СЕРГЕЙ ХУДИЕВ
На днях так называемый «Синодальный Путь», объединение германских католиков — епископов, священников и мирян, принял ряд постановлений, которые означают, что большинство епископов в этой стране недвусмысленно присягнули ЛГБТ-повестке. Было принято решение начать «благословлять» однополые пары (с 2026 года, пока что разрабатываются «чинопоследовния» для таких мероприятий), а также сделаны решительные шаги навстречу трансгендерной повестке.
Как лютеранская, так и католическая Церкви в Германии обладают статусом публично-правовой корпорации. Это означает, что государство собирает церковный налог, который и является главным источником доходов Церкви.
Люди могут отказаться его платить, и многие отказываются, но, учитывая его скромные размеры, большинство людей, которые бывают в церкви три раза в жизни и смутно ассоциируют себя с верой своих отцов, его платят.
Что, конечно, с одной стороны хорошо — Церковь может заниматься своим служением, а не «пещись о столах». У нас священник, особенно в провинции, часто бывает вынужден тратить большую часть времени и сил на поиск средств на поддержание рассыпающегося храма в пригодном состоянии, да и на пропитание своей семьи.
Хорошо, когда общество ценит свои христианские корни, в школах преподают закон Божий, а день воскресный и церковные праздники чтут на государственном уровне. Как это и было в послевоенной Западной Германии, где христианско-демократические политические партии, находившиеся под сильным влиянием Церкви, сделали многое для восстановления общества после нацистской диктатуры и страшного разгрома в войне.
Однако у интегрированности Церкви в общество — и, в значительной степени, государство — есть и обратная сторона. Когда общество (и государство) отходит от христианских ценностей, оно не просто уходит из Церкви — оно утягивает Церковь с собой. Этому есть вполне объективные причины.
Люди, молчаливо платящие церковный налог, те самые три-раза-прихожане, по своим взглядам принадлежат к либеральному, а не христианскому мировоззрению. Они искренне не понимают, а в чем проблема, и почему нельзя «обвенчать» парочку их соседей — гомосексуалистов. Нормальные ж люди, не воры, не бандиты. И почему, собственно, женщине нельзя «распорядиться своим телом» избавившись от нежеланного плода?
С похожей проблемой у нас сталкивается священник, который пытается как-то наставить в вере людей, пришедших крестить младенца — они искренне не понимают, а зачем все эти наставления. Они хотят получить услугу, за которую готовы, в разумных пределах, заплатить — к чему все эти непонятные лекции?
Священник, который жестко настаивает на огласительных беседах, рискует остаться без денег, которые дают за Крещение — люди могут обидеться и пойти в другое место.
В Германии Церковь рискует разозлить три-раза-прихожан — так, что они отпишутся, и нанесут по ней жестокий финансовый удар, что уже отчасти и происходит.
При этом говорить о том, что христианин не должен беспокоиться о деньгах, это, конечно, возвышенно. Но если вы не одинокий подвижник, питающийся акридами и диким медом, а церковный администратор, на котором лежит ответственность за пропитание множества людей и поддержание на плаву множества проектов, вам, волей-неволей приходится принимать в расчет настроения тех, кто вас финансирует.
Даже среди людей, которые постоянно ходят в Церковь — и поддерживают ее более активно — многие, как показывают опросы, далеки от церковной этики в области пола.
Поставить вопрос ребром — вот неизменное учение Церкви, вы его или принимаете, или нет — значит столкнуться с тем, что многие прихожане скажут «или нет». Они и так еле-еле держатся.
Это можно сравнить с ситуацией, когда вы десятилетиями работаете в компании, идеология которой постепенно смещается влево. Каждый год (или чаще) колонна трудящихся идет на местный гей-парад, чтобы выразить солидарность с угнетенными меньшинствами. Не ходить можно, но это неблагоприятно для карьеры. Или начальство направляет вас на тренинги по преодолению расизма и интолерантности. Или вы должны принимать участие (как сотрудники Диснея, например) в проектах, которые насыщены повесточкой примерно также, как советские фильмы про революцию — марксизмом-ленинизмом.
