Весна, 30 апреля, двор на Садово-Каретной улице. Художник: Владимир Парошин
Удивительная штука – память. Непонятно, как она работает, почему что-то сохраняет, а что-то прячет глубоко-глубоко – так, что не найдешь и не достанешь, как ни старайся.
Удивительная штука – память. Непонятно, как она работает, почему что-то сохраняет, а что-то прячет глубоко-глубоко
Фрагменты из детства вспоминаются неожиданно, не специально. Даже не вспоминаются, а резко ощущаются, накатывают волной, накрывающей с головой, смывающей тебя из сегодня и уносящей туда, в прошлое.
Ты не знаешь, в какой миг это произойдет, в каком месте и даже в каком городе. Отправной точкой «перемещения» может быть все что угодно: асфальтовые причудливые трещины; чуть пробивающаяся из-под толщи асфальта трава; запах цветущих лип и прогретых солнцем отштукатуренных стен дореволюционных домов; слипшийся после дождя тополиный пух, пристающий к подошвам; душный запах бензина от проехавшего мимо старого автобуса; летние детские голоса, летящие в распахнутое окно; зыбко отражающийся в лужах после недавнего свежего очищающего ливня фрагмент города…
И вот ты уже не здесь, не спешишь к метро, обдумывая очередную статью, параллельно вспоминая, что надо бы записать детей в поликлинику… Ты вдруг оказываешься во дворе своего детства: надо пройти арку ворот, чуть подняться вверх, мимо тополей, мимо глухой желтой облупившейся стены с одной стороны и части дома с окошками с другой… Там, выше, – главное пространство двора, где есть и палисадник, и прикрепленные к стене квадраты изогнутых почтовых ящиков, и старые деревянные двухэтажные сараи – у каждой квартиры свой, и кажется, что за каждой запертой дверью – невероятные сокровища. Чуть дальше протянуты веревки, на которых трепещет свежепостиранное белье. Веревки подпирают длинные палки – такое техническое приспособление: убрал палку – веревка опустилась, можно снимать или вешать белье. Подставил под веревку, и она вместе с бельем взмывает вверх.
В тени, на деревянной, некрашеной, а потому потемневшей лавочке сидит прабабушка: темная юбка, зеленая вязаная кофта, на голове – белый платок из тонкого ситца с зеленоватым или красным напечатанным узором…
Или ты попадаешь в мартовский, до краев наполненный солнцем день, мама забирает из школы, мы весело разговариваем. Мама лепит из податливого, липкого снега круглый снежок и подкидывает его. У мамы красные, выглядящие очень празднично и так подходящие к светлому солнечному дню кожаные перчатки, и снежок от них тоже становится красноватым, праздничным.
…А вот мы со школьной подругой спускаемся по булыжной мостовой после посещения выставки, посвященной жизни на рубеже XIX–XX веков, и ощущаем себя в том времени. Благо, городская среда вокруг еще изменилась мало. Кажется, вот из-за угла выйдет или молодой Горький, или молодой Шаляпин, еще не накрытые оглушительной славой, но, наверное, уже в глубине души ожидающие ее.
Или вдруг ты оказываешься шестнадцатилетней студенткой-первокурсницей казанского педагогического университета. Ты только поступила на отделение русской филологии, чтобы изучать эту самую филологию, а еще мировое художественное искусство. Ты поднимаешься по деревянным потертым ступеням, держась за отлакированные руками многих людей перила в просторные аудитории, чувствуя себя барышней все из того же прошлого, и кажется, что здесь легко можно встретиться с Алешей Карамазовым из только недавно прочитанного и восторженно принятого романа Достоевского «Братья Карамазовы», благодаря которому я как раз и поняла, что мне необходимо креститься. Представлять все это очень и очень легко: прошлое буквально окружало, его можно было почувствовать, прикасаясь к тем же перилам, к толстым деревянным старинным рамам на окнах, к стенам в аудиториях: филфак тогда располагался в надвратном храме Богородицкого монастыря – том самом, основанном на месте обретения девочкой Матреной иконы Божией Матери…
И вот, когда воспоминания накрыли с головой, неожиданно, резко, ты замираешь в потрясении, пытаясь понять, как это возможно: ты здесь, в двадцатых годах XXI века – и одновременно звуки, запахи прошлого кажутся настолько ощутимы физически, что протяни руку и…
Это смешение, сочетание времени удивительно. В воспоминаниях прошлое и настоящее сжимается в единую точку, маленькую и одновременно многомерную
Это смешение, сочетание времени удивительно. Вот ты так явно ощущаешь себя девочкой-третьеклассницей, при этом оставаясь, естественно, в своем сегодняшнем возрасте. Кажется, прошлое и настоящее сжалось в единую точку, маленькую и одновременно многомерную.
Но все-таки это лишь путешествие по памяти из твоего сегодня, а, значит, твой опыт никуда не делся, в том числе опыт любви, ведь дорогих людей в твоем сердце стало больше. При этом всякий раз подобные живые воспоминания наполняют тебя чем-то очень важным, помогающим понять, осмыслить, осознать многое в сегодняшней жизни.
Время линейно, христиане знают, что однажды оно кончится. Но кончится в нашем, здешнем, человеческом историческом измерении. Исчезнут вчера и сегодня, будет только Вечность. И та точка, в которой всякий раз соединяются наше сегодня и наши воспоминания, возможно, и есть предчувствие Вечности – слабое, едва различимое, как в густом-густом тумане, когда силуэты окружающего мира если и угадываются, и то с большим трудом, а порой совсем неразличимы.
