Вредные привычки прихожан – откуда они берутся
От чего зависят вредные привычки прихожан? Во-первых, от человеческой падшей природы, от того, насколько у каждого христианина идет процесс реабилитации этой природы, реабилитации, начатой Христом.
Священник Сергий Круглов. Фото: Анна Гальперина
Во-вторых, есть замечательная поговорка: «Каков поп – таков приход». Вредные привычки зависят от обстановки в храме, от духовной атмосферы, от того, насколько активно и осознанно прихожане участвуют в евхаристии и церковной жизни.
То есть от того, чувствуют ли они себя просто пасомыми, которым сегодня говорят: делай одно, а завтра – делай другое, – и они эти правила поведения претворяют в жизнь, как маленькие дети, или они вырастают из такого детского поведения. Насколько люди воспитаны в свободе.
Свобода – это ответственность. Поэтому когда люди действительно ответственно относятся к своему христианскому состоянию и к своей христианской жизни, о вредных привычках уже не идет речь, это другой уровень.
Готовясь к литургии, человек должен думать не только о том, насколько он угоден Богу, но и живет ли он в мире и согласии со своими соприхожанами, со своими сомолитвенниками.
Он должен понимать, что в исполнении нуждается не только та часть заповеди, которая касается любви к Богу, но и та часть, которая говорит о любви к ближнему. Эта любовь и проявляется в том, как человек ведет себя в храме.
Если нет общей молитвы и любви, получается, что храм – только некое присутственное место, в котором существуют правила поведения, и ориентируются здесь не на человека, а на эти правила.
Попытка отнестись с юмором
Думаю, любой священник может рассказать много забавных случаев, связанных с вредными привычками прихожан. Например, батюшка долго стоит на исповеди, у него с человеком важный разговор, а в это время вдруг очнувшаяся свечница вспоминает, что священник стоит на голом полу, и начинает его толкать, чтобы подложить коврик под ноги. Люди, которые впервые пришли на исповедь, бывают, конечно, шокированы. Я говорю: «Не обращайте внимания, это просто заземление, чтобы когда в батюшку ударит благодать, все хорошо закончилось».
Или наоборот, были случаи, когда у меня из-под ног выволакивали коврик, потому что на коврике усмотрели изображение креста. Тетенька с воплем «батюшка на кресте стоит» выдирает из-под ног коврик.
К слову, о юморе… Все эти случаи, прежде всего, забавны. Но я встречал людей, которые очень сурово относятся к христианству, утверждая, что Христос никогда не смеялся, что вообще смех – это нечто чуть ли не бесовское, недостойное, греховное. На самом деле, конечно, юмор имеет терапевтический эффект, он дан человеку для того, чтобы снижать градус пафоса, снимать напряжение, накал какой-то ситуации и помочь найти выход из этой ситуации.
Конечно, важно уметь отмерять дозу юмора, его направленность, чтобы юмор не превращался в свою противоположность: издевательство или бессмысленный стёб. Но юмор очень помогает человеку. Существует целая область специфического внутрицерковного юмора. Мы знаем немало церковных писателей, начиная с Лескова, которые этим юмором делились, и от этого любовь к Церкви не только не умалялась, но наоборот, укреплялась – огромное церковное блюдо получило приправу.
Но поскольку юмор – вещь острая, вокруг него бывает очень много людей, которые плохо его воспринимают. В наше время это наглядно можно видеть в интернете. Человек пошутил, даже смайлик поставил, а тут же начинаются гневные комментарии. Мол, сегодня ты играешь джаз – завтра родину продашь, ты оскорбил великую святыню.
По поводу неправильного поведения прихожан также бывает очень много нареканий. Люди, которые относятся к Церкви прежде всего как к религии, как к набору обрядов и правил, стремятся эти вредные привычки обличать и исправлять. Они считают, что всякое нарушение сакральных вещей влечет за собой наказание не только для того, кто их нарушил вольно или невольно, но и для всех остальных, кто его окружает. То есть они могут «заразиться» гневом Божиим, который обязательно снизойдет на человека за неправильное исполнение чего-либо в храме.
Когда я еще служил в Минусинске, там был такой характерный случай. Как известно, есть правило, что между аналоем, на котором лежит центральная икона, и солеей нельзя проходить. Люди, которые впервые пришли в храм, особенно в 90-х годах, конечно, не знали, как тут вести себя, и старые церковные работники воспитывали их: как надо ставить свечи, в каком виде заходить, где можно и нельзя ходить.