Вы можете взбрыкнуть и сказать, что это противно вашим убеждениям — и вас никто, конечно, не расстреляет. Противно так противно, никто вас не принуждает. Но это — толерантная компания, и если вы не разделяете ее этоса, вам стоит поискать другое место работы. А на других местах работы примерно все то же самое.
А вам нужно кормить домашних, оплачивать жилье и вообще у вас масса обязательств, требующих стабильной работы. Если бы вы были юношей, обдумывающим житье — вы бы с самого начала сюда не пошли. Но вы уже не юноша, и вы очень сильно вложились.
А когда люди вынуждены что-то делать — в частности, следовать повесточке — они вскоре проникаются горячей верой в нее. Так уж устроена человеческая психология. Трудно долго заниматься чем-то из-под палки. Вы либо сбегаете, либо приобретаете искренний энтузиазм. Невыносимо быть изгоем, даже тайным.
Как говорит либеральный кардинал Жан-Клод Оллерих, архиепископ Люксембурга,
«Изменение в цивилизации, которое мы наблюдаем сегодня, – это величайшее изменение со времен изобретения колеса. Церковь всегда шла в ногу со временем и всегда приспосабливалась. Но на это всегда было гораздо больше времени. Сегодня мы должны быть быстрее. В противном случае мы потеряем контакт, и нас больше не поймут»
Когда вера «однажды преданная святым» создает людям проблемы — не смертельные, но достаточно огорчительные — они будут склонны ее редактировать. И выдавать потребность приспособиться за новое веяние Святого Духа.
Можно укорять германских епископов в приспособленчестве и малодушии. Это даже будет справедливо — это действительно приспособленчество и малодушие.
Но гораздо важнее попробовать извлечь уроки и предупреждения из этой ситуации.
Обладаем ли мы, православные, иммунитетом к той же опасности? Конечно, соблазнительно сказать, что да — они там, католики, с XI века неправы, нету у них настоящей благодати, вот они и посыпались. Не то, что мы.
Но, увы, правая вера не делает нас неуязвимыми. Отчётливые признаки той же болезни, хотя и в самой начальной стадии, видны и у западных православных.
Мы здесь совершенно далеки от таких безобразий, и нет ни малейшей их тени. Но говорит ли это о какой-то особой нашей устойчивости? Пока что это говорит только об особенностях чисто внешней обстановки. Никто не давит на нас с требованием покориться повесточке.
Так исторически сложилось, что ЛГБТ — это официальная идеология Запада, с которым мы сейчас находимся в состоянии острой конфронтации, что естественным образом выталкивает наше руководство на противоположный край идеологического спектра.
Это создаёт ощущение счастливой гармонии между государством и Церковью — Церковь во всем поддерживает государство, государство с подчёркнутым уважением относится к Церкви, и все вместе стоят за традиционные ценности.
Однако никто не знает, как будет развиваться политическая ситуация в будущем. Политика — вещь непредсказуемая.
Что если через какое-то время государство — нет, не восстанет на Церковь, напротив, останется с ней самых прекрасных отношениях — но попросит за своё благоволение некоторых перемен в церковной жизни? Как, например, британское государство попросило у Англиканской Церкви — а англикане не смогли отказать?
Сможет ли Церковь в этой ситуации сказать «нет» государству и значительной части спонсоров и прихожан? Сможем ли мы сказать в лицо этому миру «вот Евангелие, вот слова нашего Господа, и мы не постыдимся их несмотря ни на что?»
Будем ли мы обладать достаточной устойчивостью для этого? Есть ли у нас такая устойчивость сейчас?
Может показаться, что нам нет смысла помышлять об угрозах, которые могут никогда не осуществиться. Но мы живем в мире неприятных неожиданностей — а также ожидаемых неприятностей.
Если тектонический сдвиг в обществе взывал такой обвал Церкви в Германии, нам стоит подумать над нашей собственной сейсмоустойчивостью.
