В самом начале Великого поста, как тот исходный «тон», которым определяется вся великопостная «мелодия», мы находим Великий покаянный канон св. Андрея Критского. Он разделён на четыре части и читается за великим повечерием, вечером, в первые четыре дня Поста. Его можно описать как покаянный плач, раскрывающий нам всю необъятность, всю бездну греха, потрясающий душу отчаянием, раскаянием и надеждой.
С исключительным искусством св. Андрей переплетает великие библейские образы — Адама и Еву, Рай и грехопадение, патриарха Ноя и Потоп, Давида, Обетованную Землю и, выше всего, Христа и Церковь — с исповеданием грехов и раскаянием. События священной истории явлены как события моей жизни, дела Божии в прошлом — как дела, касающиеся меня и моего спасения, трагедия греха и измены — как моя личная трагедия. Моя жизнь показана мне как часть великой, всеобъемлющей борьбы между Богом и силами тьмы, которые восстают на Него.
Канон начинается с глубоко личного вопля:
Откуду начну плакати окаяннаго моего жития деяний? Кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию?
Перевод: С чего начну я оплакивать окаянные дела моей жизни? Какое начало положу я, Христос, нынешнему рыданию?
Один за другим раскрываются мои грехи в глубокой связи их со всё продолжающейся трагедией отношений человека к Богу; история первого грехопадения — это моя личная история:
Первозданнаго Адама преступлению поревновав, познах себе обнажена от Бога и присносущнаго Царствия и сладости, грех ради моих.
Перевод: Я совершил преступление первозданного Адама; я знаю, что я отрешён от Бога и вечного Его Царства и сладости из-за моих грехов.
Я потерял все божественные дары:
Оскверних плоти моея ризу, и окалях еже по образу, Спасе, и по подобию. Омрачих душевную красоту страстей сластьми… Раздрах ныне одежду мою первую, юже ми истка Зиждитель изначала, и оттуду лежу наг.
Перевод: Я осквернил одежду моей плоти, осквернил то, что было, Спасе, по образу и по подобию. Я омрачил душевную красоту наслаждениями страстей… Ныне я разодрал первую мою одежду, которую мне в начале соткал Зиждитель, и поэтому я наг.
Итак, в течение четырёх вечеров девять песен Канона говорят снова и снова о духовной истории мира, которая в то же время — история и моей души. Слова Канона призывают меня к ответу, ибо говорят они о событиях и делах прошлого, смысл и сила которых вечны, поскольку каждая человеческая душа — единственная и неповторимая — проходит тем же путём испытаний, стоит перед тем же выбором, встречается с той же высшей и важнейшей реальностью.
Примеры из Священного Писания — не просто «аллегории», как думают многие люди, считающие поэтому, что Великий канон чересчур перегружен именами и происшествиями, не относящимися к ним. Такие люди спрашивают, зачем говорить о Каине и Авеле, о Соломоне и Давиде, когда проще было бы сказать: «я согрешил»? Они не понимают, что самое понятие «грех» в библейском и христианском Предании имеет глубину и насыщенность, которых «современный человек» просто не в силах понять, и что поэтому исповедание им своих грехов глубоко отлично от настоящего христианского раскаяния.
Действительно, та культура, в которой мы живём и которая образует наши современные взгляды, в сущности просто исключает понятие греха. Потому что грех — это, прежде всего, падение человека с неизмеримой духовной высоты, отказ его от своего «высокого призвания». Но какое значение это может иметь для культуры, которая не знает и отрицает эту «духовную высоту», это «призвание» и оценивает человека не «сверху», а
«снизу», — для культуры, которая если и не отрицает открыто Бога, то фактически вся, сверху донизу, материалистическая и потому рассматривает жизнь человека только с точки зрения материального благополучия, не признавая его высокого, трансцендентального призвания? В ней грех рассматривается главным образом как естественная «слабость», происходящая в основе от социального неустройства и поэтому исправляемая лучшей социальной и экономической организацией.
Поэтому современный человек, если он и исповедует свои грехи, уже не раскаивается в них. В зависимости от того или иного понимания им своих «религиозных обязанностей» он либо формально перечисляет свои прегрешения и нарушения обрядовых правил, либо же говорит с духовником о своих «проблемах», ожидая от религии своего рода терапии, лечения, которое вернёт ему счастье и спокойствие. Ни в том, ни в другом случае мы не видим раскаяния, потрясения человека, который, узрев себя как образ неизречённой славы, сознаёт, что он изменил этому «образу», запятнал и отверг его своей жизнью; нет раскаяния как печали о грехе, исходящей из самой глубины человеческого сознания, как желания вернуться, как отдачи себя Божиему милосердию и любви. Вот почему недостаточно просто сказать: «я согрешил». Эти слова приобретают своё подлинное значение и действенность только тогда, когда грех воспринят и пережит во всей его глубине и горести.
Значение и цель Великого канона именно в том и состоят, чтобы явить нам грех и тем самым привести нас к раскаянию. Но он являет нам грех не определениями и перечислениями, а неким глубоким созерцанием библейской истории, которая поистине есть история греха, покаяния и прощения. Это созерцание вводит нас в совершенно иную духовную культуру, призывает нас принять совершенно иное понимание человека, его жизни, его целей, его духовных «мотиваций». Канон восстанавливает в нас то духовное мироощущение, внутри которого раскаяние становится снова возможным. Когда мы слышим, например:
Авелеве, Иисусе, не уподобихся правде, дара Тебе приятна не принесох когда, ни деяния Божественна, ни жертвы чистыя, ни жития непорочнаго…
Перевод: Я не уподобился, Иисусе, Авелевой правде, никогда не принёс Тебе приятного дара, ни дел божественных, ни жертвы чистой, ни безгрешной жизни…
— мы понимаем, что история первого жертвоприношения, так кратко упоминаемая в Библии, открывает нам нечто основное и в нашей собственной жизни, основное в самом человеке. Мы понимаем, что грех прежде всего есть отказ от жизни как приношения и дара, как жертвы Богу, или, другими словами, — отказ от жизни для Бога. Мы понимаем, что корень греха — это отклонение нашей любви от высочайшего её Объекта. И благодаря этому откровению становится возможным произнести слова, бесконечно отдалённые от современного опыта жизни, но которые звучат глубочайшей правдой.
Брение Здатель живосоздав, вложил еси мне плоть и кости, и дыхание и жизнь: но, о Творче мой, Избавителю мой и Судие, кающася приими мя.
Перевод: Из праха создав жизнь, Ты вложил в мою плоть и кости, и дыхание, и жизнь: но, о Создатель мой, Избавитель мой и Судия, приими меня, кающегося.
Для того чтобы по-настоящему «услышать» Великий канон, требуется, конечно, знание Библии и способность усваивать значение библейских образов. Если в наши дни столь многие находят его скучным и не относящимся к нашей жизни, это происходит оттого, что вера их не питается из источника Священного Писания, которое для Отцов Церкви было именно источником их веры. Мы должны вновь научиться воспринимать мир таким, каким он открывается нам в Библии, научиться жить в этом библейском мире; и нет лучшего способа научиться этому, как именно через церковное богослужение, которое не только передаёт нам библейское учение, но и открывает нам библейский образ жизни.
Вот почему постный путь начинается с возврата к «исходной точке», к Творению мира, грехопадению, Искуплению, к тому миру, где всё говорит о Боге, всё отражает Божию
славу, где всё, что происходит, все события непосредственно связаны с Богом, где человек находит настоящие измерения своей жизни и, найдя их, кается.
Протопресвитер Александр Шмеман
otrok-ua.ru
