Старое кладбище в Поленово. Художник: Роман Сергеевич Передиреев
Посвящается Анатолию Дмитриевичу Н.
Первое августовское утро ознаменовалось тем, что проснулся Сергей Николаевич уже в качестве новоиспеченного пенсионера – время пришло. Оно бы и раньше пришло, но Сергей Николаевич всячески этому противился, упорно оттягивая переход в неприятный и несколько даже унизительный, как ему казалось, статус, навязываемый полному еще энергии и жизненных сил человеку.
Впрочем, он не был слишком уж расстроен или выбит из колеи, а тем более застигнут врасплох. И даже на молодых своих коллег, беззастенчиво «наступавших на пятки» в неудержимом стремлении поскорее продвинуться по служебной лестнице, не был в обиде – он и себя помнил таким же: молодым, горячим, нетерпеливым, вполне уверенным, что способен на гораздо большее, чем то, что доверяют ему в настоящее время.
Сергей Николаевич заблаговременно обдумал, как будет протекать его дальнейшая жизнь
К тому же Сергей Николаевич имел репутацию человека крайне обстоятельного, и заблаговременно, разумеется, обдумал, как будет протекать его дальнейшая жизнь. Во-первых, с такой специальностью и таким опытом, как у него, не составит большого труда найти работу в какой-нибудь небольшой частной фирме, которых столько теперь везде расплодилось… Возможно, в зарплате немного и потеряет, но зато будет занят нормальным делом – не в телевизор же ему, в самом деле, целыми днями пялиться, на диване валяясь? Впрочем, все это произойдет позже, а сейчас самое время заняться давно назревшим ремонтом квартиры – что-то обновить, что-то заменить, а что-то и заново устроить.
Услышав о ближайших планах мужа, жена Анна Андреевна взволновалась:
– Сережа, как же так – ты ведь говорил, что первым делом съездим в село, к сестре Вале! Ты же мне обещал! Несколько лет там не были! И сестру хочется повидать, и село родное, да и на могилки к родителям тянет …
Сергей Николаевич хотел было сказать, что с сестрой можно теперь и по скайпу этому хоть каждый день видеться, а на село и вообще нечего смотреть – ничего достойного внимания там, скорее всего, за это время не произошло, – но потом передумал. Жена ведь будет постоянно напоминать, уговаривать, и в конце концов придется ехать, так не лучше ли сделать это сразу, и потом уже без всяких помех отдаться устройству новой жизни…
Таким уж человеком был Сергей Николаевич – не мог позволить он каким-то непредвиденным обстоятельствам нарушить лично им составленный план. Все должно идти тем порядком, который он сам продумал, установил, и который является, таким образом, единственно верным и для всех полезным.
– Не должен человек пускать свою жизнь на самотек, если только он не безвольный хлюпик какой-то. Человек должен твердо знать, чем будет заниматься завтра, через год, через 10 лет. Это мой закон, мое кредо, которому я обязан всем, что имею в жизни, – говаривал иногда Сергей Николаевич и сам бывал в такую минуту очень собою доволен.
Он даже не смог бы сказать, родился ли он сразу таким ответственным и организованным или сам в себе воспитал эти крайне положительные качества, но замечены они были за ним уже в самой ранней юности.
В последнем классе школы он продумал свою дальнейшую жизнь сразу на десяток лет вперед и был почти уверен, что воплотит свои намерения в точности. А иначе как себя уважать? Сначала, понятное дело, армия, затем нужно сразу же подыскать себе подходящую работу, поскольку мать постоянно болеет, и в ближайшее время вся забота о хлебе насущном ляжет исключительно на него. Заодно определиться с получением настоящей профессии, которая и по душе придется, и будущей семье нормальную жизнь обеспечит. Ну, и собственно жениться, причем тоже с умом, а не как некоторые: сегодня женятся – завтра разводятся. Неужели не хватает у людей соображения, чтобы подойти к этому вопросу всерьез?!