И вот заходит тётенька с маленьким мальчиком и, конечно же, проходит по этому открытому месту между аналоем и солеей. Я служил панихиду, разговаривать было нельзя, и одна наша суровая старушка начинает эту тётеньку одергивать и жестами показывать: ну-ка быстро обойди вокруг. Женщина перепугалась, она же тоже знает, что «самое главное» в церкви – это набор правил, обрядов и так далее, – и стала обходить вокруг. Суровая работница нашего храма отвлеклась на другие задачи, ушла в сторону.
А поскольку дальше этой женщине никто не сказал, как действовать, она обошла вокруг аналоя один раз, второй, третий, по-моему, раз пять тихо и смиренно его обошла. Люди стоят на панихиде, половина присутствующих уже еле сдерживают смех, а она все ходит. Наконец, наша работница вернулась и с гневом набросилась на тех, кого она считала ниже себя по рангу: «Вы что делаете, вы не могли ей сказать, как правильно вокруг надо обходить, Господь вас всех накажет!» Было такое ощущение, что, действительно, если бы та женщина еще пару раз обошла вокруг аналоя, купол храма раздавил бы всех нечестивцев.
Конечно, отношение к пространству храма как к чему-то сакральному очень часто служит причиной разных ошибок. Но это ошибки не страшные, научиться себя вести довольно легко, если есть правильная духовная атмосфера, правильное духовное устроение, правильный вектор, если человеку объясняется истинная иерархия ценностей.
Фото: tatarstan-mitropolia.ru
Приоритеты в церковной жизни
Мир устроен Богом иерархично, в нем есть порядок, но не закостеневший, а живой. Это такая жизнь, которая подобна жизни человеческого тела: если из тела вынуть орган, оно будет не только неполноценно, но может заболеть и умереть. Так же и здесь – если из этой иерархии какую-то ступень убрать или неправильно употребить, начнется сбой во всей системе мира. Нарушится не только его функциональность, нарушится его красота, без которой мы не можем жить.
Когда человек приходит в церковь, он должен понимать, что здесь есть система ценностей: на первом месте Бог и люди – Евхаристия, встреча в ней Христа и Его верных. Священник молится во время претворения Святых Даров о сошествии Святаго Духа «на ны и на предлежащие Дары сия», молится, чтобы не просто этот хлеб стал Телом Христовым, а чтобы Дух Святой сошел на нас, чтобы и мы преобразились.
В этой иерархии свое место занимает и свечка, и какое-то церковное правило, кажущееся второстепенным, но когда это правило со своего маленького 25-го места вдруг переносится на второе и начинает принимать неподобающее его объему значение, тогда и начинается сбой в системе.
Конечно, сам священник должен это понимать и объяснять прихожанам. И тогда все ошибки, все вредные привычки сами собой будут отпадать. Дерево, растущее криво, будет выпрямляться не потому, что топор лесника его обрубает и делает стройным, а потому, что в самом дереве появится сила жизни, сила иммунитета, которая излечит все болячки. Это касается абсолютно всех вредных привычек.
Например, опоздание на службу, про которое очень часто приходится говорить. Одно дело, когда человек зашел в церковь в первый и последний раз. Прибежал поставить свечку, на молебен подать и сразу уйти, к замечаниям священника или ветеранов-прихожан он относится, как школьник, которого бранят за опоздание. А у школьника главная доблесть – смыться, улизнуть, обмануть, как-то так сделать, чтобы не засекли, не поймали.
Когда же люди постоянно вместе, когда они действительно одна община, молятся все вместе, тогда они понимают, что если они опоздают, то не смогут участвовать в общей молитве, без них Тело Христово будет неполным. И здесь даже не надо ничего объяснять, все понятно само собой. Именно чувство любви ко Христу и радости участия в Евхаристии побуждает человека не опаздывать. Человек делает то, что он любит осознанно, а не из-под палки.
То же самое с неуместным подпеванием хору. Ну хочешь ты петь молитвы, а нот толком не знаешь, – пой, но тихонько. А то таким баритональным фальцетом кто-то начинает вдруг не в лад подпевать. Как у Бродского в стихотворении «Осенний крик ястреба»:
похожий на визг эриний,
вырывается и летит вовне
механический, нестерпимый звук,
звук стали, впившейся в алюминий.
