Игорь Попов. Наш двор. 1964 г. Фрагмент картины
В интернете распространилась народная забава: делать приписки, придающие фотографиям или картинам совершенно иной по сравнению с первоначальным смысл. Вот и мне попалась такая картина, где изображен обычный городской двор зимой, а во дворе – множество людей, вышедших из домов и с бодрым весельем занимающихся разными своими делами. Картина 1964 года называется «Наш двор», автор Игорь Александрович Попов. Но под картиной кто-то поставил ироничную подпись: «Отключили интернет. Холст, масло». И я подумал: а ведь и правда, так было, и мы еще недавно жили какой-то иной, «настоящей» жизнью, имеющей самые разные проявления, но единой в своем основании и истоках. И это проявление доброй «стихийной силы» единодушия особенно заметно сейчас, на фоне массового взаимного отчуждения и ухода с головой в «индивидуально-виртуальную реальность».
Современному поколению может быть даже трудно представить, что было время не казенного, а действительного единства, воодушевления массового, имеющего, конечно, разные причины и проявления, но интересного само по себе, как явление. О войне и труде не будем сейчас говорить, здесь можно сослаться на «админресурс» и «обязаловку», хоть это, конечно, несправедливо и много было и в труде, и в ратном подвиге подлинного воодушевления, и искреннего самоотречения, и самопожертвования. Но кроме труда и войны было немало примеров, когда единство, общность действительно носили стихийный и спонтанный характер, свидетельствующий о том, что в самих людях было это стремление к единству, которое проявлялось в самых разных областях жизни.
И одним из ярких проявлений такого «стихийного» объединения была жизнь дворов, особенно коммунальных. Я до десяти лет жил в таком дворе и помню все его плюсы и минусы. Ну о минусах как-нибудь в другой раз, а о плюсах вот что хочу сказать. Была общность и у нас, детворы, которой по домам, в общем, заниматься было нечем, кроме уроков и необходимой домашней работы, и потому мы сутками пропадали во дворе, участвуя во множестве подвижных игр или придумывая свои. Но и у взрослых была эта общность. Радость и горе переживались сообща, свадьбы, поминки справляли всем двором: составляли из множества столов один длинный, приносили каждый что-то от своих нехитрых щедрот и скидывались на потребу. Еще, помню, мы устраивали иногда концерты. Готовили какие-то «номера», зазывали всех в назначенный час и вот – собирались со всех сторон двора, конечно, в основном бабушки и мамы, но и мужички стояли в сторонке, посмеивались и помогали, если что надо было приготовить из «реквизита». Концерты эти, конечно, были примитивными и наивными, но наши благодарные слушатели поощряли нас одобрительными аплодисментами и положительными отзывами. А мы и счастливы были…
Игорь Попов. Наш двор. 1964 г. Фрагмент картины
Да и во дворах хрущевских пятиэтажек еще сохранялся отчасти этот дух общности. Точно как изображено на картине. Кто-то здесь развешивал белье, детишки играли на площадке, неизменные бабушки на скамейках за ними присматривали, мужики «забивали козла», обсуждая политику, кто-то чинил машину у всех на виду, при непременном участии советников, ну и так далее. Но главное, что во всем этом разнообразии билась одна, общая жизнь. Или вот еще замечательная примета, теперь уже почти исчезнувшая. Обычный двор пятиэтажки – и вдруг из какого-нибудь окна доносится игра на гармошке, и разливается на всю округу застольное хоровое пение. И всем понятно – в семье праздник, и я не помню, чтобы кто-то вызывал наряд милиции и просил утихомирить баламутов, потому что те «ущемляют его права». Еще примета – народные импровизированные гуляния зимой, катания с горок, а летом – купание в городских прудах и даже фонтанах. Добрая простота непосредственности. И этого теперь нет или совсем мало…
Я вспоминаю, как была устроена жизнь в провинциальном городе того времени. В 80-м году мы с семьей переехали в новый (относительно прежнего места жительства) микрорайон Симферополя, так называемый «студгородок», где уже было несколько пятиэтажных общежитий крымского университета, а также строились в ту пору еще диковинные «девятиэтажки». Внизу, в долине, у нас проходила ялтинская трасса, а от нее довольно круто поднимались в гору до самых известняковых скал несколько длинных улиц. Одна из них – улица Рылеева – была особенно крутой и длинной и, проходя мимо школы и студенческих общежитий, тянулась дальше вдоль пятиэтажек, построенных в 70-х, забиралась выше – к частному сектору.