И все шло, в общем-то, как он и планировал. Вернувшись после срочной службы домой, сразу же устроился счетоводом на местный хлебозавод – сосед сообщил о вакансии. Работа оказалась по нраву: он любил во всем точность, порядок, и в стихии цифр чувствовал себя словно рыба в воде.
Присматривался заодно к знакомым девушкам, но ни одна не соответствовала его критериям, как вдруг на свадьбе приятеля увидел ее, Аню. Она сидела за столом рядом с невестой – русоволосая, тоненькая и застенчивая. Смотрела вокруг ясными серыми глазами и молча улыбалась. Когда застолье утомилось есть, пить и петь – пошли танцевать. Ее тут же пригласил шафер, друг жениха, и с видом собственника стал кружить в толпе танцующих. Сергей сообразил: она была подругой невесты, и друг жениха посчитал, видимо, что имеет на нее какое-то особое право.
«Ничего, видали мы таких орлов-соколов-гангстеров», – подумал Сергей не без самоуверенности (был он парнем не из последних и знал, что девушкам нравится), – и в тот самый момент, когда музыка умолкла, на минутку приостановив верчение запыхавшихся пар, возник прямо напротив ясноглазой девушки со словами:
– Разрешите пригласить вас сразу на все последующие танцы этого празднества!
Девушка рассмеялась – и Сергей победил. Он пошел ее провожать и в тот же вечер узнал много важных подробностей: что она – студентка педагогического техникума, после окончания которого будет учить детишек младших классов, что живет в общежитии, а приехала сюда, в Подмосковье, из Белгородской области, где у нее остались папа с мамой и замужняя старшая сестра.
Полгода встречались, а в тот день, когда Аня получила диплом, пошли в ЗАГС и подали заявление. Сергей очень гордился женой, одно только беспокоило его: Аня – учительница, а он до сих пор – всего лишь какой-то весовщик-счетовод со средним образованием.
– Жена, – сказал он ей вскоре после свадьбы, – пока у нас не пошли дети в большом количестве, не выучиться ли мне заочно на бухгалтера? Чувствую: мое это, да и профессия солидная, без хлеба с маслом никогда не оставит.
Аня одобрила, и бухгалтерский техникум был успешно закончен. Жизнь пошла спокойная и размеренная, и сейчас Сергей Николаевич считал, что она вполне удалась, и что людям в глаза уж точно смотреть не стыдно. А все потому, что с самой юности относился он к завтрашнему дню предельно ответственно – никогда этой привычке не изменял и не полагался на пресловутое «авось».
Недавно он даже для себя и жены место на кладбище выкупил
Недавно он даже для себя и жены место на кладбище выкупил. Анна Андреевна, узнав об этом, охнула и села на стул.
– Ну, что ты это выдумал такое! – воскликнула она, глядя на него широко раскрытыми, все еще прекрасными глазами. – Да неужели же нас дети как-нибудь не похоронят, когда время придет? Уж на поверхности-то лежать не останемся, наверное…
– «Как-нибудь» мне не надо, – сказал Сергей Николаевич, – мне надо так, как положено, и чтобы не хуже, чем у людей. Место выбрал хорошее, можно даже сказать, престижное – родственникам удобно будет навещать потом... Опять же, дочку и сына от лишних забот избавил. Тем более что живут далеко, приедут – а тут уже полдела сделано. Да и деньги с умом вложил. Со всех сторон – одни плюсы.
– Ну, как знаешь, Сережа, – вздохнула Анна Андреевна, – тебе видней.
Вот за что особенно любил Сергей Николаевич свою жену – так это за то, что почти никогда не прекословила, тем более когда видела: вопрос он уже решил и не отступится. Да и он старался не прекословить ей в вещах несущественных. Может быть, что-то порой и не нравилось ему и казалось непонятным, но если для нее было значимо и для семейного уклада, в общем-то, безобидно, то что же, пожалуйста – ради мира в доме многое можно потерпеть.
