В последнее время многие пользователи фейсбука с удивлением обнаружили у себя «новых» друзей. Условно вместо «священника Иоанна Петрова» появился просто «Иван Петров». Оказалось, что новые правила пользования этой социальной сетью требуют от пользователя указывать паспортные имена, а сан и вовсе надо было убрать. Эти нововведения вызвали шквал обсуждений. Звучали обвинения в дискриминации и гонениях. Особенно жалели монашествующих, им-то пришлось указывать мирские имена. Рассуждает один из «пострадавших» от изменений – игумен Нектарий (Морозов).
Что такое для меня фейсбук? Прежде всего, удобное средство связи, возможность оперативно найти необходимого человека, задать вопрос не кому-то одному, а сразу целому ряду людей, возможность наблюдать за тем, что пишут, размещают в сети интересующие меня авторы… Словом, я отношусь к фейсбуку и своему аккаунту в нем как к некому полезному инструменту.
Недавно, как и многие другие священнослужители, я столкнулся с определенной проблемой: мой аккаунт был временно заблокирован и от меня требовалось фото со страничкой из паспорта с моим именем, фамилией и отчеством, без чего снять блокировку оказалось невозможно. При этом я должен был и имя «Игумен Нектарий (Морозов)» поменять на то, которое зафиксировано во всех удостоверяющих мою личность документах.
Пришлось потратить на это какое-то время, подосадовать и посетовать на то, что «удобное становится менее удобным», но затем все образовалось: под именем в скобках приписал «Игумен Нектарий» и благополучно об этом досадном эпизоде забыл. Или…
Или не забыл, а хотел забыть – так точнее. Забыть не дает та волна возмущения, которую этот «процесс переименования» вызвал в православной среде. Возмущения, для меня лично во многих отношениях непонятного и, более того, меня огорчающего.
Мне кажется, что для христианина очень важно правильно, трезво оценивать ту реальность, в которой он живет, те явления, с которыми он сталкивается, те события, которые так или иначе его затрагивают. Иначе… Иначе он либо не замечает тех угроз, что есть на самом деле, либо без конца борется с ветряными мельницами, что вряд ли служит делу христианской миссии и совсем не способствует приобретению «доброго свидетельства от внешних».
Вот и в данном случае… Можно говорить о том, что теперь людям в сане пользоваться фейсбуком стало менее удобно, что немного чудно и непривычно, когда, скажем, «протоиерей Андрей» превращается в «Андрея» или тот же «игумен Нектарий» в причудливого «Родиона Нектария Морозова», что еще больше появилось в сети людей, называющих священников без слова «отец», а просто по имени.
Однако, как можно видеть в этом «ущемление прав верующих», «дискриминацию по религиозному признаку», «гонения» – я не знаю. Но ведь видят же – и достаточно многие. И протестуют. И негодуют. И пугаются даже: вот оно, еще одно напоминание о том, что «уже ближе, чем кажется».
Мне вспоминается в связи с этим один весьма незначительный сам по себе, но очень характерный эпизод, послуживший поводом для публикации и бурного последующего обсуждения.
Некий отец с сыном пришли в аквапарк, рассчитывая хорошо и весело провести там время. Но вот незадача: оказалось, что там категорически запрещено кататься с водных горок (или с чего там еще катаются – не знаю, потому что кататься не приходилось) с цепочкой на шее.
При этом для администрации было совершенно не важно, что на этой цепочке – какой-то кулончик, православный крест или же на ней вообще ничего нет. Просто правила техники безопасности, обязательные для данного развлекательного комплекса, гласят, что на шее у посетителей ничего не должно быть, поскольку неоднократно уже случалось, что цепочки
за что-то цеплялись, травмировали посетителей и т.д. и т.п., а у обслуживающего персонала были потом неприятности.
Рядовая ситуация, не правда ли? Но опять повторю: характерная. Отец ребенка видит в этом ни много ни мало оскорбление своих религиозных чувств, ту самую дискриминацию, о которой говорилось выше: «Я православный, у меня на шее крест, и я имею полное право кататься здесь с горок, креста не снимая!».
А почему, собственно говоря?.. Аквапарк – частная собственность, собственники имеют право устанавливать любые правила, особенно, если для таких правил есть вполне реальные основания. Разве поход в аквапарк является какой-то неотъемлемой потребностью для верующего человека? Разве требование снять цепочку с крестиком основано на нелюбви к христианству, а не на соображениях практического характера?
