Воспоминания об архимандрите Серафиме (Розенберге)
19 июня – день рождения архимандрита Серафима (Розенберга; 1909–1994), старца Псково-Печерской обители. Светлый облик подвижника сохранился в памяти тех, кто знал его. Вот их рассказы о Божием угоднике.
Иноки Псково-Печерского монастыря: «Отец Серафим был духовным сыном преподобного Симеона Псково-Печерского. В первый год своего пребывания в обители он получил послушание от духовника: сметать дубовые листья с крыши Успенского собора. Успенский собор пещерный, и над ним, на святой горке, росли несколько древнейших дубов, которые и покрывали осенью всю крышу своими листьями. Отец Серафим исполнял это послушание до самой старости. Обвязывал себя веревкой, брал метлу и довольно ловко передвигался по крыше».
Архиепископ Владимир (Кобец; † 1960); в 1947–1949 годах – наместник, затем настоятель Псково-Печерского монастыря: «Иеромонах Серафим данное ему послушание выполняет охотно и хорошо. Каждую минуту своего досуга заполняет полезным трудом. Предан обители и как монах служит образцом для всей братии. Скромный, смиренный, с полным отсутствием гордости. Абсолютно трезвый и до мельчайших подробностей выполняющий монастырскую дисциплину».
Иноки Псково-Печерского монастыря: «Последние лет 50 он вообще не выходил за ворота обители. Он нес послушание ризничного, а посему всегда носил на себе огромные тюки с облачениями – из Михайловского в Сретенский, из Успенского в Михайловский храмы. Кто был в Печорах, тот знает, что монастырь расположен в овраге, а потому одни храмы находятся внизу, другие вверху, так что подниматься или опускаться до них и с пустыми руками непросто».
Монахиня Серафима, келейница старца: «У отца Серафима была небольшая карманная Псалтирь, и в ней было его рукой написано: “31 октября – память преподобных Спиридона и Никодима просфорников”. Изучил на память всю Псалтирь и, трудясь усердно ради спасения своей души, беспрестанно пел псалмы – за сутки всю Псалтирь. 30 лет трудился».
Архиепископ Гавриил (Стеблюченко; ныне на покое); в 1975–1988 годах – наместник Псково-Печерской обители: «Господь дал отцу Серафиму и дар прозорливости, и дар пророчества. Многие к нему приходили за советом и благословением, и некоторых он наставлял. Но самым главным было то, что он был очень сильным молитвенником. Такой он был молитвенник, что мы все в монастыре ему удивлялись – и другие старцы, и отец Иоанн (Крестьянкин). Все отдавали предпочтение его молитвам. Быть может, именно его молитвами монастырь и держался в прежние трудные годы. В 1930-е годы монастырю было жить очень трудно, а обитель не только жила, но и украшалась, и умножалась монашествующими.
Как отец Серафим вел свою внутреннюю иноческую жизнь, как с Господом общался – никто этой тайны не знает, но внешняя его монашеская жизнь была, конечно, образцом для всех. И для нас, молодых, и для духовников, и особенно для паломников. Он не то что с ними беседовал (отец Серафим был молчалив), а вот просто идет он по монастырю – и по его движениям, по его взгляду, его труду, по всему, что он делает, – по всему было видно, что это уже не земной человек. Весь его вид излучал послушание, излучал молитву, терпение. Он мало говорил, а если с кем и заговорит, то это считалось за что-то сверхъестественное, и человек, с которым он вступал в беседу, расцветал.
В то время, когда я был наместником обители, иногда бывало так, что какой-нибудь священник, или монах, или послушник попадал в сложное, порой безвыходное духовное положение. И тогда я говорил ему: “Иди к отцу Серафиму: как он скажет, так и будет!” Бывали случаи, что отец Серафим таких присланных к нему за советом и благословением людей вообще не принимал: просто не выходил к ним – и всё! И после этого мы обычно замечали, что такой человек вскоре сам уходил из обители; видно, уж отец Серафим знал
об этом заранее или предчувствовал. А другого – примет, поговорит с ним, и всё в его судьбе как-то образуется».