Его жена, например, пару лет назад стала вдруг ходить в церковь. Она и раньше туда заглядывала, но тут походы сделались более чем частыми: что ни воскресенье, она – в храм. Сергей Николаевич попытался было отговорить ее от этой бесполезной траты времени, советуя заняться чем-нибудь более существенным – записаться в ту же пенсионерскую группу выходного дня, например. И разнообразно, и для здоровья полезно: гимнастика, настольный теннис, поют, танцуют, в парки ходят, на выставки всякие, иностранные языки изучают даже. Но, встретив тихий отпор со стороны Анны Андреевны, смирился.
«Ну, что поделать, хобби у нее такое, – успокаивал он себя. – У многих людей есть занятие для души, вот у нее – такое. Главное, вреда от этого в хозяйстве нет, ну, и пусть себе ходит».
Анна Андреевна вначале предлагала и ему пойти с ней, и подсовывала какие-то книжечки, но супруг каждый раз смотрел на нее таким долгим и неопределенным взглядом, что она приходила в смущение, теряла слова и перестала вскоре заговаривать с ним на эту тему.
И вот – серьезная жизненная перемена: пенсионный статус мужа и торжественно провозглашенные планы на ближайшее будущее.
– Ты же сказал, что съездим на мою родину сразу, как только выйдешь на пенсию… – говорит Анна Андреевна и глядит на мужа с укоризной – вот-вот слезы на глаза накатятся.
– Сказал – значит, сделаю, – строго отвечает он ей. – Навестить родительские могилы – дело святое…
Жена пришла в радостное возбуждение, накупила подарков, и через неделю они уже были на месте.
На следующий по приезде день, ближе к вечеру, за щедро накрытым на летней веранде столом собралась довольно большая и шумная компания родственников, соседей и знакомых, выражающих горячее удовлетворение встречей и тем, что гости добрались благополучно.
Сидели дотемна. У Сергея Николаевича немного болела голова – видимо, от длительного переезда и впечатлений, – но он крепился и терпеливо слушал то, что рассказывал ему Анатолий – темноволосый, худощавый, довольно крепкий еще с виду мужчина, сосед свояченицы (т.е. сестры жены) Валентины.
– Сообщил бы тебе новости, но абсолютно не в курсе происходящего в селе! – положив одну руку на плечо Сергею Николаевичу, а другой подпирая свою лохматую, давно не стриженую голову, говорил Анатолий. – Домашнее хозяйство, огород, сенокос, помощь родне – не оставляют времени для общения с народом… Единственная «новость» – похоронили недавно Николая Кошевого… Да ты должен помнить его – мы же пару раз рыбачить вместе ходили. Редеют, увы, ряды одногодков – прискорбный факт… А главное, я ведь даже на похороны к нему не попал, такие вот дела... Запил я. Прихожу через недельку к брату (он мне троюродным братом приходится), а тетка и говорит: «Нет его, похоронили». Взял я у нее чем «помянуть», пошел на кладбище и сидел там, пока не стемнело. Ты знаешь, Николаич, покинули меня уже два двоюродных брата, два троюродных, умер в 13 лет родной брат Миша… Первая жена скончалась – болела-болела, и померла…
Долго пил я после смерти Николая, больше месяца, да так, что полилась горькая у меня через край. Пять дней и ночей вычерпывал то, что через край не вылилось, а потом взял электросварку, сварил гантели и принял решение быть красивым и рассудительным... Это мать перед этим отчитывала меня и говорила со слезами, что сосед Андрей ей сказал: «Мария, твой Толик, когда не пьет, такой красивый, рассудительный, а напьется – ну, урод уродом и дурак дураком»… Я знаю, Андрей не от своего ума сказал – он это по телевизору от одного сатирика услышал. Одним словом, решил я прекратить такую жизнь и заняться спортом и искусством – отвлечься, так сказать, на хорошее…. Что ты на меня так смотришь? Я ведь далеко не чужд прекрасного: в свое время фотокорреспондентом в районной газете работал, и в школе кинокружок вел, документальные фильмы с детишками снимали. А будучи школьником, целых две библиотеки перечитал: школьную и сельскую…
Сергей Николаевич безропотно слушал.