В идеале, конечно, на службе поет вся церковь. Священник приглашает людей к молитве, и все в ней участвуют. Понятно, что много веков церковной жизни не прошли даром и сейчас традиция поменялась, но в тех общинах, в которых налажена евхаристическая жизнь, очень многие песнопения прихожане поют все вместе, тем более что многие церковные песнопения довольно просты в исполнении.
В храмах, где хор представляет собой обособленную культурную единицу, исполняются совершенно уникальные, замысловатые вещи, и им не подпоешь. По этому случаю я всегда вспоминаю историю из книги Фуделя «У стен церкви», где он рассказывает, как однажды, будучи в ссылке в Сибири, зашел в собор на всенощную, помолился и уже собирался уйти, когда ему кто-то сказал: «Куда вы, сейчас же хор будет петь концертное покаяние!» – «Хорошо, что не балетное», – ответил Фудель и ушел.
Конечно, мы должны понимать, что пришли в церковь не для того, чтобы слушать концертное исполнение песнопений. Если я хочу слушать красивое пение, то всегда есть возможность пойти в концертный зал или устроиться дома у музыкального центра в кресле. Если я настроен только на хорошее исполнение, то лучше послушаю что-либо в записи, но если понимаю, что происходит общая молитва, то я должен подумать сам и озаботить своих друзей и церковных собратьев тем, чтобы в этой молитве участвовали все.
Действительно, очень многие песнопения, не только те, которые заповедовал исполнять патриарх Тихон – «Верую» и «Отче наш», – можно исполнять всем храмом. Во многих храмах это понимают и стараются петь все вместе, например, величания святым, тропари праздникам. Потому что молитва – это наше осознанное участие в литургии. Все начинается с Евхаристии, и наше единение со Христом, и наше участие в Его крестной жертве, воскресении, а потом и все остальное постепенно начинает становиться на свои места.
И тогда отношение к тем самым ошибкам прихожан уже не какое-то схоластическое – они нарушили инструкцию, и поэтому теперь их надо выставить к доске на горох или смеяться над ними – а просто естественное исправление худой жизни. Растет дерево, где-то у дерева древесная болячка, но это отсохшее изживается, а дерево растет дальше.
Фото: tatarstan-mitropolia.ru
Два разных взгляда на святыню
Благоговение перед святыней укоренено в самой природе человека, в ней есть ощущение сакрального, есть этот ген, который чувствует сакральное. Ведь Бог – Отец, а люди – Его дети. Гены общие, но тем не менее Бог не есть человек, а человек не есть Бог, и между ними существуют отношения, в том числе и иерархические. И вот это ощущение святыни, не чего-то такого, что подавляет, но что больше меня, что является моей путеводной звездой, что способно сделать меня более подлинным, – оно естественно для человека. Есть то место и состояние, в котором будет побеждена смерть, будет побежден грех, исполнятся мои надежды, совершится моя любовь. Это и есть отношение человека к Богу и к божественному как к святыне.
Поэтому, конечно, для человека многое является святыней, в том числе и в храме. Но опять же надо понимать, что в любом деле можно перегнуть палку – ради святыни истребить самого человека.
Как известно, есть два разных взгляда на святыню. Первый взгляд – что есть святыня и есть грешный человек, который ее может моментально осквернить. Как с ребёнком – только дай в руки, сразу всё изломает и испортит. Поэтому надо святыню от человека охранять. В принципе, это понятное движение души, потому что мир полон зла, нечистоты и греха.
Но мир полон не только зла, и человек – это не только грех и нечистота, за человека умер Сам Господь на кресте, и даже в самом падшем человеке помимо греха есть великая святыня внутри. Главная святыня – это Бог, ставший человеком, и сам человек. Все остальные святыни, в том числе храмовые, могут быть, а могут и не быть. Было время, когда христиане собирались в местах, где не было храмов, когда у христиан не было мощей, кроме тех святых мучеников, которые погибали за свидетельство любви ко Христу и своей вере, не было икон и многого из того, что мы сейчас привыкли почитать как святыню.
Это не значит, что надо от всего отказаться, потому что жизнь Церкви была долгой, она прошла большой путь, и теперь материальные святыни: крест, иконы и так далее – несут в себе часть того духа, который был у первых мучеников и который до сих пор жив в Церкви. Но нужно иметь чувство меры по отношению к святыне.
