Давно хотела написать этот материал. Лет с десяти. Прочла «Приключения Тома Сойера» и, как сейчас понимаю, засобиралась. И вот наконец пишу.
Тогда озадачил мое детское нравственное чувство один эпизод в книге. Рассказывая о похоронах местного хладнокровного убийцы – индейца Джо – автор добавил рассуждение о слезливых экзальтированных дамах, которые готовы просить милости хоть сатане. Едко так добавил, вполне в своем духе.
Не оправдывая в целом мировоззрение Марка Твена, могу всё же понять истоки его сарказма: острый ум должен был сильно раниться о те формы прелести, которые сплошь и рядом приобретало неправославное христианское благочестие.
У меня ум далеко не такой острый, но ведь и отсутствие трезвения среди православных людей выглядит куда хуже.
Жалеть виноватых – опасное занятие, прелестное
Жалеть виноватых за счет пострадавших – опасное занятие, прелестное. И жестокое. Притом довольно распространенное. Имею в виду призывы прощать, доходящие до осуждения тех, кто не может простить. Такое, знаете: «Ну что, вам жалко, что ли, простить? Фу, какие вы мелочные!»
Прощать, конечно, надо. И есть аскетические механизмы, помогающие прощать, – самоукорение, покаяние… Вопрос в том, как расставлены акценты. На себя должно обращать эти механизмы решительно, а на других – поостеречься.
Мы не знаем, почему человек не может простить. Даже там, где обида на первый взгляд небольшая. Возможно, она небольшая, но тысячная по счету. А может быть, у человека давнее депрессивное расстройство, и каждая пылинка на его нервах превращается в убийственный груз. Большую же обиду простить вообще крайне трудно. Настолько трудно, что Господь обещал нам Царство Небесное за одно только это делание.
***
Большинство людей в той или иной мере любит пожаловаться, и большинство в какой-то мере заблуждается относительно своей доброты. Поэтому ситуации, когда мы жалеем за чужой счет, – довольно обычные. Но, как говорил товарищ Гегель, большее количество имеет свойство переходить в иное качество. Этот материал написан из-за случаев, доведенных до логического конца.
Об одних ситуациях, когда кто-то прямо обижен, а его попрекают нежеланием простить и забыть, мы уже заговорили. Вместо того чтобы посочувствовать человеку, разделить и облегчить его боль и таким образом помочь ему простить, мы любим, по сути, заявить, что боль его надуманная и пустячная.
А о чужой боли надо бы рассуждать поосторожнее…
Другие ситуации имеют видимость прямо противоположную: когда некто жалуется, что жертва как раз таки он, и «защитник» на белом коне бросается в атаку на предполагаемого обидчика. Совершенно упуская из виду, что тот может быть прав в своей реакции на «бедную жертву».
В монастыре, особенно небольшом, подобные вещи диагностируются довольно легко. Если насельник начинает жалеть кого-то, переходя на осуждение тех, кто, как кажется, обижает и притесняет, то игумен/игумения легко может понять, с чем имеет дело, – с несколько горячным состраданием или с прелестью в ее частном проявлении. Для этого достаточно поселить жалеющего и жалеемого вместе или поставить их на одно послушание. Несложно догадаться, что любитель жалеть за чужой счет вскоре начинает злиться на «жертву» сильнее, чем прежние «обидчики». И это способно отрезвлять, причем и того, и другого.
В монастыре – это даже не как в семье; из семьи люди уходят на работу или в гости и там могут раскрыться / отдохнуть / сорваться… а в дом принести себя – другого. В небольшом же монастыре всё время все вместе, здесь не скроешь своей внутренней гнили, не замаскируешь.
И потому, если монашествующий со спасительного пути самоукорения неудержимо сползает на прелестный путь самооправдания и ропота, то он обычно находит лишь один выход: заводить знакомства на стороне и рассказывать свои басни мирянам.
Выход этот нелегальный – о нем подробно писал еще святитель Игнатий (Брянчанинов), говоря о том, что монаху неполезно заводить самочинные знакомства среди мирян. И еще о том, что такой монах при случае «не остановится сделать всевозможное зло обители при помощи своих непотребных связей в миру». И да – так и бывает: сперва насельник среди духовно-неопытных мирян собирает своими жалобами «группу поддержки», а потом натравливает ее на монастырь, преимущественно на настоятеля.