– А с недавних пор стал я замечать, что в жизни слишком уж много такого, что никак не вписывается в то материальное восприятие мира, которому нас учили в школе, – глубокомысленно и без всякого, казалось, логического перехода заявлял через минуту Анатолий.
Он освободил, наконец, Сергея Николаевича от своих объятий и пытался теперь поймать вилкой жареный рыжик, скользивший по причине обилия масла по всей его тарелке.
– Слишком уж много бывает каких-то «случайных совпадений» и «неожиданных обстоятельств», которые оказываются потом более чем уместными – на удивление уместными. Одним словом, все чаще склоняюсь я к мысли, что потусторонний мир существует, и Бог тоже есть. Следовательно, надо как-то учитывать этот фактор в своей жизни …
Сергей Николаевич поддержал бы разговор о возможности существования Бога, и даже охотно – с мужчиной можно было входить в подобные философские дискуссии без ущерба для своего достоинства, – но голова все еще болела, и это позволяло собеседнику высказываться на волновавшие его темы совершенно беспрепятственно.
– В последнее время меня постоянно мучает бессонница – поневоле начинаешь перебирать в памяти прошлое, думать о настоящем, о будущем… – доверчиво открывал душу Анатолий. – Преследует вопрос: почему мир такой жестокий?! Почему происходит столько всего нехорошего с неплохими, в общем-то, людьми? Кто может это объяснить?
А может быть, причина всех жизненных неустройств действительно в нас самих – во мне, в частности? Ведь как бы там не хотелось иной раз приукрасить себя, оправдать свои поступки, но все же существуют явные и неопровержимые доказательства того, что я – плохой. Во-первых, факты моих запоев. Во-вторых, меня бросила вторая жена, а ведь хороших не бросают. С другой стороны – мы прожили с ней целых 13 лет и еще два года, а будь я полным негодяем, мы бы, наверное, и одного года не протянули…
И вот, подвергаясь очередному приступу бессонницы, обращаюсь иногда к Богу, задаю Ему различные вопросы… «Господи!! – говорю Ему. – Как быть в сложившейся ситуации? Жизнь настолько сложна, насколько и коротка, а ведь так хочется убедиться, что она еще и прекрасна…».
И ты знаешь, Николаич, Он нередко дает мне ответы. И вообще, как я замечаю, Он очень ко мне снисходителен… Может быть, и не стоило говорить тебе, Николаич, всего этого, ведь неизвестно, как ты будешь после вышеизложенного ко мне относиться, но по твоим глазам вижу, что ты, в общем-то, со мной согласен…
За столом становилось все шумнее – кто-то уже запевал, кто-то громко предлагал «сбегать и разыскать Володьку с аккордеоном». Было жарко и душно, и Сергей Петрович выразил желание выйти «подышать».
– Так пойдем ко мне в сад! Вот где воздух – кружкой пить хочется, – подхватываясь со стула, живо согласился Анатолий. – Я там даже специальную такую скамеечку соорудил – для полного, так сказать, отдохновения души...
Вышли, направились в сторону огорода, и, переступив через неширокую межу, оказались во владениях Анатолия. На краю сада действительно стояла скамейка с удобной спинкой, фасадом обращенная в сторону поля.
– Красота-то какая!! – запрокинув голову, невольно воскликнул вполголоса Сергей Николаевич. – Ах, какое же великолепие! Сидим мы там, в своих городах, как в муравейниках, а тут такая красота зря пропадает!
Торжественный громадный бархатисто-черный купол с мириадами больших, маленьких и едва различимых звезд, с царственной золотой луной, с протянувшимся от края до края серебристо-дымным Млечным Путем стоял над сонными садами, огородами, над пшеничным полем и едва различимой полоской леса за ним, и действительно впечатлял.
– Пропадает, это верно, – откликнулся Анатолий. – Мы тут тоже не больно-то любуемся – за работой, как говорится, некогда порой и голову к небу поднять. Но скамеечку эту я поставил как раз на тот случай, когда уж совсем невмоготу станет. Сядешь, бывало, глаза возведешь – а тут такая бескрайность, такая бездонность, такая непостижимость, что забудутся вмиг все жизненные неполадки, покажутся мелкими и незначительными, словно мушки-однодневки. И вскрикнешь тогда мысленно: «О, Господи!! Если Тебя даже там нет, то зачем тогда всё это – зачем вообще вся эта мучительная жизнь?!»