Ложным, охранительным взглядом на святыню очень ловко пользуется враг рода человеческого, который стремится уловить самых лучших и совратить тех, кто стоит ближе к трону Царя Небесного, кто является Его непосредственными служителями – священство. Потому что один священник может нанести больше вреда, чем множество людей, не находящихся в сане. И здесь с этим ложным почитанием святыни очень хорошо сопрягается языческий взгляд на вещи: есть жрец – служитель святыни, и он посредник между профаном и святыней. Отсюда и манипуляции человеком, и проявления власти, и проявления сребролюбия.
Наши новомученики и исповедники нередко высказывали мысль, что времена, когда Церковь подвергается гонениям, когда разрушаются ее материальные святыни – это, конечно, времена ее поругания, но из них можно извлечь очень важный опыт: никакая материальная святыня не ценна сама по себе. Как только человек начинает гипертрофированно служить этой святыне, то сразу исполняются слова Евангелия:
«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что строите гробницы пророкам и украшаете памятники праведников, и говорите: если бы мы были во дни отцов наших, то не были бы сообщниками их в пролитии крови пророков; таким образом вы сами против себя свидетельствуете».
Святыня должна служить человеку – это евангельский взгляд. Сам Бог пришел для того, чтобы послужить человеку. Этот взгляд не отменяет благоговение перед святыней, не отменяет трепетного отношения к ней, но святыня должна служить человеку, его преображению, а не наоборот.
Фото: tatarstan-mitropolia.ru
Опасность упрощения
Есть такой крайний взгляд – устроить революцию в Церкви, взять и всё отменить. Понятно, что когда человек видит какие-то испорченные вещи, ему хочется их убрать, но он не понимает, что испорченная вещь – это не плохая вещь, а хорошая, которую испортили. Вот больной человек в больнице – хороший организм, который испортила болезнь, и надо его не пристрелить, а вылечить. Воду выплеснуть, а ребенка оставить в корыте.
То же самое по отношению к святыне. Всё имеет свой смысл – и мощи, и иконы, но всё должно располагаться иерархично, должно занимать свое место в церковном обиходе и в сознании православного человека. Это очень большой труд, и какими-то эскападами, единовременными указами этого не решить.
Год 1917-й как раз показал, что когда люди, которым всё надоело, избрали революционный путь единовременного избавления, стали все святыни выбрасывать, глумиться над ними, очищение Церкви началось совсем в другом контексте. Явилось много новомучеников, много чудес, а те же самые поруганные святыни, которые, казалось бы, уже надоели, вдруг проявили себя совсем по-другому. Стало понятно, что святые, которые изображены на иконах и чьи мощи поруганы, принимают участие в нашей жизни, тоже идут в лагеря, на Голгофу, страдают вместе с людьми.
Помните, знаменитый пример, когда мощи Иоасафа Белгородского выставили в музее, люди начали приходить и поклоняться им, и от мощей стали происходить чудеса. Или иконы, перед которыми молились в музеях – люди получали помощь.
Живая жизнь в Церкви – это очень долгий процесс. Церковь часто осуждают, что она не дает моментальных решений на злобу дня, не реагирует на политические решения, например. А Церковь растет неспешно, она живая.
Вот растет дуб, на нем птицы свили гнездо, зеленеют листья, под ним кто-то сидит, по нему какие-то букашки ползают. А вот вокруг него мухи-однодневки скапливаются. Они вьются, кишат: надо всё успеть, у нас только один день жизни. А дуб стоит 150 лет и по-другому смотрит на жизнь. Церковь, конечно, вмешивается в жизнь мира, она отдает себя за жизнь мира до сих пор, идет путем Христовым, но ритм жизни у нее другой, и другой взгляд на вещи.
А судьи кто?
Говорить о правильном поведении в отношении к святыне надо, но прежде всего надо стараться воспитывать человека, объяснять, для чего всё это, что тут малая часть, а чтосамое важное. Возникает вопрос: а судьи кто, кто будет учить? Чаще получается так, что тот, кто осознал это правильное отношение, тот и будет. Так Господь посылает человека на миссию.
Всё, как на ладони, самого себя не обманешь – и если ты понимаешь суть, ты не сможешь притвориться непонимающим. Всякий человек, который считает себя христианином, послан на проповедь. Именно на проповедь жизни, на проповедь дела Христова, Его воскресения – тем людям, для которых Господь пришел в мир и которые нуждаются в нашей миссии: близкие, друзья, коллеги по работе. И прихожане с вредными привычками.
Подготовила Мария Строганова
