Много говорится о том, что текущая война идёт, прежде всего, в сакральной плоскости; о её духовных причинах и духовных задачах сказано очень много. А духовную войну невозможно вести без деятельного участия Церкви. В России, к сожалению, до сих пор не до конца решён вопрос со штатной должностью священника в военных подразделениях; священнослужители часто ездят на фронт по зову сердца, на энтузиазме. Мы собрали несколько взглядов на ситуацию: штатного полкового священника, батюшки, бывающего на фронте с гуманитарными целями, и действующего боевого командира. Не претендуя на всеобъемлющую картину, эти реплики всё же дают представление о сложившейся ситуации – и, вероятно, о тех задачах, которые можно решить, приложив некоторые усилия.
Иерей Герман Горяев, клирик Крыпецкого Иоанно-Богословского монастыря, помощник командира 104 десантно-штурмового полка по работе с верующими, ветеран боевых действий в Чечне:
– Вы знаете, во время боевых действий, как во время гонений на Церковь, с сердца сбивается весь налёт, весь жир, и остаётся живой человек. Когда мы живём в сонном духовно-нравственном состоянии, наша душа теряет способность тонко чувствовать. Поэтому нужно себя постоянно побуждать к действию, к движению – слово «подвижничество» тоже ведь из этого корня.
Сам я бывший военный, служил в 22-й бригаде спецназа, был призван от казачества на военную службу. Сначала служили в Ростове, после полугода подготовки был отправлен на территорию Чечни. Когда видишь войну, полностью меняешься. Кто-то включает внутреннюю блокировку, убеждает себя, что враги – не люди. Такому человеку потом сложно найти себя в мирной жизни. А путь православного воина – внутренне соединиться с Богом, слушать Его через молитву, через духовные советы наших великих православных полководцев – Суворова, Ушакова…
Путь православного воина – внутренне соединиться с Богом, слушать Его через молитву, через духовные советы наших великих православных полководцев
Бог даже в самых трудных обстоятельствах укажет лучший путь. Я с утра себя настраивал, вставал и говорил: «Господи, помоги мне сделать какое-то доброе дело». Хотя я на войне был некрещеный, покрестился сразу после Чечни.
Почитайте Николая Сербского; он говорит: «Война – это суд Божий над народами». Когда народ накопил много грехов, и Господь не может исцелить его другим путём, Он попускает войну. Почитайте Ветхий Завет: воспитание народа идёт через войны. И у меня на войне сердце дрогнуло. Я увидел смерть своих друзей – тех, кого я любил. Возникли вопросы: зачем я живу? для чего я живу? У каждого на войне происходит перелом, и эти вопросы встают очень остро. Как дальше продолжать свою жизнь? Обращаешься к Богу, и Господь слышит и отвечает. И ты меняешься.
После Чечни я поступил в военное училище – хотелось что-то сделать для людей, для Родины. А по окончании училища поехал в монастырь на Соловки, чтобы глубже прочувствовать духовную традицию, очистить страсти. И через четыре с половиной года жизни в монастыре поступил в семинарию.
Выпустился из семинарии и 10 лет служил старшим священником Спасо-Елизаровского женского монастыря, окормлял монахинь. Как-то в монастырь приехал генерал Шаманов; узнав, что я служил в спецназе, участник боевых действий, он предложил мне пойти в 76-ю дивизию полковым священником. Я согласился с радостью; у меня вообще миссионерский склад, я стремлюсь приводить людей к Богу. Сёстер я люблю и уважаю, но они всё знают. И когда я попал к ребятам, которых было 7 тысяч, я почувствовал, что могу кому-то принести слово о Христе. За год, который я воином провел в Чечне, к нам не приехал ни один священник – так что я знал, как это важно. Много не надо – надо с воинами попить чаю, поговорить, сказать, что Бог есть, и Он поможет, Своих не бросит.
Мой военный опыт, как ни удивительно, иногда мешает. Командир дивизии, у которого 10 тысяч солдат в подчинении, говорит мне: «Батюшка, останься священником! Военных у нас достаточно!» Нужен мужественный, отважный, но священник. Солдатам нужен отец, к которому они могут прийти и поделиться, когда тяжело.