При этих словах Анатолий выбросил обе руки вверх, да так и замер, словно дитя, потянувшееся к любимому родителю – в полной надежде, что тот немедленно возьмет «на ручки» и приласкает.
– Да, Толя, теперь верю: созерцая такое величие и благолепие хотя бы время от времени, вполне закономерно прийти к мысли о Боге…
Анатолий, постояв еще несколько секунд неподвижно, молча сел на свою лавочку и умиротворенно облокотился на спинку.
– Я слышал, ты без отца рос? – неожиданно спросил Сергей Николаевич и тоже присел рядом.
– Без отца. Погиб он, – я тогда еще мальцом был. Ехал на мотоцикле, а навстречу – большегруз. И как-то так получилось, что тот водитель не справился с управлением. Ну и…
Анатолий махнул рукой и отвернул лицо в сторону.
– Мать потом так больше замуж и не вышла. Говорила, хороший был человек.
– Мы с тобой оба, значит, «безотцовщина». Я своего тоже почти не помню – бросил он нас с матерью, жил потом, как рассказывали, беспутно, да так и сгинул где-то. Я, когда подрастать стал, решил: у меня в жизни так не будет. У меня все будет по-другому – и работа будет нормальная, и семья, и от людей уважение. И, можно сказать, достиг всего, чего хотел: на работе всю жизнь на доске почета, в семье достаток, жена хорошая, дети – послушные. Здоровье – и то не подкачало. Порой даже думалось: слишком уж все хорошо да складно получается, будто бы все само собой идет – ведь совсем не рвал я жилы, всего этого достигая.
Потребность даже временами возникала непонятная, хотелось вроде как «спасибо» кому-то за все это сказать
И, веришь ли, потребность даже временами возникала непонятная, хотелось вроде как «спасибо» кому-то за все это сказать... А потом думаю: ну, кому скажешь, начальнику своему, что ли?? Но вот сейчас, глядя на это небо, почти верю, что есть Тот, Кто сотворил такую непостижимость, и Кто, следовательно, к судьбе моей тоже имеет прямое отношение… Разбередил ты мне, Анатолий, душу своим небом – проняло до позвоночника… Но и радостно как-то от всего этого стало, мирно…
– Вот и я об этом, Николаич, и я об этом. Надо верить – без этого и жить-то нечем, да и незачем, собственно …
Замолчали, словно бы пытаясь зафиксировать важность минуты, понадежнее запечатлеть ее в памяти.
– Сережа! – позвал из темноты голос Анны Андреевны. – Иди в дом, поздно уже, да и сыро в саду…
Весь следующий день супруги ходили по селу. Жене захотелось посетить любимые места, повидать знакомых, а может быть, и себя показать – кто их, этих женщин, знает, чем они руководствуются в том или ином случае. У Сергея Николаевича снова разболелась голова, и, вернувшись домой, он даже отказался от ужина. Принял по настоянию заволновавшейся жены какие-то таблетки и сразу захотел лечь.
– Валентина, постели-ка мне на веранде, на диване, – сказал он свояченице. – В комнате душно – не усну я там.
Валентина, сострадательно охая и допытываясь, не хочется ли ему хотя бы малосольного огурчика «на перекус» или чашки парного молока с черным хлебом «для хорошего сна», постелила, наконец, на широком диване свежие белые простыни и открыла все форточки «для воздуха».
– И занавески отодвинь, – сказал ей Сергей Николаевич. – Звездами полюбуюсь…
Рано утром, принявшись хлопотать по хозяйству и проходя тихонько через веранду, Валентина обнаружила Сергея Николаевича почти в той же позе, в какой оставила вечером. Лежал он на спине – открытые глаза обращены куда-то вдаль, спокойно и знающе, белая застывшая рука свесилась к полу… Умер он, видимо, много часов назад, вскоре после того, как лег.
