По социальным сетям быстро распространилась фотографиякаких-то людей, которые устраивали «православный заплыв против абортов». Комментаторы звонко хихикали, восклицая «ну и фрики же эти православные!». В самом деле, действия «заплывщиков» и тексты их плакатов выглядели несколько странно — наиболее пристойными был тексты «женщина должна рожать, а не думать», «запрет абортов и кастрация отцов-уклонистов!».
На самом деле, конечно, эти люди не были православными, это была с самого начала пародия. И пародия, интересная в ряде отношений.
Во-первых, бывают пародии — и довольно часто — высмеивающие верующих, которые создаются атеистами, но я не видел обратного — пародий на атеистов. Может, они есть где-то в этом большом мире — но я не видел. Я не видел верующих людей, которые наряжались бы безбожниками и от их имени вещали бы какую-нибудь чепуху. Среди верующих бывают, конечно, разные люди — умные и глупые, тактичные или нет, одаренные чувством меры — или не очень, но вот пародия, это, похоже, не наш жанр.
Почему это так? Этому может быть несколько причин, и одна из них лежит на поверхности — даже очень злому человеку там просто нечего пародировать. Пародия имеет целью уничижить нечто высокое; в ситуации, когда у людей ничего высокого нет в принципе, у них и уничижать нечего. Если у человека есть идеалы, истинные или нет, но идеалы — их можно глумливо высмеивать. Если у человека идеалов нет — то он, с этой стороны, неуязвим. Если у человека есть мать, то его можно задеть, оскорбив ее; если у человека нет матери — или, во всяком случае, нет с ней значимых эмоциональных отношений — то и его сыновние чувства никак нельзя задеть. За отсутствием таковых. В спорах вокруг «оскорбления чувств верующих» часто мелькает довод — а что если бы некий «художник» изображал в непочтенном виде вашу мать или смеялся над страданиями людей, которых вы считаете своими? Этот довод не работает — в эмоциональном мире нигилиста просто нет никаких предметов любви и почитания, этот опыт ему также чужд, как глухому от рождения чужд опыт музыки.
Впрочем, эта аналогия не вполне работает — так как глухота нигилиста добровольна, он сам, подобно тем жрецам Кибелы, которые оскопляли сами себя, наносит себе это увечье. Горькая враждебность к тем, кто не искалечен, кто способен любить и почитать, испытывать благоговение и трепет, тут понятна — как была бы понятна враждебность адепта Кибелы к счастливым молодоженам.
Другая причина — отсутствие своего послания. Любая пародия живет за счет того, что она пародирует. Такая известная пародийная религия, как культ Макаронного Монстра передразнивает, естественно, христианство — причем в деталях, вплоть до (у нас, в России) аббревиатуры РПЦ МП и титула «пастриарха». Отнимите у этих пародистов христианство — и они останутся ни с чем, им совершенно нечем будет заняться и совершенно нечего сказать миру. Как один атеист язвительно заметил о своих более воинственных товарищах по неверию, «[воинствующий] атеист без Епископа, чтобы на него нападать — это как рыба без воды, чтобы в ней плавать».
Христиане — у которых есть свое послание — просто это послание и проповедуют. У них есть, что сказать миру, им нет нужды паразитировать на чужом мировоззрении, чужой лексике и чужих символах.
Еще одна причина, связанная с предыдущей — отсутствие материала для диалога. Между двумя духовными, интеллектуальными, эстетическими традициями возможен диалог — хотя бы спор. Высоколобый философ-атеист может иметь содержательную дискуссию с философом-христианином. Но такие философы как раз очень далеки от устроения пародий. Пародии устраивают люди лично малограмотные, которым нечего сказать по существу.
Когда же речь заходит о самом болезненном вопросе, который разделяет православных и либералов — об абортах — то тут и человек намного более смышленый, чем веселые пародисты, не имеет чего сказать.
Потому что возражение против абортов даже не нуждается в специфически религиозных обоснованиях. Конечно, и Библия, и церковное Предание однозначно запрещает такую практику, как грубое нарушение заповеди «не убий». Но даже без Библии и Церкви аборт оставался бы тем, чем он, на уровне факта, является — намеренным пресечением невинной человеческой жизни.
С точки зрения биологии, дитя в утробе матери это живое существо. Не часть организма матери, а другой организм. Лозунг «мое тело — мой выбор» в данном случае не относится к делу. Разумеется, любой человек — мужчина или женщина — имеет полное право на свое тело. Но тело ребенка в утробе — это не тело матери или отца. Это тело другого живого существа. Точно также, с точки зрения биологии, это живое существо принадлежит к человеческому роду.
Это факты, которые не зависят от нашего мировоззрения. Это простые эмпирические факты, доступные наблюдению.
Существует также нравственный принцип, который гласит «не следует лишать жизни невинное человеческое существо». Можно спорить, когда возникает ситуация справедливой войны, или когда полицейский, или человек обороняющийся от злодеев, может употребить оружие. Можно спорить о допустимости смертной казни для убийц. Но дитя в утробе заведомо не является ни вооруженным агрессором, ни тяжким преступником, подлежащим казни.
Чтобы поддерживать аборты, нужно отрицать либо эмпирическую очевидность (дитя в утробе является человеческим существом) либо очевидность нравственную (не должно лишать жизни невинное человеческое существо). Простые сторонники абортов отрицают обычно первое, а вот продвинутые и образованные, поскольку знают, что первое отрицать невозможно — второе.
В самом деле, либеральные идеологи вроде популярнейшего в англоязычном мире философа Питера Сингера не спорят, что дитя в утробе есть невинное человеческое существо. Они просто считают, что сам запрет убивать невинных людей неоснователен. Как пишет Сингер, «Может ли убийство невинного человека быть правильным поступком? Те, кто полагает, что это ни в коем случае не правильно, опираются в наибольшей степени на религиозные доктрины, которые утверждают, что только люди созданы по образу Божию, что только люди обладают бессмертной душой, или что Бог даровал нам власть над животными — подразумевая, что мы можем убивать их, если захотим — но оставил за Собой власть над человеческими существами. Отвергните эти идеи, и Вам станет трудно помыслить о каких-то морально значимых свойствах, которые отличают людей с тяжелыми повреждениями мозга или другими серьезными умственными дефектами от других животных подобного ментального уровня. Почему же тогда то обстоятельство, что данное существо принадлежит к одному с нами виду, делает его убийство худшим поступком, чем убийство существа другого вида, если они обладают сходными мыслительными способностями — или животное даже умнее?»
Непосредственно эти слова относятся к умерщвлению больных, но Сингер, в рамках тех же воззрений, поддерживает аборты и инфантицид.
Это выглядит чудовищным — потому что это и является чудовищным — и обычно сторонники абортов стараются подробно не говорить об этом. Риторика сводится к рассказам о том, какие лицемерные негодяи сторонники права на жизнь вообще и церковники в особенности, к тому, каким невыносимым угнетением является невозможность умертвить ребенка во чреве, к демонстрации бурного негодования — но все это никак не опровергает двух очевидных тезисов, что дитя в утробе является невинным человеческим существом, и что невинных людей убивать нельзя.
Но вернемся к тому, что у Церкви — в отличие от пародистов — есть послание. Это благая весть о прощении грехов.
Любой человек, независимо от того, как долго и тяжко, нагло и вызывающе, жестоко и кроваво он грешил, может получить полное прощение и новую жизнь — как только он придет ко Христу с покаянием и верой. Как говорит Господь, «Изглажу беззакония твои, как туман, и грехи твои, как облако; обратись ко Мне, ибо Я искупил тебя» (Ис.44:22).