Если же не нарушать этого правила, то нормальный монастырь, повторюсь, относительно легко выявляет и лечит подобные заблуждения. Но вот если в миру человек сам над собой не потрудится для выявления такого самообмана, то со стороны вытрезвить его почти невозможно.
На работе обычно ни задачи, ни формат производства не позволяют руководству проводить рокировки в воспитательных целях. А вне работы человек вообще ничем не сдерживается – в наш век общения без границ он может сколько душеньке угодно плескаться в океане своих иллюзий и представлять себя хоть мучеником за правду, хоть патентованным защитником обиженных и угнетенных.
Особенность этого заблуждения в том, что при воцерковлении ему сподручно лишь усиливаться. Мы ведь слышим, что надо прощать обиды, что ближнего надо любить и жалеть, надо защищать, надо творить добрые дела… Так почему бы не постараться? За чужой счет нетрудно, а душу греет чувством исполненного долга.
Кстати, о добрых делах: еще одна разновидность этого странного делания – благотворительность за чужой счет. По той же самой схеме: «Ну что, вам жалко, что ли, помочь нуждающемуся? Фу, какие вы жадные…»
Или сразу переходя к делу:
– Павлик, мама дала нам по сырку, но я встретил бедного голодного котенка – и отдал ему твой сырок…
– Почему же ты не отдал свой?
– А свой я уже съел.
Реальное положение дел упрекаемых людей не рассматривается: раз жалеющий решил, что эти люди могут помогать, значит, так и должно быть. И не учитывается предыдущий опыт благотворительности у этих людей. Вообще. А ведь он бывает очень и очень печальным, и в любом случае – это опыт. Которого у «добрячка» частенько просто нет.
Как тут не вспомнить ситуацию, с неподражаемой иронией описанную у того же Марка Твена от лица беспризорного мальчишки! Два ответственных человека, зная отца Гека Финна как агрессивного пропойцу и вора, пытаются спасти от него мальчика, а городской судья отказывает им в опеке, начитывает мораль и напоследок еще решает дать городу урок человеколюбия, показав, как исправить Финна-старшего.
Он поселяет его в своем доме в лучшей комнате, одевает в лучшую одежду и говорит проникновенную речь о добродетели и вере в человека. В ответ слышит не менее пафосный монолог о раскаянии и исправлении. Как результат все умиляются, плачут и расходятся по комнатам, крайне довольные собой и друг другом. А через несколько часов папаша Финн продал новый костюм, упился до невменяемости и обгадил всю гостевую комнату.
Судья после этого сказал, что исправить Финна-старшего способна разве что хорошая пуля. И над этим можно посмеяться, можно поскорбеть, а можно рассудить, что лучше уж завышенный скепсис, чем мечтания о своей доброте.
Единственно правильный способ жалеть – это самому решать проблемы человека. И тогда мы поймем не только обиженного, но и «обидчиков»
Вывод тут один: единственно правильный способ жалеть – это самому решать проблемы человека. В результате реального труда по решению проблемы и более тесного общения мы, возможно, убедимся, что понять можно не только обиженного, но и «обидчиков», не только нуждающегося, но и тех, кто не желает ему помогать… Это, повторимся, славно вытрезвляет.
Если же мы от слов не переходим к делу, то умудряемся не вытрезвляться даже при явной и вопиющей своей неправоте. Примером тому служат бесчисленные дебаты в интернете. Тут один и тот же человек может без всякой милости накинуться на того, кто дал нравственную оценку чьему-то поступку, и тут же призвать: «Мы должны давать нравственную оценку поведению других людей, но помнить, что суд без милости не сотворшим милости!» И ничего за собой не заметить и прекрасно себя потом чувствовать.
Потому иногда такие «добрые» бывают самыми злыми – могут еще и икону «Умягчение злых сердец» подарить тому, кто в сто раз великодушнее их. А иногда это просто инфантильные мечтатели вроде героини Чехова из рассказа «Княгиня». Но общее у доброты за чужой счет одно – она ужасно досаждает людям, которые реально трудятся над благоустройством жизни, терпят чьи-то недостатки, прощают обиды и сознательно пытаются творить добрые дела.
Не будем забывать, что зло не может быть объединяющим началом – бесы ведь и друг друга ненавидят. Если наши жалость и сострадание к людям выливаются в гнев, осуждение или самолюбование – это не жалость и не сострадание, а либо прельщение, либо какая-то иная форма потери реальности.