Умер он, видимо, много часов назад, вскоре после того, как лег
Через день приехали испуганные сын и дочка, вызванные Анной Андреевной из далекого северного города, и почти одновременно известили из морга о причине смерти Сергея Николаевича: сердечная недостаточность. Наплакавшись, сели в комнате, под дедовскими образами, решать вопрос о перевозке тела. И тут Анна Андреевна произнесла неожиданное.
– А зачем его куда-то везти? Кладбище ведь практически за огородом, да еще какое: тихое, уютное, зеленое – я и сама с недавних пор втайне мечтаю быть здесь похороненной... В городе-то у нас такое тесное, холодное, каменное, да и родных могил там совсем нет – бабушка, мать Сережи, тоже завещала похоронить себя в поселке, откуда была родом. Вы, дети, живете теперь далеко, и вряд ли вернетесь когда-нибудь обратно в наш городок, так зачем же нам с отцом лежать там в полном одиночестве?
А тут: и красота райская, и могилки родительские, и есть кому воздохнуть об упокоении души – любой пройдет мимо и вспомянет, ведь все вокруг свои, знакомые… Так что лучше уж вам и мое тело привезти сюда в должное время, а я об этом до конца дней своих буду Бога молить …
Похоронили Сергея Николаевича на просторном, тихом сельском кладбище
И похоронили Сергея Николаевича на просторном, окруженном соснами и плакучими вербами тихом сельском кладбище. Все, кто еще несколько дней назад сидел с ним за столом, бросили на его гроб по горсти теплой, прогретой южным солнышком земли, насыпали невысокий холмик, уложили на него венки и букеты и пошли, скорбя, домой. Остался среди кладбищенской тишины один лишь Анатолий, всеми забытый.
– Покойся с миром, Николаич, Царствие Небесное, – приговаривал он, старательно подравнивая лопатой края свежей могилы, – а уж я постараюсь тут за всем присмотреть. И памятник со временем помогу поставить, и батюшку Василия Ивановича призову на Радоницу, чтобы так же, как и сегодня, тебе покадил... Надо будет порасспросить у него хорошенько, что еще такое нужно сделать, чтобы тебе там лучше было. Да вот, прямо сегодня вечером к нему и зайду… Давно хотел к нему заглянуть, а тут и повод будет.
– А ты знаешь, Николаич, я ведь был в раю! – словно вспомнил он о чем-то недосказанном. – Правда, все происходило во сне, но это был самый прекрасный, самый удивительный сон в моей жизни, ни на какие другие сны даже близко не похожий… И ведь ничего вроде не предвещало. Перевез, помню, два стожка сена со своего покоса, поужинали с матерью. Посидел еще часок на крыльце – уж больно вечер был хорош. Отправился спать. Только лег, и вижу вдруг перед собой необыкновенной синевы море, которое сливается на горизонте с таким же синим небом, так что трудно даже различить грань между ними… Прибрежный песок – нежный и мягкий, словно бархат, и желтый-желтый, почти золотой. Недалеко от берега сады: вишни, яблони – всё в цвету. А вдали горы, сплошь покрытые зеленью… Бога не видел, знакомых не видел, ни с кем не разговаривал. Но, что интересно, каким-то образом стало мне понятно, что присутствовала там только моя душа – без тела. Значит, у человека действительно есть душа, которая может существовать отдельно, самостоятельно…
Однако не дает мне покоя такой вопрос: откуда же берутся сами души? И как Он их распределяет, чем руководствуется? Очень меня это интересует… Ну, да что гадать – не нашего это ума дело. Сам Он про них все знает, и Сам относительно этих душ решает: куда, зачем и когда…
Анатолий снова обошел вокруг могильного холмика, поправил концы длинного вышитого полотенца, которым по местному обычаю перевязывают крест новопреставленного, еще раз оглядел все вокруг хозяйским глазом.
– Ну, вот теперь порядок, Николаич. Теперь – высший порядок…
И, закинув на плечо лопату, пошел вдоль золотой кромки созревающего поля к своему буйно еще зеленеющему саду.