Все как будто становились одной семьей
Так вот, когда на пару недель устанавливалась минусовая температура и снег залеживался дольше обычного, происходило нечто труднообъяснимое с точки зрения современной организации общественной жизни. А именно, эта длинная улица превращалась в горку для катания и место массовых гуляний. Это удивительно. Потому что по факту это была проезжая улица, но никто по ней уже в это время не ездил, кроме как на санках и даже на лыжах. Причем это были не чудаки какие-то отдельные, а буквально весь район: как только вечерело и загорались огни фонарей вдоль этой улицы все от мала до велика выбирались на эту горку. Отовсюду доносился смех, визг, возгласы, царило всеобщее и бойкое оживление… И все катались. Дети на маленьких санках, взрослые – на взрослых. Именно так, вы не ослышались. Ребята и мужики специально сваривали в гаражах и мастерили себе такие большие санки, и даже я помню двухместные и трехместные сани в кустарном исполнении, на которых можно было кататься. По тротуару, который предусмотрительно какие-то энтузиасты посыпали печной золой, люди поднимались нескончаемой вереницей на самый верх этой самой улицы, где был такой Т-образный перекресток и небольшая площадка. На ней толпился народ, пристраиваясь друг за другом, чтобы спуститься с ветерком с этой длинной горки. И вот, кто на чем – кто на санках, кто на санях, кто на лыжах – все скатывались по этой горке, объединенные радостным возбуждением и весельем… В иные вечера даже тесно становилось на этой горке, и мы, детвора, уходили на соседние улицы, где тоже по образцу первой устраивались такие же горки, но поскромнее. Все как будто становились одной семьей. Удивительно! Эти стихийные ежевечерние гуляния продолжались, как я уже сказал, все то недолгое время, пока лежал крымский снег, а потом естественным образом прекращались до следующего года. И так продолжалось несколько лет. Где-то в середине 80-х эти гуляния так же внезапно и необъяснимо, как начались, прекратились и больше уже не возобновлялись. А сейчас уже и представить себе что-то подобное сложно.
Словом, жизнь была в значительно большей степени, чем сейчас, реальная, наполненная естественной простотой и единодушием. И возникает вопрос: из чего же рождалось это единство? А ответ очевиден: из единства общего опыта.
Сергей Волков. Дворик
И во многом, как мне кажется, это был послевоенный опыт совместно перенесенных страданий, который объединял людей без лишних слов и манифестов, по инерции распространяясь на их детей и внуков. Этому много можно найти подтверждений в рассказах представителей старшего поколения. В рассказах о том, как в селах после войны не запирали двери в хатах и не знали, что такое замки, как заборы были лишь условным обозначением границ участков, а не «стоп-сигналом» для приходящего. Как все считали и чувствовали себя одной большой семьей, где все ответственны друг за друга и нет «чужих детей», «посторонних» тревог и радостей. Конечно, были проявления крайнего, «шкурного» индивидуализма, скажем так, но примечательно и общее, несколько презрительное отношение к таким людям, и старшее поколение не даст мне соврать. Ведь слова «куркуль», «хапуга», «рвач» – это слова из лексикона того времени. Сейчас такого отношения к наживе, накопительству нет, а жаль. Я не говорю о прибытке и достатке, о честном предпринимательстве, нет, но о самой жажде накопительства и ненасытного потребления, которая, конечно, постыдна, а никак не достохвальна, и об этом было ясное понятие в недавние времена «общей скудости». Да, мы жили в большинстве своем бедно и трудно, но дружно, хоть и не осознавали этого вполне. А осознали, когда утратили, растеряли то лучшее, что у нас было, и лихо обрядились в «нового человека», циничного потребителя, на все лады насмехающегося над своим Отечеством. Меня потрясли как-то слова Иосифа Бродского, которого спросили, что его больше всего поражает в новой России? Он сказал следующее: «В XX-м веке русскому человеку выпало такое, что не выпадало ни одному народу, населяющему северную часть Евразии. Мы увидели буквально голую основу жизни. Нас раздели и разули – и выставили на колоссальный экзистенциальный холод. И я думаю, что результатом этого не должна быть ирония. Результатом этого должно быть взаимное сострадание, и этого я не вижу ни в политической жизни, ни в культуре, что особенно горько потому, что главным персонажем в культуре становится не человек сострадающий, а человек остроумный и издевающийся»[1].
