысле. Но может быть и девственность в миру. Может быть желание брака при невозможности его по тем или иным причинам. Может быть воспитание усыновленных детей. Много всего может быть. Сама жизнь церковная – это жизнь семьи, где есть «матушки» и «батюшки», приходская семья, «братья» и «сестры», духовные отцы. И церковная жизнь может быть понята именно как жизнь семейная, когда ты реализуешь себя не как «гордый праведник – одиночка», а через семью-общину, через связь с другими.
Речь, таким образом, будет вестись не только и не столько о многодетных семьях (хотя и о них тоже) и не о возрождении неких патриархов, окруженных несколькими поколениями потомства. Речь будет идти о жизни, в которой принцип соборности реализовался через любовь. Соборность без любви – это бюрократия и механическая организация. А соборность через любовь – это и есть семейственность.
Должна быть семейственность – в широком понимании: речь о жизни, в которой принцип соборности реализуется через любовь
Все три упомянутые понятия перетекают друг в друга и, хоть не сливаются до конца, представляют некое единство. Труд в коллективе, жизнь на приходе и собственная семья с ее ежедневными трудами и сложностями – это точки практического применения евангельского опыта и одновременно приобретение этого опыта. В разговоре об этом опыте мы привычно говорим о смирении и терпении. Словно подчеркиваем, что мир неисправимо зол и единственный способ жизни в нем для христианина – это постоянное терпение и смиренное принятие того, что ты не в силах изменить. Так и есть. Отменять здесь нечего. Но есть что добавить.
Чтобы мир не был так невыносимо труден для жизни и временами отвратителен, нужно ввести в него Христа. Он и Сам уже добровольно ввел Себя в мир, родившись от Девы. Но нам предстоит в опыте веры увидеть Его там, где Его видеть не привыкли. Не только в мире церковных Таинств, но и в так называемом «Таинстве брата», то есть в общинной жизни, где, по слову Антония Великого, «от ближнего жизнь и от ближнего смерть». Где нужно научиться видеть Христа в людях, с которыми рядом ты поставлен жить и трудиться по Его воле. Это и есть та вожделенная «мирская святость», которая, конечно же, есть. Но которая «не канонизирована». То есть она не осмыслена, не всегда и узнана. В ее скромном звучании не указан камертон для настройки многих голосов. Каждый святой (так нам кажется) словно поет сольную партию вопреки окружающей какофонии. И маленький человек привыкает к мысли, что ему стоит помолчать. Ведь с его скромными вокальными данными и слухом, далеким от идеального, он сам себе кажется недостойным пения. И это – смиренная ошибка, если только ошибки могут быть смиренными. Ведь посмотрите на наши церковные хоры. Там не поют Паваротти или Пласидо Доминго. По правде, они там и не нужны. Там поют самые простые люди без оперных данных. И до чего же хорошо они подчас поют, когда Сам Дух Божий не отказывается петь вместе с ними! Если хотите, это скромный образ «обычной святости», явленной на время Литургии обычными людьми. И образ этот можно расширить.
Маленький человек в семье. Маленький человек на обычной работе. Маленький человек в рядовом приходе. И «маленький» Христос всюду с этим маленьким человеком. Вот цель жизни, если хотите, всякого человека, через Крещение и Миропомазание приобщенного к Православной Церкви.
Я говорю «маленький» в отношении Христа, потому что Он добровольно умалился (так говорят церковные тексты), сошел с Небес до Креста и погребения, сроднился с человечеством. Его Царское величие в полной мере откроется в будущем веке. Тогда Ему не смогут не поклониться даже те, кто сегодня пренебрегает Им или открыто Его не любит. Ныне же Его смирению и простоте угодно пребывать с простыми и смиренными. Тайна причастности к Нему есть тайна святости, к которой призван из нас всякий.
Да, кстати. Будет ли обязан творить чудеса этот святой мирянин? Не обязательно. Больший из всех, рожденных женами, Предтеча не сотворил ни одного чуда, что никак не отменяет его святости. А проповедовать этот святой мирянин будет? Почему бы и нет? Если Бог благословит, будет. Только и это не обязательно. Церковь не имеет ни одной сохранившейся проповеди святого Николая Чудотворца, но он и без проповедей действует в мире силой Христовой. В общем, разговор о частностях вряд ли пока нужен. Нужно, чтобы сама идея святости, сама возможность ее и реальность ее соединились в нашем сознании с образом простого мирянина, не облеченного саном, не занимающего заметное иерархическое место.
Ведь в истории нашей Церкви были разные эпохи. Было время, когда святость являла себя через княжеское служение. Эта эпоха прошла вместе с князьями. Были периоды монашеского расцвета, были и периоды угасания монашества. Было юродство, противостоящее массовому обрядоверию. Были великие учителя, носившие епископский сан, и время их служения совпадает со временем широкого распространения книжных знаний. Не так давно была эпоха мученичества и исповедничества. Многое уже было. Но еще не было эпохи святых мирян. Попытка попа Сильвестра при Иване Грозном через «Домострой» дать образец устроения праведного быта всему крещеному люду не совсем оправдала себя. Так что эпохи святых мирян еще не было. Идея была, идея всегда носилась в воздухе, но самой эпохи не было. Может, ее и не будет. Но говорить и думать об этом, кажется, стоит.