Архимандрит Тихон (Секретарев), наместник Псково-Печерского монастыря: «Внутренний мир отца Серафима ведом только Богу. Он ежедневно читал жития святых на славянском языке. Любимым монашеским наставником для него был преподобный Феодор Студит. Зайдя к нему в келью, благоухавшую ладаном, его можно было всегда застать за рукоделием. За вечерним богослужением он читал неопустительно монастырский синодик с именами, записанными для молитвы в обители, и, стоя рядом с братским клиросом, подпевал монашескому хору».
Архимандрит Иоанн (Крестьянкин), когда как-то речь зашла об отце Серафиме, сказал: «Он спасется».
Архимандрит Тихон (Шевкунов), наместник Сретенского монастыря: «Отец Серафим мало общался с людьми. Жил он в пещере, приспособленной под келью, очень сырой и темной. На службе он стоял весь углубленный в молитву, низко склонив голову, изредка, по-особому легко и благоговейно, совершая крестное знамение. И по монастырю отец Серафим проходил всегда такой же сосредоточенный. Нам, послушникам, преступлением казалось отвлечь его. Правда, иногда он сам коротко обращался к нам. Например, возвращаясь в келью с Литургии, всегда давал просфору дежурному на монастырской площади. Или как-то один послушник – Саша Швецов – подумывал о том, чтобы оставить монастырь. Отец Серафим неожиданно подошел к нему и, топнув ногой, строго прикрикнул: “Нет тебе дороги из монастыря!” Сам он, прожив здесь безвыходно 60 лет, говорил: “Я даже помыслом не выходил из обители”. В 1945 году его, правда, как немца, выводили на расстрел наши солдаты, но потом передумали и не расстреляли.
Вообще, несмотря на свою замкнутость и суровость, он был необычайно добрым, любящим человеком. И его в монастыре все бесконечно почитали и любили… Я некоторое время был иподиаконом у отца наместника архимандрита Гавриила и заметил, что, когда отец Серафим входил в алтарь, наместник поспешно поднимался со своего места навстречу ему и приветствовал его с особым почтением. Больше он так не относился ни к кому… Голос этого немецкого барона, великого монаха-аскета, прозорливого подвижника был всегда решающим в самых сложных решениях, которые приходилось принимать братии монастыря.
Отец Серафим редко говорил какие-то особые поучения. В прихожей его суровой пещерной кельи висели листы с высказываниями из святителя Тихона Задонского, и тот, кто приходил к нему, часто довольствовался этими цитатами или советом отца Серафима: “Побольше читайте святителя Тихона”.
Все годы жизни в монастыре отец Серафим во всем довольствовался самым малым. Не только в еде, во сне, в общении с людьми, но и даже, казалось бы, в совсем обычных вещах. Например, в бане он никогда не мылся под душем, ему всегда хватало лишь одной-единственной шайки воды. Когда послушники спросили у него, почему он не использует душ, ведь в нем воды сколько угодно, он буркнул, что под душем мыться всё равно что шоколад есть».
Архимандрит Филарет (Кольцов): «В моей памяти отец Серафим остался как строгий монах, аскет, труженик. Он всегда оставался немногословен, одевался очень скромно. Кажется, на нем всегда была одна и та же одежда: старенькая скуфейка, галоши, легкая курточка – он никогда не кутался, даже в самый сильный мороз носил всё в ту же курточку. В келье у отца Серафима ничего лишнего не было: кованая металлическая кровать, на ней щит и матрас. Над кроватью – крест и карманные часики. Простенький деревянный стол с выдвижным ящиком, стул и наконец святой угол – в нем находилась большая икона Святой Троицы. Ни водопровода, ни батарей отопления, вместо них – печь. Ее он топил сам, дрова тоже сам укладывал: привезут ему целую кучу, свалят в коридоре, и он переносит их потихоньку в келью. Воду тоже носил сам из колодца.
Если у меня возникали какие-то духовные вопросы, проблемы, я всегда мог обратиться к отцу Серафиму (отвечал он всегда кратко и по существу, поскольку вообще по характеру был молчалив). Двери его кельи никогда не закрывались для нуждавшихся в его молитвенной помощи и совете».
