Вы никогда не задумывались над тем, чем же является религиозная жизнь? Отчего она возникает, по каким принципам строится, с какими проблемами сталкивается?
Если религиозный вопрос – это не проблема субъективных вкусовых, эстетических предпочтений, а поиск Истины, то он не может быть хаотичным и должен содержать в себе ряд объективных факторов. О чем это я? А именно о том, что, не смотря на личные причины пришествия в Церковь, есть во всех наших действиях некая общая основа, которую далеко не всегда мы четко и ясно осознаем. Вот, например, кого-то к Христу привела беда, кого-то радость, кто-то услышал зацепившие его слова проповеди, кто-то искал смысл жизни и т.д., но задумывались ли мы, что во всех таких причинах, пусть и не улавливаемая нами, лежит жажда совершенства. Если человек не ищет в религиозной жизни совершенства, он, рано или поздно, уйдет, а скорее всего надолго в христианстве и не задержится. Посвятит дом, чтоб хорошо спалось; окрестит ребенка, чтоб не болел; освятит автомобиль, чтоб не ломался; сходит с корзинкой в храм на праздник, чтоб теща не пилила и вернется к прежней жизни до следующего такого профанного и пошлого удовлетворения своих религиозных потребностей.
Когда у человека болит, то от боли так просто не избавиться, ее механически не отрежешь, словно гангренозную ногу. Боль и страдание вдруг воспринимаются как недолжное, т.е. то, чего быть недолжно, что не имеет право на обладание собственным бытием, что лишь ущербность совершенства и путь возвращения к нему. Сколько бы человек не искал радости в этом мире, если он искренен в своих поисках, он обязательно поймет, что этот бездушный мир не то, что не способен удовлетворить запросам духа, но еще и выступает в роли его поработителя. Иной, то ли благодаря острому слову, то ли в результате собственных метаний понял, что нет в земном бытии ничего надежного, все разрушается и умирает, а потому никак не может выступать в роли незыблемой смысловой основы жизни. В каждом случае мы все равно приходим к жажде совершенства. Жажда эта, пусть и не осознаваемая полностью, но искренняя, однажды каждого из нас заставила остаться в Церкви, потому что именно в Церкви, во Христе мы обнаружили возможность ее удовлетворения. Это некий объективный фактор, который мы не определяем, но который добровольно принимаем, подчиняемся его зову.
Зов этот нам так близок, потому что жажда совершенства – это не просто эволюционное восхождение от низшего к высшему – это возвратный путь к утраченному совершенству. Грехопадение было трагедией, сама человеческая свобода трагична. Совершенство невозможно без свободы, но при этом она предполагает также и противоположное совершенству действие. «Трагедия возможна только там, где живет и действует свободное и ответственное существо; именно таков человеческий дух, – пишет философ Иван Ильин, – где нет свободы, воли, выбора, решения, там нет ни деяния, ни поступка; там невозможна и трагическая ситуация… Но там, где в человеке живет духовная, т.е. свободная и призванная к самоосвобождению воля; там, где человек выбирает, решает и действует, там трагическая ситуация жизни может обнаружиться каждый миг».
Трагедии могут быть различны, но, как и с жаждой совершенства, некоторые из них носят объективный характер, т.е. с ними встречается практически каждый христианин. Иван Ильин выделяет три основных трагедии, на них и остановимся.
Первая – неслиянность Бога и человека во время его земной жизни. Многие из нас так хорошо знакомы с термином обожение, многие, со ссылками на Священное Писание и святых отцов, могут уверенно рассказать о цели христианской жизни, но вы никогда не задумывались, что здесь мы затеваем нечто невероятное, неосуществимое? Я не говорю о невозможности спасения, но вступая на путь устремленности к Совершенству, мы в то же время осознаем
Его величие и собственную малость. Если Бог бесконечно велик, то мы против Него безмерно малы. В своем несовершенстве мы видим главное препятствие в достижении Совершенства, но как только мы начинаем путь работы над собой, путь очищения, так все больше и больше перед нашим взором раскрывает безмерная разность человека и Бога. Чем сильнее мы стремимся к Священной цели нашей жизни, тем лучше осознаем свою удаленность от нее.
Вот почему великие подвижники ощущали себя самыми грешными людьми на земле, хотя, казалось бы, куда уж нам до их покаяния! Это, если угодно, идентификатор адекватности нашего духовного состояния. Великий пост постепенно подходит к концу и если совершенный за прошедшие дни и недели труд не «отбросил» нас назад, не породил чувства неудовлетворенности этим трудом, недостаточности его, то что-то мы делали не так.
На каждой литургии, во время Малого входа, священник произносит слова: «Благословен вход святых Твоих», – о ком здесь идет речь? О святых, которых мы видим на иконах – нет. Может, об ангелах – нет. Здесь идет речь о нас с вами. Нынешний Малый вход когда-то был входом всей общины во главе с епископом в храм, а благословение народа – это благословение святых. «Святая – святым», – слышим мы практически перед самым Причастием, что снова говорит о нашей святости, но тут же хор отвечает: «Един свят, Един Господь», – указывая на Единственно подлинно Святого и Источник всякой святости. Для чего это? мы же прекрасно знаем, что мы не святы. Никто с этим и не спорит, наименование нас святыми не только отсылает к святости как цели жизни, просто человек, признаваемый другими святым, лучше всех осознает собственное несовершенство.
