Указом от 20 декабря 1699 года Петр Великий перенес празднование новолетия и изменил систему летоисчисления в России. Помимо экономико-политической подоплеки – взаимодействие с Западом требовало вестернизации многих сторон жизни, в том числе и календаря – в указе содержится и религиозная составляющая.
«Все те народы согласно лета свои счисляют от рождества Христова осьм дней спустя, то есто генваря с 1 числа, а не от создания мира», – гласит указ. Казалось бы, «смысл времени», точка отсчета смещается с Творения мира на Рождество. Однако из приказа следует, что тот образ праздника, который предложил царь русскому обществу, никак рождественскую тему не развивал и величие Рождества не подчеркивал.
Усеченный молитвенный чин без крестного хода, тем более скромный на фоне гражданского торжества с военным парадом и «огненными потехами», конечно, не шел ни в какое сравнение с древней службой летопроводства. Этот чин, который совершался самим патриархом при огромном стечении народа и в присутствии царственных особ, «автоматически» ушел в небытие. Петр не наделял особым духовным смыслом 1 января, однако «изымал» этот смысл из 1 сентября.
Реформатор во всем
Действительно, царь реформировал не только административное устройство Русской Церкви, но и строй ее литургической жизни. Сохранялось только то, что не противоречило главной идее: подчиненности религии государственным интересам. Ликвидировалось все, что, с точки зрения Петра, царскую власть принижало.
Например, Петр не внес никаких корректив в обряд помазания царя на царство, которое происходило с использованием молитвы «Печать и дар Духа Святаго», – той же, что произносится при миропопомазании (в Византии использовалась другая молитва – «Свят, Свят, Свят»). Петр II, также как и последующие самодержцы (даром, что они носили «западнический» титул «император»), – короновались именно в таком литургическом обрамлении.
Не изменил Петр и практику причащения монарха, сообразно которой он приобщался Святых Тайн в алтаре вместе со священослужителями. С другой стороны, с 1697 года в Москве не совершается «шествие на осляти» в Вербное воскресенье, ритуал, который так описывается в решениях Московского собора 1678 г.:
«благочестивейшии Самодержци наши… обычай всесмиренный прияша, еже возседшу Патриарху на жребя, в память въехания Господня во Иерусалим, смирят и высоту свою царьскую и скипетрокрасныма рукама си узде того осляти прикасатися и тако… сослужителствовати Христу Господу: за сие убо дело есть похвално, ибо мнози толиким смирением Царя земнаго пред Царем Небесным умиляются».
«Не папская ли то гордость, чтобы Богом венчанного царя учинить своим конюшим», – с такой мотивировкой будущий император ликвидировал трогательный обряд. По тем же соображениям он реформировал и новогодние торжества.
Время творения, прощения и суда
«Новый Год – это возобновление Времени с его начала, то есть повторение космогонии», – пишет религиовед Мирча Элиаде. Но ритуальное повторение космогонии связано с переформатированием общественных отношений. Так, еврейский праздник Рош ха-Шана, установленный в Ветхом Завете (Лев. 23:23-25; Чис. 29:1-6) и празднуемый в 1 день месяца Тишри (в этом году падает на 14 сентября) был временем творения, прощения и суда.
Раби Элиезер – его мнение приводит талмудический трактат «Рош ха-Шана» – считал, что «В тишри мир был сотворен; в тишри патриархи (Авраам и Иаков) были рождены; в тишри патриархи умерли… На новый год Иосеф освободился из темницы; на новый год прекратилось рабство наших предков в Египте». Тот же трактат гласит: «на Новый Год все творения приходят перед его лицо» и все дела человеческие подвергаются божественной оценке.
Однако еще в ветхозаветном календаре сосуществуют два новых года: наряду с осенним есть весенний (1 нисана (марта)), который также нагружается «космогоническими» смыслами. О дате творения мира спорили иудейские мудрецы: раби Йехошуа был сторонником весеннего начала вселенной. Эта полемика, а точнее конкуренция между начальными датами летоисчисления, перекочевала и в христианскую традицию.
Ефрем Сирин пишет: «по истечении двенадцати часов ночи сотворен свет среди облаков и вод, и он рассеял тень облаков, носившихся над водами и производивших тьму. Тогда начался первый месяц нисан, в который дни и ночи имеют равное число часов».
