Сергей Львович Худиев
На днях Патриарх Кирилл подверг либерализм критике, сказав, что “Поставление самого себя в центр жизни и есть либеральная идея. А если «я» в центре — что выше меня? В каком-то смысле это греховная идея, потому что поставление в центр жизни самого себя — это и есть отпадение от Бога. В центре жизни должен быть Бог”
Это вызвало ожидаемые отзывы типа “либерализм - это свобода, Патриарх против либерализма, РПЦ против свободы и т.д.” Либерализм-де выступает за свободу совести, слова, собраний - а церковники против всех этих прекрасных вещей.
Что же, сама по себе свобода - как и соотношение христианства и либерализма - важная тема, на которую стоит поговорить.
Политический маркетинг, как и маркетинг коммерческий, ищет простые, привлекательно звучащие лозунги. Слово “свобода” также популярно среди политических движений самого разного рода, как и слово “здоровье” среди поставщиков пищевых продуктов или лекарств.
Если вы не спешите покупать продукт, просто прочитав на упаковке, что он “здоровый” и “экологичный”, это еще не значит, что вы против здоровья или экологии. Это значит, что вы понимаете разницу между маркетинговыми приемами и реальным положением дел.
При Сталине множество книг, песен и фильмов воспевали неслыханную свободу, которой наслаждается советский народ, сбросивший вековое ярмо деспотизма, а агитационные материалы вермахта тоже уверяли, что нацисты несут на восток не что иное, как свободу.
Заявление той или иной политической силы, что она выступает за “свободу” не говорит ровным счетом ни о чем - чтобы понять, чего она добивается, надо смотреть на какие-то конкретные примеры.
И современный западный либерализм такие примеры являет во множестве. Когда, например, флористов или пекарей преследуют за отказ участвовать в подготовке однополой “свадьбы”, это трудно признать проявлением свободы предпринимательства и вероисповедания. Когда бывший гендиректор Mozilla Брендан Айк вынужден уйти со своего поста из-за того, что в 2008 году пожертвовал тысячу долларов на проведение кампании в защиту традиционного брака - это не выглядит свободой распоряжаться своими деньгами. Когда толпа либеральных активистов срывает выступление психолога и философа Джордана Питерсона с криками “трансфобный кусок дерьма!” это не похоже на свободу слова.
Конечно, во всех этих случаях либералы говорят, что они ничуть не против свободы слова, или вероисповедания, или предпринимательства - напротив, они их принципиальные защитники. Но - уточняют они - свобода религии не должна становиться прикрытием для дискриминации, а свобода слова - для речей ненависти. Речами же ненависти считается любое, в какой бы то ни было форме выраженное несогласие с догматами либеральной идеологии или с требуемой ей практикой. Тот же Питерсон попал в “трансфобы” из-за того, что усомнился (в самых академических выражениях) в справедливости законов, требующих употреблять в отношении “трансгендеров” (людей, относящих себя к противоположному полу) то местоимение, которое они предпочитают.
Именно такие законы действуют в ряде западных стран - если, например, ваш сотрудник, несомненный биологический мужчина, объявляет себя женщиной, вы обязаны, под страхом наказания, называть его “она”.
Со стороны глядя, это никоим образом не свобода - но очевидное идеологическое принуждение - на уровне медийной травли (любой несогласный - отвратительный, злобный негодяй, полный ненависти и уродливых комплексов, bigot), корпоративного давления (вы не сможете получить хорошую работу и лишитесь ее, если она у вас есть, если не будете исповедовать нужные взгляды) и государственного - за вами придут, если вы хотя бы употребите неправильное местоимение.
Конечно, это не имеет ничего общего с идеями классического либерализма XVIII - XIX веков - хотя сохраняет значительную часть его фразеологии. Людей, взгляды которых близки к классическому либерализму в современном контексте принято называть “консерваторами”.
Наш, отечественный либерализм, имеет существенные отличия от американского. Пафос американских либералов - это пафос защиты слабых и уязвимых. Они выступают за мощное социальное государство, которое облагает богачей налогами, помогает тем, кому не повезло в этой жизни, и бьет по голове всех, кто пытается их дискриминировать. Несогласные должны быть приведены в молчание, потому что подлежащие защите меньшинства настолько уязвимы, что даже простое неодобрение может довести их до самоубийства.
Наш либерализм, напротив, сложился как идеологическая обслуга малиновых пиджаков 90-тых, и его главная пророчица - Айн Рэнд, один из его фундаментальных текстов - “человек с рублем” 1992 года, за авторством Ходорковского и Невзлина, где возглашаются такие, например, максимы: “почему богатый человек должен делиться доходами с тем же бродяжкой? Если он не украл, не убил – за-ра-бо-тал? В конце-то концов, а кто мешает этому же бродяге вернуться к труду?... Уж если на то пошло, бессовестно делиться заработанным с бродягой, который на миллион процентов уверен, что в нашей гуманной державе ему не дадут умереть с голоду”.