Солдатам нужен отец, к которому они могут прийти и поделиться, когда тяжело
Я на передовой провёл целый год со своим полком, был награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» 2 степени. Уехал в отпуск домой и скоро возвращаюсь обратно. Востребованность там высочайшая. У меня всё подразделение причащается и исповедуется – это около полутора тысяч человек. Даже мусульман я собрал и организовал на молитву. Настолько там все становятся братьями!
Хотелось бы, чтобы наладили полковое священство. Во всех армиях мира военные капелланы существуют на законном уровне. Их зачисляют в штат; в натовской армии один священник на батальон, на 500 человек. Чтобы священник знал своих ребят, его нужно назначать на военную должность – как это происходит везде в мире. У нас этой системы до сих пор нет. Патриархия совместно с Министерством Обороны работает над ней уже год, но, насколько мне известно, результатов пока нет. Сейчас в армии кадровый голод священства. У военных батюшек своя специфика. В миру ты пришёл в храм, и там тебе бабушки руки целуют. А на войне ты среди нормальных мужиков, которые все психологи, которые не будут перед тобой заискивать. Там будет проверка: кто ты? Играть роль там невозможно. Поэтому очень важно готовить священнослужителей специально для фронта, ведь хороший священник заквасит весь полк. У меня вся дивизия причащалась. Вся! И первым шёл генерал. Четыре дивизии ВДВ рвали меня на части, и я каждого в этих дивизиях знаю. Генералы просили: «Отец Герман, останься, я 3 дня попощусь и причащусь». С другим сижу, час разговариваю о Боге. Он знает всё сам, но ему необходим этот разговор для укрепления. Вот как на фронте нужен священник!
Жить вместе с солдатами неправильно, они к тебе привыкают; а когда с утра их посещаешь – другое отношение. Я живу в храме Николая Чудотворца и оттуда объезжаю все позиции. Много есть тонкостей, я бы мог этому научить других священников. Закрепили бы за мной человек 10 на месяц, я бы ездил вместе с ними, всё показывал, рассказывал. Живой опыт ни с чем не сравнишь.
Иерей Александр Абрадушкин, клирик женского монастыря Царственных Страстотерпцев в селе Домнино Костромской области:
– В гражданской жизни я много чем занимался, в том числе был специалистом по высотной подготовке, тренировал альпинистов. Как-то мне предложили подготовить группу спецназа ФСБ по борьбе с терроризмом на промышленных объектах. Пришел я благословляться к отцу Максиму Первозванскому; во время беседы отец Максим спрашивает знакомого монаха: «Захватили террористы детский сад, что делать?» Монах отвечает: «Ну, нужно с любовью…». Отец Максим говорит: «Нет, нужно их уничтожать». И благословил меня работать со спецназом.
Подготовили мы ребят, всё прошло отлично. После тренировки прошёл месяц. Захожу к кому-то в гости, там работает телевизор. В новостях показывают командира, которого я тренировал, – он спускается с крыши и впрыгивает в окно. А за кадром говорят, что террорист захватил детский сад, группа специального назначения его обезвредила, никто не пострадал. То есть отец Максим тогда пророчество произнес, и я не просто пошёл тренировать, а по благословению. И таких чудес много; приезжайте – расскажу.
Отец Максим спрашивает монаха: «Захватили террористы детский сад, что делать?» Монах отвечает: «Ну, нужно с любовью…» – «Нет, нужно их уничтожать»
Сейчас я окормляю сестёр в женском монастыре в Костромской области. Что, ещё один военный священник тоже из женского монастыря? Ну да, после такого служения уже ничего не страшно. Можно и на войну. Хотя я – не полковой священник; я туда езжу по зову сердца.
