Редакция портала "Православие и мир"
Писатель и поэт Дмитрий Быков записал двухчасовой эфир программы “Один” для “Эха Москвы” прямо из стационара. В ночь на 26 апреля в 200-м выпуске радиопередачи он рассказал о болезни и о том, что пережил, находясь между жизнью и смертью — в медикаментозной коме. “Правмир” публикует отрывок его выступления — о встрече с Богом и целительной силе стихов.
Дмитрий Быков. Фото: Facebook.com
- Дмитрий Быков: Дети способны делать великие вещи, если им это доверить
- В Уфе госпитализирован писатель Дмитрий Быков
- “Слухи сильно преувеличены”: Писатель Дмитрий Быков планирует как можно скорее вернуться к работе
Я не могу списать на действие медикаментов все эти прекрасные приключения… Такого не было в моем подсознании, я бы такого не выдумал. Я такого не помнил.
Бог есть и он занимается преимущественно украшением мира. Одним из самых ярких моих воспоминаний в этом путешествии между жизнью и смертью был невысокий, примерно 40-летний человек с внешностью Дроссельмайера, который развешивал украшения посреди реанимации. Причем видеть зал этой реанимации я не мог — был еще под наркозом. Он в этом помещении развешивал золотистые ягоды и раскладывал невероятной красоты, с арбуз величиной, вкуснейшие сливы.
А мне Он протянул то, чего мне больше всего хотелось — стакан мокрой черной кислой свежей смородины. Когда выходишь из наркоза, ты уже видишь одновременно ту реальность и как-то еще и эту. Я видел сына, сидящего у моей кровати, и пытался его подтолкнуть, чтобы он передал мне этот стакан. В том-то и дело, что сын-то был, а стакана не было. В результате я очнулся в постели с большой резиновой грушей, которая служит для разработки руки.
Я довольно быстро восстановился, без каких либо проблем начал уже на второй день ходить. Вы себе не представляете, хотя, наверное, если у вас есть такой как опыт — то представляете, как это удивительно — через час-два после пробуждения от тяжелого наркоза начать пить холодную воду. Холодная вода в горле — это главное блаженство, чудо и приключение.
Естественно, таким же блаженством выглядит потом первый съеденный кусок сливы. Первый ветер из открытого окна. Вид весеннего московского вечера, зеленых листьев.
Я не могу сказать, что я радикально изменился. Просто у меня пока более-менее замедленная речь. Прелесть именно в том, что меня всегда ругали за ее ускоренность. Сейчас мы, кажется, наконец достигли идеального темпа.
Прежней моя жизнь не будет в том смысле, что раньше у меня случались понятные моменты метафизического сомнения. Я всегда знал, что Бог есть. Но не всегда знал, что я на правильной стороне.
Может быть, я его достоин, а может, ему наоборот нравятся суровые люди действия. То, что я увидел, убедило меня, что я на правильной стороне. Поэтому прежним я не буду в одном — не буду прислушиваться к глупым и злобным мелочам и не буду больше сомневаться.
Быть на стороне Бога очень просто. Достаточно украшать мир. Достаточно привносить в него последовательную человечность. Потому что мир бесчеловечен. Достаточно развешивать цветы и конфеты по реанимации.А чтобы быть не на стороне Бога, а быть на стороне смерти… Я, честно говоря, не знаю, какие там стимулы. Видимо, кроме самомнения решительно никаких. Но дьявол — великий обманщик. Это самомнение обернется полной потерей меры и вкуса.
Вторая хорошая новость — стихи действительно помогают. Искусство имеет отчасти, видимо, божественное происхождение или, во всяком случае, находится в гармонии с миром.
Дело даже не в том, что мне многое там представлялось арт-терапией, которой я подвергался. Например, я видел совершенно новую форму спектакля. Сцена, которая вся заставлена резными деревянными щитами — мы не видим происходящего. За ними происходят диалоги, звучат голоса, по которым мы догадываемся о [событиях]. Как, собственно, мы догадываемся о Боге, потому что он лично нам не показывается.
Главное, что помогают сами по себе стихи, поэтические тексты.
Я со слезами — и этого совершенно не стыдился, плакать после наркоза естественно — повторял про себя наизусть почти всего Лосева, почти всего Блока, многие песни Щербакова, которые оказались ровно настолько божественными, насколько казались мне в молодости.Все это имеет отношение к легким, воздушным структурам ненавязчивых иерархий. Волшебных, прекрасных танцев воображения. Это доказывало мне, что в мире широко развит этот духовный шоколад…
<…>
Мир полон блаженств, и бланженств сравнительно легко достижимых. Естественно быть счастливым, наслаждаться пейзажем, или борьбой с природой, путешествием… Иными словами, мы живем не в конкретном времени. Мы живем в бесконечно разнообразном и пестром божественном мире.
Игнонирование искусства, глухота к нему — это черная неблагодарность.
То, что поэзия вытягивает из любых состояний, вытягивает физилогически, и можно по стихам, как по нитке выкарабкаться из бездны — я в этом убедился. Те два дня, что я приходил в себя, медленно и мучительно, я все время повторял стихи. Оказалось, что я их помню очень хорошо. Это одно из преимуществ хорошей памяти.
<…>
Важно то, что я по-прежнему занимаюсь своим делом, сочиняю стихи и прозу, довольно много успел придумать для романа за ту неделю, что приходил в себя. Главное, я насмотрелся, ребята, удивительных приключений…
…У Бога обителей много. Я с поразительным чувством благодарности наблюдал комнаты с шевелящимися камнями, со звездами на стенах, с движущейся, волшебно меняющейся обстановкой.
Бог так бесконечно разнообразен и так бескорыстно артистичен, что нашим главным занятием должно быть ассистирование ему в украшении реанимации.Когда ко мне приходил Веллер, один поклонник его из числа врачей сказал, что мы делаем одно дело. Реанимация ли читательского сознания, реанимация ли больных — это в любом случае битва на стороне жизни. А битва на стороне жизни — это битва на стороне эстетики.
Желаем Дмитрию Львовичу крепкого здоровья!
Теги:
Бог, Дмитрий Быков, Искусство, Поэзия
