Трудно назвать что-то настолько разрушительное для внутреннего мира христианина, как суета и то смятение, в которое, словно в какую-то страшную, гибельную воронку она то и дело нас вовлекает. Точнее, нет — не вовлекает, нет у нее такой силы и власти. Вовлекаемся мы сами, по вполне свободному, хотя и далеко не всегда по-настоящему осознанному выбору.
Преподобный Исаак Сирин называет смятение «колесницей диавола», ибо именно посредством смятения врывается он в душу человека, в его жизнь и рушит в ней все, что только успевает, обнуляя уже, казалось бы, исполненное, отбрасывая далеко назад, помрачая и опустошая. И не удивительно: борьба со страстями требует внимания, требует концентрации душевных сил, невозможна без постоянной (насколько это удается) обращенности ума и сердца к Богу.
А когда мы даем суете — по важному или же, наоборот, какому-то мелкому, ничего практически не значащему поводу — захватить нас, когда мы приходим в смятение и в состоянии смятения живем, действуем, говорим, мыслим и чувствуем, то где тут место вниманию, откуда взяться концентрации, как молиться? Тут и происходят все преткновения, все падения, тут и совершаются наиболее серьезные, трудно поддающиеся порой исправлению ошибки. Тут мы и растрачиваем, теряем тот мир, то тепло, тот покой, которыми наделила нас благодать. И остаемся фактически ни с чем, с единственным очередной раз подтвержденным знанием своей никчемности, никуда не годности, ни на что не способности. Что, может быть, и не так уж плохо, поскольку способно привести нас в конце концов к самому важному — смирению. Способно... Если и оно, знание это, не окажется совершенно поглощено суетой.
Как быть, как бороться с этим, когда суета и на самом деле вездесуща? Мы постоянно находимся в потоке ни на минуту не прекращающихся попечений, требующих нашего внешнего и внутреннего участия дел, постоянно же происходит и что-то, нами не запланированное, не предусмотренное, выбивающее нас своей неожиданностью из колеи, расстраивающее, возмущающее, заставляющее то гневаться, то недоумевать, то унывать. Как тут не теряться, не спотыкаться, не сбиваться раз за разом с пути?
Есть, кажется, один очень верный, очень разумный и очень эффективный способ. Вся суть — не в происходящем, а в нашем отношении к нему, в том, какое оно. А должно оно быть рабочим, что одновременно означает христианским.
Что бы ни случалось, как бы неожиданно, нежеланно, затруднительно или болезненно для нас оно ни было, первой реакцией должно быть не раздражение, не печаль, не досада, не то же смятение. Первым должен быть вопрос: что с этим делать? И другой, еще более важный: а что от меня в этой ситуации ожидает Господь? И практически всегда ответ оказывается очевидным.
Ты был занят чем-то очень серьезным, что-то выстраивал, устраивал, и вот оно развалилось в силу чьего-то злого умысла, стечения обстоятельств, твоей собственной ошибки. И что же? Оплакивать зря потраченные время и силы, жалеть себя, биться в истерике? Конечно же, нет, хотя очень часто примерно так мы и поступаем. Проанализировать причины неудачи, сделать выводы, убедиться еще раз в том, что дело и в действительности нужное, а не пустое, не лишнее, и — взяться за него вновь. Только так...
Тебя подвел человек, которого ты считал близким, почти что родным, своим, и горечь переполняет твое сердце, ни на что нет сил, руки опустились. И что? Спрашивать себя до бесконечности: «Да как же такое могло быть?!», обходить круг за кругом тех друзей и знакомых, которые у тебя всё же есть, и жаловаться им на пережитое разочарование? Восклицать наедине с самим собой: «Ну и кому же теперь можно верить? И как же теперь дальше жить?» И тратить на это новые и новые силы, убивать впустую время, неустанно растравлять и без того кровоточащую рану? Мы так нередко и поступаем. Но и так — нельзя. Как бы ни было трудно — надо принять случившееся как факт, постараться понять, как общая всем людям слабость могла проявиться таким непредсказуемым для тебя (и вполне предсказуемым на самом деле) образом в твоем ближнем, простить за нее и определить, каковы должны быть твои взаимоотношения с ним впредь. И если не удастся сделать этого сразу, то, по крайней мере, не торопиться вычеркивать его из своей жизни раз и навсегда.
Ты столкнулся просто с какими-то трудностями, которые показались тебе непосильным бременем — вкупе с тем, что тебе и так приходится на себе тащить. Они легли на твоем пути словно огромный валун, который ни обойти, ни перепрыгнуть, ни даже перелезть не получится. Все рушится — то, что ты планировал, на что надеялся, без чего, кажется, не мог обойтись,— все это оказывается почти что нереальным, недостижимым. Можно выходить из себя, можно гневаться, можно плакать, можно, наконец, биться телом об этот валун, молотить по нему руками и ногами... Сколько у каждого из нас синяков, полученных именно вследствие таких, никому кроме нас не приносящих вреда ударов? Но нужно только одно: разобравшись, как убрать этот валун с пути, взяться за это, как бы ни была подобная работа трудна, долговременна, взяться, даже если бы валун пришлось дробить на мелкие камешки, взяться, потому что другого выхода у нас нет. Нам всё равно рано или поздно придется поступить так, зачем же поздно, когда не будет уже времени и сил?..
Вот примерно это рассуждение я и именую рабочим отношением ко всему, что с нами происходит, ко всем вторжениям окружающей суеты в нашу жизнь, ко всем попыткам врага привести нас в смятение. Оно же, отношение это, одновременно, как упомянуто выше и как нетрудно понять, и христианское. Рабоче-христианское, мне полюбилось называть его так...
Игумен Нектарий (Морозов)
pravoslavie.ru