Игумен Роман (Загребнев): «Отец Серафим имел дар прозорливости, но хранил его в сокровенности как зеницу ока, чтобы избежать тем самым славы человеческой. Бывало, если последует какое-нибудь малейшее нарушение с моей стороны, батюшка посмотрит на меня испытующим взглядом и этим самым даст почувствовать ошибку. До сих пор я бесконечно признателен ему за такие уроки педагогики без слов.
Еще об одном событии рассказал мне монах Евлогий. Он приобрел себе хороший синодик и вписал в него всю братию, в том числе и отца Серафима. При первой же с ним встрече отец Серафим, ласково улыбаясь, произнес: “Благодарю тя, брате, что для молитвы записал и мое имя в свой синодик. Спаси тя Господи!”»
Иеродиакон Никон (Горохов): «Что меня сразу поразило при встрече с отцом Серафимом, это такая совершенно исключительная черта его характера, как пунктуальность. Подобной пунктуальности я не встречал более ни у кого. И еще он был по-спартански лаконичен и краток в выражении своих мыслей или пожеланий. В этой лаконичности было что-то могучее и аскетическое. Несомненно, отец Серафим был человеком глубокого внутреннего трезвения, какой-то особенной духовной сосредоточенности и внимания к себе. Хорошо помню Успенскую площадь, полную глазеющих по сторонам туристов, и отца Серафима, идущего между ними с невозмутимым и совершенно спокойным лицом, со взором, опущенным на землю. Батюшка старался в многолюдство из своей кельи не выходить и, по возможности, проводить больше времени за келейными занятиями. Он много молился, но всегда делал это втайне, чтобы никто об этом не знал.
Два качества – аккуратность и бережливость – были настолько заметны в поведении отца Серафима, что проявлялись даже в мелочах. Так, однажды у него сломался стул, и он отдал его в столярную мастерскую – на починку. Когда этот “стульчик” увидел начальник “столярки” отец Платон, то пришел в ужас. Ремонтировать здесь было практически нечего – легче было бы попросту спалить в печке эту рухлядь, чем тратить время на ее ремонт. Именно так отец Платон и предложил поступить отцу Серафиму. Но тот ответил категорическим отказом, лаконично заявив: “Я на нем сидел 50 лет, просижу как-нибудь и до смерти”. И отцу Платону пришлось чинить этот “антиквариат” – ради того великого уважения, которым был окружен отец Серафим среди монастырской братии.
Однажды некто из пономарей очень сильно разозлился на отца Серафима. Он стал спорить с батюшкой и доказывать некую свою правоту; однако отец Серафим не уступал ему и тоже настаивал на своем. Пономарь же не унимался и продолжал спорить со старцем. И тогда отец Серафим вдруг упал ему в ноги и попросил у него прощения. Тот в страхе убежал. Потом он мне рассказывал про поступок этот старца, будучи до глубины души поражен его смирением».
Архимандрит Тихон (Шевкунов): «Как-то, году в 1984-м, мне довелось побывать в Дивеево. А тогда это было не так просто, как сейчас: поблизости находился закрытый военный город. Старые дивеевские монахини подарили мне частицу камня, на котором молился преподобный Серафим. Вернувшись в Печоры, я решился подойти к отцу Серафиму и подарить ему эту святыню, связанную с его духовным покровителем. Отец Серафим сначала долго стоял молча, а потом спросил: “Что я могу за это для вас сделать?” Я даже немного опешил. “Да ничего…” – но потом выпалил самое сокровенное: “Помолитесь, чтобы я стал монахом!” Помню, как внимательно посмотрел на меня отец Серафим. “Для этого нужно главное, – сказал он негромко, – ваше собственное произволение”. Затем он сказал о главной проблеме сегодняшнего монашества: “Беда нынешних монастырей в том, что люди приходят сюда со слабым произволением”. Только теперь я всё больше понимаю, насколько глубоко было это замечание отца Серафима.
Жертвенного самоотречения и решимости на монашеский подвиг в нас всё меньше. Об этом, наблюдая за молодыми насельниками обители, и болело сердце у отца Серафима.