В чем же смысл этой трагедии? Зачем перед нами поставлена столь великая, желанная, но недосягаемая цель? Все это нам дано, ради того, чтоб мы видели и свою жизнь, и свою личность как незавершаемые на земле, чтоб постоянно стремились Туда, где всякая трагедия и всякая коллизия обретут свое разрешение.
Вторая трагедия – это «наслажденчество тела и дурной произвол души», вступающих в конфликт с духом. Дух устремляется к совершенству, у него свои цели, свои радости, но тело не умеет радоваться радостям духа. Мы помним, что грех «опрокинул» природу человека. Теперь дух в разладе с душой, душа подчинена телу, а тело ищет удовлетворения в этом бездушном мире. Именно тело переориентирует душу сверху вниз, коварно делает инструментом своих лживых устремлений, от чего она вступает в конфликт с духом.
Мы часто слышим, да и сами говорим, что в посту продуктовые ограничения – не главное. Может и не главное, но точно первичное и очень важное. Любое воздержание – это попытка «обрубить» телу «щупальца», и с продуктовых ограничений, т.е. с самого доступного удовольствия, все начинается. В своем наивысшем выражении эта борьба за освобождение духа проявлялась и проявляется в жизни подвижников, стремящихся свести земные потребности к малейшему минимуму.
Трагедия усугубляется еще и тем, что до конца от тела избавиться мы не можем, ведь оно нужно нам. В христианстве никогда не было пренебрежительного отношения к телу. Всякий подвижник, умерщвляя тело, понимал, что именно это его тело есть творение Божье и именно оно предназначено к воскресению и вечной жизни. Более того, тело – единственное средство сообщения с материальным миром, без него и подвиг становится невозможным. Тело необходимо духу. Человек полноценен лишь в своем духовно-душевно-телесном единстве. Как мы поняли и душа необходима духу. Это она носительница разума и воли, инстинкта и воображения, интуиции и сверхчувственного созерцания.
Разрешение этой трагедии заключается не в доведении тела до истощения и полусмерти, а души – до психического разлада и полной неспособности радоваться, а в их одухотворении. Поэтому все наши труды в христианской жизни должны иметь обратный эффект. Необходимо, чтоб пост, молитвы, поклоны и пр. не создавали гнетущее состояние, но придавали всей человеческой природе состояние легкости, когда тело было бы подчинено душе, душа – духу, а дух – устремлен к бесконечному совершенству Бога.
Третья трагедия выражается в утверждении: «Человек человеку есть духовно-душевно-телесное инобытие». Мы и себя-то плохо знаем, а чужая личность – так вообще одни неразгадываемые загадки. Подлинно мы испытываем только свои собственные состояния, инстинкты, потребности, переживания, а вот чужая боль нам не болит, чужой голод не мучает, чужой отдых сил не придает.
У нас, людей, есть общее пространство для жизни, но нет общей жизни, поэтому каждый, осознает он это или нет, противостоит остальным в соперничестве, в соревновании за «место под солнцем». Возможно для политики или бизнеса – это рассматривается как явление положительное, но в глубоком религиозно-нравственном измерении – это трагедия. Всякий, кто обладает чуткой совестью, ощущает трагичность нашего инобытия по отношению к другим на каждом шагу. Он понимает, что я сегодня сыт, потому что другой голоден, я богат, потому что другие бедны, я могу радоваться, потому что у других жизнь безрадостна. В таком, окружающем нас повсюду, жизненном соперничестве мы постоянно оттесняет друг друга от вещей необходимых. В лучшем случае мы позволяем гибнуть другим, в худшем – принимаем в этом активное участие.
У религиозного человека, против указанного, «естественного» и такого привычного положения вещей восстает и разум, и сердце. Мы не способны качественно изменить, преодолеть эту трагедию полностью, ее окончательное разрешение лежит в эсхатологической перспективе, но мы можем повлиять на ситуацию в зоне нашей досягаемости. Поэтому долг всякого христианина в социальной деятельности заключается в том, чтоб по возможности, исключить себя из борьбы за существование, отступить и дать возможность другим получить то, что ими так желанно. Подумайте, что ведь даже небольшая милостыня основана на стремлении разрешить эту трагедию. Чего больше всего не хватает нищему или тяжело больному человеку? Правильно – денег, денег, которыми обладаем мы и от которых отказываемся ради страждущего. «Человеку не дано отменить трагедию человеческого множества и разделения, – пишет Иван Ильин, – но ему дано принять эту трагедию и всежизненно радеть о ее преодолении в духе». Если в посту продуктовые ограничения – не главное, то вот, что главнее!
Честно говоря, я не знаю, зачем я это все написал. Это были просто мысли, и впечатления, которыми захотелось поделиться. Я не ставил перед собой никакой цели и не делаю никаких выводов, их может сделать каждый сам для себя. Наверное, мне просто хотелось бы, чтоб у каждого из нас была возможность остановиться и в тишине собственной души поразмыслить о вещах важных, найти вдохновение для дальнейшего подвига и движения к утраченному совершенству.
Протоиерей Владимир Долгих