И в этом еще одна опасность «онлайн-существования» – раздробление общего на атомы
И вот одним из мощных проводников этой идеи саркастического обособления и бесконечного ерничанья стал как раз интернет. Больше того, «интернет-пространство» стало полем влияния сил, стремящихся объединить людей на «новой», разрушительной платформе сарказма и недовольства, переходящего в озлобленность и агрессию. И посредством этого злого единства достичь разрушения иного по отношению к Западному, Русского, мира. А остальных, не готовых к активному противостоянию, «чтобы не мешали» – оболванить и увлечь всякой бессмысленной ерундой, дешевыми побрякушками. И в этом еще одна опасность «онлайн-существования» – раздробление общего на атомы, каждый из которых носится со своей пестрой, но бессодержательной «вселенной», как дурак с писаной торбой. Это серьезные вызовы. И, кажется, нам всем надо пережить эту «болезнь роста», связанную с технологической революцией последней четверти века. Понять, что новые технологии таят в себе как новые возможности, от которых отказываться глупо, так и опасности, о которых надо знать, предупреждать и учить противодействию им. Информационные технологии должны стать в наших руках орудием благого созидания, а не разрушения, инструментом доброго единения, а не энтропии и разложения. Тем более что мы уже переживали этот горький опыт и знаем, что это такое.
1993. Фото: Геннадий Михеев
Я имею в виду ужасное разобщение 90-х годов, когда рухнула разом идеология, сделалось рыхлым государство, и иссякла общая энергия жизни. Каждый выживал сам по себе, как мог. Помогали, конечно, близкие и родные друг другу, но в целом проявление общности в это время приобрело черты, скажем так, горькие и тягостные. С одной стороны, олигархическая прослойка «избранных», бандитизм, а с другой стороны – очереди за продуктами, спонтанное единение всевозможных «добытчиков пропитания», забастовки рабочих, шахтеров, учителей и врачей, но тут же и появление различных группировок националистической, оккультной и прочей «деструктивной» направленности. Словом, появилось множество примеров единения откровенно злого, озлобленного или смутного. Но вот доброе единодушие и единомыслие как-то поиссякло в гражданской, скажем так, жизни.
И во многом благодаря Церкви в последние годы мы с отрадой отмечаем возрождение общности
Зато Церковь – этот ярчайших пример духовного единомыслия и единодушия – именно в это время стала расти и множиться. Вероятно, потому что многие почувствовали пустоту, которую заполнить больше было нечем. И во многом благодаря Церкви в последние годы мы с отрадой отмечаем возрождение общности на добрых началах духовного и нравственного единения и единодушия, в основании которого лежит идея любви к своему Отечеству, к России, вера в ее добрый потенциал и возможность развития. Не думаю, что все люди, воодушевленные эти новым подъемом, глубоко и сознательно православные верующие, но дух, лежащий в основании этого единства, – несомненно, дух православный. Так что о тех, кто принимает этот дух и готов в согласии с ним работать и созидать добрую жизнь, можно сказать словами Спасителя: «Кто не против вас, тот за вас» (Лк.9.50).
Многие люди вполне уже убедились в растлевающем действии той «новой» силы, которая стала заполнять нашу жизнь, вливаясь в нее со всех сторон после открытия внешних границ. И люди, устав от развала и хаоса вседозволенности, стали все более, по-доброму, ополчаться против действия этих сил, помня и чувствуя, что у нас есть особенное основание для единства и единение, непохожее на все, что нам предлагают вливающиеся со всех сторон и влияющие на нашу жизнь иные «духи», чуждые нам. И слава Богу, что это осмысление, это противление злу добром начинает осуществляться в нашем Отечестве, и можно не сомневаться, что движение это будет становиться все более мощным и будет объединять все большее количество людей. Можно сказать, что Дух Святой объединяет нас и созидает «Русь новую, по старому образцу», по словам святого праведного Иоанна Кронштадтского[2]. И у каждого из нас есть прекрасная возможность принять участие в этом общем, добром созидании. В меру нашей немощи, но и с верою в помощь Божию, с решимостью и неленностно.
Восстановительные работы в часовне деревни Пияла
[1] Иосиф Бродский. Возвращение. Беседы с поэтом Евгением Рейном // https://www.youtube.com/watch?v=KwPrfr8PriE
[2]Святой праведный отец Иоанн Кронштадтский. Я предвижу восстановление мощной России / Сост., предисл., примеч., именной словарь А. Д. Каплина / Отв. ред. О. А. Платонов. – М.: Институт русской цивилизации, 2012. – 640 с.