При этом наши и американские либералы согласны в продвижении ЛГБТ-идеологии и абортов - но по разным причинам. Американские упирают на то, что адепты нестандартных сексуальных практик или “мужчины, родившиеся в женском теле” - это люди, терпящие несправедливые притеснения, которым надо прийти на помощь, а в запрете абортов видят стеснение прав женщин.
Для нашего либерализма приверженность тому и другому это, во-первых, подражание прогрессивным западным силам, которое позволяет почувствовать себя “интегрированным в мировую элиту”, примерить на себя привлекательную идентичность “гражданина цивилизованного мира”, во-вторых, восходящее к началу 90-тых принципиальное отвержение всего, что могло бы выглядеть как стеснение свободы новых хозяев наслаждаться жизнью. “Поставление самого себя в центр жизни”, с такой силой выраженное в “человеке с рублем” - это действительно родовое пятно нашего либерализма.
Поэтому выступление против либерализма, это, в современном контексте, никак не выступление против свободы.
Другое дело, что такую мутацию понятия “либерализм” можно признать весьма прискорбной. Классический либерализм, действительно, не только не противен христианской вере, но и возник в ее контексте.
Он формируется на фоне двух христианских по происхождению идей. Первая из них состоит в том, что человек создан Богом, и обладает достоинством, которое он должен утвердить, и призванием, которое он должен исполнить. Вторая - это идея первородного греха, говорящая о том, что человек пал и склонен ко всякому злу и безумию - так, что бесконтрольная власть одних людей над другими легко оборачивается злоупотреблениями.
Как говорится в таком известном документе, как декларация независимости США “мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди сотворены равными и наделены их Творцом определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относится право на жизнь, свободу и стремление к счастью”. Конечно, и автор декларации, Томас Джефферсон, и ее подписанты сильно не дотягивали до провозглашенного ими идеала - им в голову не приходило признавать права за индейцами или чернокожими - но, тем не менее, идеал был провозглашен. Все люди обладают правами, причем их источник - не король, не парламент, не какие бы то ни было еще земные властители, а Бог, Создатель всех людей.
Декларация, в этом отношении, не была внезапным прорывом гениальных мыслителей - она отражает концепцию естественного закона, которая восходит еще к языческой древности, но получила развитие в средневековой Европе. У человека есть нравственные обязательства, более важные, чем его обязательства по отношению к правителям и царям, роду и племени. У человека есть призвание и предназначение - и притязания царей земных должны быть ограничены для того, чтобы он мог его исполнить. Как сказали Апостолы, “судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога?” (Деян. 4:19)
Свобода важна для того, чтобы человек мог следовать своей совести, стремясь познать и исполнить свой долг перед Богом и ближними. В этом отношении свобода является подлинной ценностью, которую нам необходимо отстаивать - и от идеологий, которые стремятся ее подавить, как это делает современный либерализм, и от административного рвения государства, которое пытается регулировать то, что методами государственного принуждения регулировать невозможно и не нужно. Например, нынешние гонения на сектантов плохи не тем, что сектанты хороши - а тем, что ставят государство над религиозной совестью человека, и вносят элемент грубого принуждения в ту область, где сам Бог не принуждает, но ждет от человека свободного решения.
Другая христианская идея, без которой не мог бы возникнуть классический либерализм - это идея первородного греха. Люди грешны и склонны злоупотреблять властью; хуже того, даже действия людей, искренне благонамеренных могут приводить к бедственным последствиям, как в известной поговорке про дорогу в ад.
Поэтому власть должна быть ограничена в своих возможностях принуждать людей - даже когда мы полагаем, что это принуждение могло бы послужить к их благу.
Можно ли выкопать эти, здравые и христианские элементы классического либерализма из-под того, что называется “либерализмом” сейчас?
Возможно, но первая проблема, которая при этом возникает - терминологическая. Увы, но слово “либерализм” имеет в наши дни уже сложившийся спектр значений, и его лучше не употреблять. В США классических либералов называют консерваторами - и, возможно, нам стоит использовать тот же термин.
Было бы печально утратить некоторые важные, и христианские в своем основании идеи, только потому, что слово, которыми они обозначались, поменяло значение. Но мы должны признать, что оно его, увы, поменяло. То, что “либерализмом” называется сейчас, не имеет отношения к свободе.