Когда в сентябре 2022 года была объявлена мобилизация, я начал общаться с подразделением, которое находилось в поселке Мосрентген. Мы пригнали им буханку «От деда для Победы» – УАЗик моего папы. Привезли на ней всё необходимое, что ребята просили, на границе отдали. До сих пор эта буханка на ходу! А вскоре я и сам туда поехал. Надо было и ребят поддержать духовно, и самим разобраться в ситуации. У прихожан, у близких знакомых возникало много вопросов, и когда я задавал эти вопросы известным мне специалистам, в ответ слышал: «Чтобы понять, что происходит, нужно туда съездить».
Моя первая поездка была в Донецкую область, мы трое суток провели с элитным спецназом ДНР – людьми, которые на тот момент воевали уже 8 лет. Пообщались, посмотрели, разобрались – они нам всё рассказали. Стало понятно, зачем, почему; и с каждой поездкой туда становилось всё более понятно.
В лагеря недалеко от линии боевого соприкосновени я приезжал уже более 10 раз – прежде всего, с целью духовного окормления солдат. Народу там ведь очень много, поэтому сколько священников туда ни присылай, всё будет недостаточно. Да, там страшно, каждую минуту можно погибнуть, даже не на передовой, а только подъезжая к ней или находясь в блиндаже. Были случаи, когда мне говорили: вот, этот человек, который был на молебне и причастился, – его уже нет. Погиб.
Вот, этот человек, который был на молебне и причастился, – его уже нет. Погиб
Воин Георгий, с которым мы ночевали в блиндаже, рассказал, что его сын воюет недалеко в спецназе, а он сам пошёл добровольцем, чтобы пройти этот путь вместе с сыном. Я его дважды исповедовал и причащал – это было его первое Причастие. А потом Георгий погиб при выполнении задания. Любой боевой выход никак не прогнозируется – вот, они вышли, а вернулись не все. Поэтому возможность приобщиться к таинствам, даже просто поговорить со священником – очень важна. Пусть не все эту возможность стремятся использовать, но она должна быть. Когда люди на фронте видят священника, у них возникают разные вопросы, не только духовного порядка, но так как война имеет духовную подоплёку, на этом уровне и нужно искать ответы на вопросы. Не в бытовой плоскости, а в духовной.
У верующих людей в России, которые пребывают в своём сообществе, создаётся впечатление, что все вокруг верующие. Мы просто почти не общаемся с людьми за пределами своего круга. А неверующих, к сожалению, огромное количество. На фронте это видно. Да, там достаточно крещеных людей, однако ведущих деятельную христианскую жизнь – немного, как и вообще в обществе. Но поскольку они есть, им точно нужно окормление, точно нужна беседа. И через них происходят чудеса – окружающие их люди впервые причащаются, впервые исповедуются, крестятся. Наличие православного христианина – везде! – является для окружающих светом. Те, кто сердцем открыт Христу, начинают подтягиваться.
Наличие православного христианина – везде! – является для окружающих светом
Мы проводили молебен, пришла группа христиан помолиться; я смотрю на них и говорю: «Вы все светитесь». А они отвечают: «К нам приезжал священник неделю назад». По ним видно, что они находятся совершенно в другом духовном состоянии, от них свет исходит. И этот свет – Христов. Таких людей немного, но они нужны.
Есть такая необходимость – иметь в каждом подразделении священника. Но если заняться простой арифметикой, представьте: призвали 300 тысяч человек. На 1 тысячу нужен хотя бы 1 священник. Где взять 300 священников? Их и так не хватает. Если я оставлю место своего основного служения в монастыре, кто меня заменит? И так везде. Институт военных священников – дело тонкое и серьёзное, тут длительная подготовка нужна. Я, как уже рассказывал, в 1990-е годы тренировал спецназ «Вымпел», я в этой теме вообще-то давно. Но когда приехал на передовую, понял, что ещё младенец в этом плане. Больше 7 месяцев я занимаюсь окормлением наших ребят – и могу свидетельствовать, что это особое служение, оно требует подготовки, навыка, специального подхода.