Где дискриминация, в чем она заключается? Не нравятся тебе здешние правила, не согласен ты с тем, что они разумны и оправданны, не хочешь снимать с шеи крест? Так просто не ходи в аквапарк, откажись от этого развлечения ради того, чтобы крест не снимать.
Так нет ведь! Вопрос практический превращается вдруг в вопрос «исповеднический», причем исповедником становиться категорически не хочется.
Или еще вот ситуация. Приходит верующий человек на МРТ, и там от него тоже требуют, причем совершенно категорически, чтобы он снял цепочку и крест. И объясняют это тем, что ничего металлического на проходящем обследование не должно быть, поскольку таковы, опять же, правила техники безопасности.
И снова спор: «Вы ничего не понимаете, крест я снять не могу!». И снова жалобы на дискриминацию. Хотя нетрудно проверить, в чем тут суть – в дискриминации или здравом смысле. Как? Ну, например, деревянный крестик на веревочке в этот день одеть, как греки многие носят, и посмотреть, как врач на это отреагирует.
Я думаю, что очень важно понять… Когда от ребенка в школе требуют, чтобы он снял крест, «потому что это мракобесие», то это недопустимо, это и есть ограничение, ущемление прав верующих; когда запрещают организацию крестного хода, потому что кому-то из чиновников не нравятся «люди с хоругвями», это дискриминация; когда священника не пускают в ту же школу, больницу или требуют при этом, чтобы он «переоделся», то и это самый настоящий произвол.
Но когда священника не пускают не просто в больницу, а в палату интенсивной терапии, пока он не оденет поверх подрясника халат и бахилы, когда до схватки на соревнованиях по боксу не допускают мальчика с массивным крестом на груди, чтобы не обрекать его на неизбежную травму, когда сотрудник ГИБДД не удовлетворяется «честным пастырским», а просит батюшку, остановленного за превышение скорости, предъявить ему права, то это всего лишь на всего разумные, необходимые действия. И неадекватная реакция наша на них ни в коем случае не делает нам чести и в бескровных мучеников за чистоту Православия не превращает.
Также и в ситуации с фейсбуком. Это частная компания – со своими правилами, с присущими ее руководству представлениями и установками. Решили они, что каждый пользователь должен быть зарегистрирован под собственным паспортным именем, значит, так тому и быть: они имеют на это полное право, мы в их «монастыре», почему ж мы так хотим, чтоб устав, несмотря на это, непременно был наш?
Мы, священники, когда приходим в медучреждение, то привычно смиряемся с тем, что в карту опять же оказывается вписан не «отец такой-то», а «Иван Васильевич Петров». И когда покупаем что-то, то не на «отца», а на паспортные данные оформляется гарантия. И когда на поезде едем или на самолете летим, то все точно так же происходит. Почему же ситуация с фейсбуком так возмущает?
Мне кажется, это потому, что мы слишком сильно к нему, как и к другим подобным сетям и сервисам, приросли: до того приросли, что жизни без него не мыслим и искренне, с полным убеждением считаем его чем-то своим, нам принадлежащим. И потому так
негодуем, когда оказывается, что фейсбук имеет других, вполне реальных хозяев. Негодуем на то, что они не такие, как мы, и мыслят, и действуют иначе.
Когда-то, в середине 90-х вся Москва пестрела билбордами, рекламирующими один известный российский банк. «Такой удобный мир», – гласил слоган. Есть впечатление, словно мы, христиане, тоже уверились в том, что мир должен быть удобным, в том числе и для нас, людей, по слову апостола, «не имеющих зде пребывающего града, но грядущего взыскующих» (Евр. 13-14).
А он не должен. И периодически нам об этом напоминает – возможно, просто реже, чем необходимо.
Мы здесь не дома, мы сами постоянно подчеркиваем свою инаковость по отношению к миру. Мы помним, что он «лежит во зле» (1 Ин., 5:1), что «искушение жить человеку на земле» (см. Иов 7:1), произносим эти и подобные слова и вместе с тем никак не можем смириться с тем, что что-то может быть не по-нашему, не так, как мы хотим. Говорим, что мир плохой и одно временно требуем, чтобы он был хорошим.
Нелогично это как-то, неразумно, да и не по-христиански. Нельзя так. Мне кажется…
pravmir.ru
