Реплики Александра Ткаченко
Человек – венец творения. Это, вроде бы, известно любому человеку, пусть даже не читавшему Библию, но хотя бы поверхностно знакомому, скажем, с европейской культурой. Венец творения… А вот о чем это? Какая реальность стоит за этими словами? Я искал для себя ответ у святых отцов. И нашел его у преподобного Иустина Поповича. Но буду честным – окончательную ясность в этот вопрос внес для меня не преподобный Иустин, а подыхающий пес моего друга Володи. Впрочем, лучше обо всем этом рассказать по порядку.
У преподобного Иустина Поповича я прочел слова, которых давно ждало мое сердце:
«Всю совокупную тварь Адам ощущает как свое тело, как свое расширенное естество, оживляемое всеединящей благодатью».
Речь тут, как я понимаю, о том, что мир органичен и целостен и взаимосвязан во всех своих проявлениях, а самое главное — неразрывно соединен со своим Творцом через животворящее действие Его благодатных энергий. Человек же в этом мире занимает исключительное положение, поскольку Бог вложил в него начатки всего сотворенного естества, сделав его венцом Своего творения.
Венец это ведь не просто знак почета, и не только то, что на самом верху. Это еще и то, что там, наверху, как бы собирает воедино и скрепляет собою все, что ниже. Такое значение слова «венец» сохранилось в строительной терминологии, где венцами называют ряды бревен в деревянном срубе. А еще более точно оно употреблялось когда-то у бондарей – мастеров по изготовлению бочек. Там венцом назывался обруч, который насаживался на дубовые или липовые дощечки, собирая их воедино, из набора заготовок превращая в готовое изделие – бочку.
Так и человек оказался венцом творения не только в значении максимальной славы сотворенного мира, но и вот в этом, если можно так выразиться – конструктивно-техническом смысле. Именно поэтому человек, по слову Иустина Поповича «…всю совокупную тварь ощущает как свое тело, как свое естество, расширенное до крайних пределов Вселенной».
Но это все – теория. А вот на деле я увидал эту святоотеческую истину при следующих обстоятельствах.
Однажды у моего друга сотрудники санитарной службы подстрелили пса. Отстреливали по городу пневматикой со шприцами, ну и… приполз Жук на крыльцо и начал подыхать. Вовке его стало жалко: даже не то, что подыхает хороший пес, а то — что… ну, буквально как собака подыхает, в коридоре, рядом с ботинками. И он его взял, положил к себе на кровать, обнял. У пса дыхание было рваное, прерывистое. Вовка прижал его к себе и начал медленно ритмично дышать. Постепенно, дыхание собаки стало выравниваться, и через пару минут Жук дышал уже ровно, в том же ритме, что и Вовка. А потом произошла совсем странная вещь. Он позвонил знакомой врачихе, и спросил: «Что нужно делать в таких случаях?». Та сказала, что она не ветеринар, а рентгенолог, поэтому что делать с подыхающей собакой она не знает. Но слыхала от кого-то, что нужно дать собаке сырое яйцо вперемешку с водкой. Яиц в доме не оказалось. И Вовка влил в пса полстакана водки с молоком. Жук покорно проглотил это пойло. И… уснул. А утром уже бегал по двору, и гонял кота.
Вот такая, совсем несвятоотеческая история. Но для меня после нее как-то все окончательно встало на свои места. И не в том дело, что отравили Жука, скорее всего, метанолом, а водка сыграла роль антидота. Просто, если уж человек способен своим дыханием восстановить дыхание умирающей собаки, значит, действительно, мир вокруг нас не чужой нам, не внешний. Он – часть нас самих, наше продолжение, наше естество. А животные и впрямь братья наши меньшие. Которых мы вольны либо пнуть сапогом, или даже пристрелить; либо поделиться с ними жизнью, прижав умирающую собаку к своей груди.
Александр Ткаченко
foma.ru