Но я не раз на своей судьбе испытал силу дарований отца Серафима. Как-то летом 1986 года я проходил мимо кельи старца и увидел, что он собирается сменить лампу в фонаре у себя на крыльце. Я подошел к нему, принес табурет и помог вкрутить лампу. Отец Серафим поблагодарил меня и сказал: “Одного послушника архиерей забрал в Москву на послушание. Думали, что ненадолго, а он там и остался!” “Ну и что?” – спросил я. “Ну и всё!” – сказал отец Серафим. Развернулся и ушел в свою келью. В недоумении и я пошел своей дорогой. Какого послушника? Какой архиерей?.. Через три дня меня вызвал наместник архимандрит Гавриил. Он сказал, что ему сегодня позвонил из столицы архиепископ Волоколамский Питирим, председатель Издательского отдела Московского Патриархата. Владыка Питирим узнал, что в Печорском монастыре есть послушник с высшим кинематографическим образованием и обратился с просьбой к отцу наместнику прислать его в Москву: срочно нужны были специалисты, чтобы готовить телевизионную и кинопрограмму к 1000-летию Крещения Руси, празднование которого намечалось через два года. Послушником, о котором шла речь, был я… Конечно же, я сразу вспомнил свой последний разговор с отцом Серафимом о послушнике, об архиерее, о Москве и бросился к нему в келью. “Воля Божия! Не горюйте. Всё к лучшему, вы сами это увидите и поймете”, – ласково сказал мне старец».
Инок Псково-Печерского монастыря: «В последние годы он не мог сам ходить – сломал шейку бедра… В день Светлого Воскресения мы с отцом Зиноном всегда заходили его поздравить. В тот год отец Зинон вызвал меня с клироса, сказал: “Идем к отцу Серафиму”. Я, конечно, пошел. Перед дверью мы, как положено, прочитали молитву. Отец Серафим ответил, мы вошли… “Сейчас, канон дочитаю”, – сказал он, и мы стали ждать. Стояла звенящая тишина, он читал молча. И вдруг меня прошибло (отца Зинона – тоже, он позже сказал об этом). Я вдруг почувствовал, что здесь находится еще Некто, что здесь обитает всесильный и сладчайший Дух. Горло перехватило, слезы застлали глаза, сердце забилось в небывалом восторге. Пасха! Я вдруг почувствовал, что Пасха – не в пениях и криках, а в этой благодатной тишине этой тесной монашеской кельи. Он повернулся к нам. Лицо его сияло. Он обнял нас, говорил что-то. Что? – Я, честно говоря, не помню, да это и неважно. Важно, что живет в обители человек, и в нем живет Святой Дух…»
Монахиня Серафима: «Он всегда великий постник был – всё ел по чайной ложечке – и до болезни, и во время болезни. Когда отец Серафим лежал и болел, он всё молился, лежал с книжечкой. Он ведь каждый день причащался, и я вместе с ним тоже… Когда я за ним ухаживала, я всё время чувствовала себя не на земле, а на небе…
Отец Серафим молчаливый был, мало говорил. Но вот однажды я посуду мою вечером, а он вдруг и говорит: “Как начнут умирать один за другим”. И повторил: “Как начнут умирать один за другим”… И правда, после его смерти как пошли умирать батюшки наши: отец Александр, отец Досифей, отец Феофан, отец Нафанаил…»
Из духовного дневника старца Серафима (Розенберга)
«Ничего не могу без Бога – ни шагу ступить. Не имею ничего своего, всё – Божие. Я – Его создание, Им одним храним, питаем, спасаем. Темен я, нечист, всех хуже – пред Богом и Святыми. Подвигов не имею, добрых дел не имею, заповеди постоянно попираю, Бога не помню. Смерть внезапная приближается, грядут Суд и вечная мука. Покаяния не имею, даже и не начинал его совершать».
«Потерянный день – в который ты не оплакивал грехи свои».
«Чего при смерти следует возжелать из мира сего? Ничего, лишь совести чистой».
Подготовила Ольга Рожнёва
pravoslavie.ru