Это особое служение, оно требует подготовки, навыка, специального подхода
Чтобы подготовить хорошего спецназовца, нужно лет 10; для подготовки хорошего священника тоже нужно лет 10, а то и 15. Это ресурс очень ценный, трудоёмкий, нельзя им разбрасываться. Поэтому я считаю, что священников нельзя отправлять на линию боевого соприкосновения – даже с соблюдением всех правил безопасности. Будем исходить из того, что бойцы не должны проводить на передовой больше трёх-четырёх месяцев – наступает психологическая усталость, притупляется чувство опасности. Должна быть ротация, с передовой солдат нужно отправлять в базовые лагеря на отдых – и вот это благоприятное время для работы священника. Так хотелось бы, конечно, но пока получается иначе.
Офицер с позывным Музыка; в зоне СВО с февраля 2022 года:
– У нас есть люди, которые сами хотят участвовать в таинствах, просят об этом, но не всегда есть возможность. Местных священников очень мало, их нужно искать, ездить по окрестным городам. Наш полковой священник, насколько мне известно, в данный момент в России. Когда мы находились на другом направлении, он к нам приезжал, но это было уже несколько месяцев назад. С гражданки тоже приезжал другой батюшка, я возил его по позициям. Но с тех пор как мы сменили дислокацию, священники к нам не добирались.
Верующих у нас процентов примерно 40. Если брать и верующих других религий, то процентов 60. Необходимость духовного общения есть, но в принудительной форме. Сознательных, деятельных верующих – единицы; они стремятся участвовать в таинствах; остальные не изъявляют желания по банальной причине – лень. Но им вообще лень что-то делать. Так как у нас в основном мобилизованные, они привыкли к расслабленной городской жизни: пришёл с работы и сидишь дома, пьёшь пиво. Очень ленивые; их пока не пнешь, сами делать ничего не будут. Ни окоп копать, ни в молебне участвовать. Но если их заставишь, и они сделают, сами потом радуются, что выполнили задачу – себе же лучше сделали. Заставлять участвовать в таинствах, конечно, неправильно, но подталкивать их в этом направлении необходимо. Иначе они не будут двигаться. Из тех, кто сейчас здесь находится, мало кто участвовал в боях и видел смерть, поэтому такое отношение. Они ещё не поняли, что попали на войну.
Гражданское лицо на передовой – дополнительный риск для военных. Поскольку ведётся постоянное наблюдение, и враг считает гражданских, особенно священнослужителей, своей главной целью.
Враг считает гражданских, особенно священнослужителей, своей главной целью
Но всегда можно принять меры предосторожности – маскировка, ограничение скопления людей, пребывание возле укрытий. Как минимум.
По себе могу сказать, что после совершения молебна и участия в таинствах чувствуешь облегчение. Поскольку война – это напряжение всех сил, и физических, и душевных, такое укрепление и поддержка необходимы. Даже если не все это осознают.
***
В заключение хочется привести слова Фёдора Михайловича Достоевского.
«...Ведь вы знаете, народ наш считают до сих пор хоть и добродушным, и даже очень умственно способным, но все же темной стихийной массой, без сознания, преданной поголовно порокам и предрассудкам, и почти сплошь безобразником. Но, чтоб судить о нравственной силе народа и о том, к чему он способен в будущем, надо брать в соображение не ту степень безобразия, до которого он временно, и даже хотя бы и в большинстве своем, может унизиться, а надо брать в соображение лишь ту высоту духа, на которую он может подняться, когда придет тому срок. Ибо безобразие есть несчастье временное, всегда почти зависящее от обстоятельств, предшествовавших и преходящих, от рабства, от векового гнета, от загрубелости, а дар великодушия есть дар вечный, стихийный, дар, родившийся вместе с народом, и тем более чтимый, если и в продолжение веков рабства, тяготы и нищеты он все-таки уцелеет, неповрежденный, в сердце этого народа».
И, чтобы сохранилась в народе способность подняться на высоту духа, нужно поддерживать в нём горение духовного пламени, пусть самое слабое. А священники – те люди, которые раздувают тлеющую искру и не дают ей погаснуть окончательно. Поэтому их присутствие на фронте не просто желательно, но является одной из составляющих победы в этой войне.