В Византии церковный год до VI в. начинался с марта, и только при Юстиниане вводится торжественное празднование сентябрьского новолетия, которое было усвоено и на Руси.
Тексты чина летопроводства на 1 сентября также воспроизводят и косомогоническую и эсхатологическую проблематику. Тропарь и кондак праздника говорят о начале мира:
«Всея твари Содетелю, времена и лета во Своей власти положивый, благослови венец лета благости Твоея, Господи, сохраняя в мире град Твой, молитвами Богородицы, и спаси ны», «В Вышних живый, Христе Царю, всех видимых и невидимых Творче и Зиждителю, Иже дни и нощи, времена и лета сотворивый, благослови ныне венец лета, соблюди и сохрани в мире град и люди Твоя, Многомилостиве».
А вот евангельское зачало, читаемое за богослужением (Лк. 4, 16-22), посвящено воспоминанию о том, как Господь произнес свою первую проповедь. И эта проповедь была посвящена наступлению «лета Господня благоприятного», о котором возвестил пророк Исаия (Ис. 61, 1-2), то есть пришествию Мессии – судьи и утешителя своего народа. Но самая любопытная особенность чина летопроводства – это та роль, которая отводится царю.
Царь – икона Христа
В некоторых исследованиях приводится информация, что Петр I присутствовал на последнем в истории чине летопроводства 1 сентября 1699 года. Это, однако, не так: сохранилось письмо Петра Алексеевича своему сподвижнику А.А. Виниусу, отправленное 3 сентября из Таганрога. Легко проверить и тот факт, что императора не было в Москве на 1 сентября и в предыдущие годы.
Чем же был не мил Петру Алексеевичу этот чин? Видимо, своей драматургией, о которой мы можем судить, например, по описанию шотландца Патрика Гордона, много лет проведшего на службе у русских царей. В своем дневнике за 3 сентября 1667 г. он пишет:
«В прошлое воскресенье – первый день нашего нового года – юный принц Алексей Алексеевич, коему около 15 лет, предстал на общее обозрение народа, что намного возвеличило обычную торжественность этого дня. Перед дворцом было огорожено место около 200 или 300 шагов в окружности, и вся земля устлана коврами. С западной стороны был возведен помост высотой 3 или 4 фута, шириною 12 и более 30 футов в длину; правый край оного был сперва покрыт червленым бархатом, а поверх – богатейшими персидскими шелковыми коврами; остальное устлали только богатыми коврами; на левом краю стояли три стула, или кресла.
Около 9 часов из дворца спустился император, а за ним и принц. Обоих вели под руки: императора те, кто обычно, принца же – его наставник и еще один знатный вельможа. [Они] пошли в кафедральный собор, где их ожидали три патриарха и прочий клир. Пробыв там четверть часа, клир проследовал к огороженному месту, три патриарха взошли на левую сторону помоста, император – на правую, поставив принца по левую руку от себя. С другой стороны, напротив помоста, был воздвигнут алтарь, где служили священники. Патриархи с коронами на головах восседали в креслах, император и принц были с непокрытыми головами. По окончании богослужения патриархи сошли вниз, а затем и император с принцем. После речей, произнесенных императором и принцем, патриархи, духовенство и знать, стоявшие справа от императора, и, наконец, иноземцы (коим отвели особое место) и простой люд поздравляли Его Величество. [Царь] немедля прислал одного из вельмож, дабы приветствовать иноземцев и осведомиться об их здравии, пожелав им доброго Нового Года; он даровал всем нам месячное жалованье помимо нашей платы. Церемония продолжалась около двух часов. И император, и принц были одеты в красное, принц несколько посветлее».
А вот еще одно свидетельство и, кажется, единственное, в котором участником торжества выступает сам Петр Алексеевич, правда, в тандеме с братом Иоанном:
«На Кремлевской площади приготовлен был большой амвон, на коем стояли два престола, богато украшенные; на них сидели оба царя в драгоценнейших убранствах, а вокруг них теснился народ. На этот амвон вошел Патриарх в сопровождении мальчика, державшего святую воду; подав для облобызания святой крест обоим государям, он окропил их святою водою и пожелал им долголетнего и благоденственного царствия, также и всему народу счастливого нового года, Божия благословения и всех душевных и телесных благ. Тогда весь народ воскликнул: “Аминь! Аминь”. По окончании этой церемонии цари дозволили принести себе поздравление сперва боярам и сановникам, потом и немцам. После чего оба цари отправились в Кремлевский дворец» (анонимный немецкий путешественник, автор книги «Приложение о российской или московитской религии»).
В одной из стихир праздника пелось:
«Ты, Царю, сыи пребываяи во веки безконечныя, прими моления просящих грешных спасение, и подаждь, человеколюбче, земли твоей благолепие, благорастворены воздухи даруй, и благоверному царю нашему способствуй на безбожныя агаряны, якоже иногда Давиду, яко приидоша сии во обители твоя, и всесвятое место оскверниша, но ты даруй победы, Христе Боже, победа бо ты православным и похвала». Сразу после этой молитвы «благочестивый царь подходит ко святому Евангелию и знаменуется. Посем приемлет от Патриарха благословение, Патриарх же благословит царя преже честным и животворящим крестом, таже благословит царя рукой и вопрошает его государя царя о его царском здравии. Потом отходит царь ко святым иконам знаменатися. Святитель же пришед станет на своем месте, царь же знаменався приходит на свое царское место и станет одесную патриарха. Таже приходят ко царю власти и поклоняются ему дважды, посем патриарху поклоняются единожды. Посем святитель сходит от места своего и кадит святыя иконы и царя и всех сущих по чину».
Роль царя в обряде настолько значительна, что ему воздаются почести, равные святым иконам и священнослужителям (каждый из которых также является в своем роде иконой Христа, Богородицы и святых). В рамках обряда земной царь предстает зримым воплощением того попечения, которое имеет Небесный Царь о своем народе и обо всем мире, в чем бы это попечение ни выражалось.
Так, например, в русской традиции в этот день царь творил свой личный суд, приглашая на него даже самых отъявленных изменников, самых злостных должников и многих прощая, подражая Христу, исполняющим «Лето благоприятное».
Сознательный шаг
Смысловые характеристики праздника изложены в «Четьи-Минеях» святого Димитрия Ростовского, в «Слове в первый день индикта, или нового года». Святитель считает, что сентябрь, седьмой месяц после марта, по аналогии с седьмым днем творения – это символическое завершение творческого божественного цикла. Он останавливается на том, что именно с сентября велся счет юбилейным годам, которые были временем всепрощения и очищения от грехов, то есть тем самым «летом благоприятным», о котором говорит Спаситель в своей первой проповеди в назаретской синагоге.
Димитрий Ростовский резюмирует: «в этот день Сам Законодатель, снисшедший с небес и носящий в себе Духа Отца, явил Себя миру и начертал закон Божий не перстом, но Своим Божественным языком и пресладкими устами, и не на каменных скрижалях». Индикт оказывается не просто началом мироздания, не только днем «перетасовки» социальных обязательств, обид и долгов, но символическим началом новых отношений с Богом.
Первый том «Четий-Миней» вышел в 1689 г., и один экземпляр был послан царям Петру и Иоанну, на что монаршие особы отреагировал благосклонно, подарив святителю роскошные лисьи меха. Великий агиграфический сборник начинался как раз со «Слова в первый день индикта, или нового года», а значит, будущий император не мог его не прочитать, не мог не знать и о ключевых идеях праздника. И все же праздник был отменен.
Несмотря на то, какой почет оказывается монарху в ходе богослужения, какая роль ему отводится, царская власть в логике данного обряда является производной от церковной. Светский владыка чуть-чуть, в деталях, но уступает духовному, всегда оказывается ведомым. Петр Великий после знакомства со своим кумиром королем Великобритании Вильгельмом III Оранским окончательно решился на религиозную реформу по англиканскому образцу, где главой Церкви является монарх. И конечно, для него, носителя таких взглядов, даже равенство с патриархом было кощунственно – не говоря о каком-то (даже символическом) смирении перед ним.
В 1721 г. в России было ликвидировано патриаршество, а начало этому процессу было положено еще в конце XVII в. – с ликвидации обрядов, в которых особую роль играли царь и патриарх. Но дело, конечно, не только в том, что изменилась система управления Церковью, а в том, что ради этой трансформации царь Петр был готов идти против самых основ веры, ставя под сомнение само богословие литургического календаря.