История эта случилась более двадцати лет назад, когда в нашей стране наступило время какой-то странной характерности. С одной стороны, началось возрождение православия — со строительством новых храмов и восстановлением прежних монастырей, с приходом к вере молодёжи и интеллектуалов. С другой же стороны, в нашем отечестве стали мельчать и люди, и нравы, и цели — создавалось общее впечатление звенящей моральной пустоты. Той пустоты, которая воцарилась после падения колосса, сметающего всё на своём пути...
В то время моему отцу, священствующему, но тогда уже вдовому, выпала участь возрожденца. Его «перебросили на сложный участок» — поднимать из руин некогда большой храм в одном из райцентров Черноземья. Отец — бывший военный, майор запаса — был человеком дисциплинированным и ответственным, умеющим легко решать серьёзные проблемы. Как сейчас бы сказали, «антикризисным менеджером». За пять лет до описываемых событий, ещё при Союзе, он помог возрождению монастыря и двух храмов. И вот теперь его, несмотря на почтенный возраст, опять направили созидать разрушенное. Мама умерла несколькими годами ранее, три моих старших брата вылетели из родительского гнезда и устроили свои жизни самостоятельно. Я была поздним ребёнком, единственным, кто остался с отцом, в утешение и отраду. Так мы и «служили» с ним на пару, делая каждый своё дело. Я училась в старших классах и занималась хозяйством, а отец крестил, венчал и строил «церквы».
Была у него какая-то способность договариваться с «чинами», а потом и «бизнесменами». Работал не за деньги, а на голом энтузиазме, который двигал всё и вся, невзирая на преграды. Даже в бытность офицерскую его трудами, а скорее, молитвами, что-то да возникало. То «случайно» собирался солдатский хор, а потом куда-то направлялся и «вдруг» становился лауреатом, то облагораживался красный уголок, то высаживалась невероятная липовая аллея, которую отец в тёмные часы называл «бунинской».
В этот раз как-то всё шло не так. Отец ещё сказал: «Проще новое шить, чем старое перекраивать». Стройка то глохла, то возобновлялась. Или не хватало материалов, или рабочие «запивали», или же сняли местного «голову», а новый не сильно жаловал священников. В общем, то открывались двери, то закрывались. Но отец понимал, что всё это неспроста, а для чего-то да делается, поэтому смиренно крестил, отпевал и венчал. Прихожанки, конечно, баловали и меня, и отца. Поэтому грех было жаловаться: хоть денег мы и не видели, зато стол всегда был накрыт и сапоги на зиму обоим «справлены». Чужое носить я не брезговала. А обед могла состряпать из капусты, росшей на грядках у «наших» тётушек и оказывавшейся потом в нашем холодильнике. Отец, конечно, ворчал за эти «подношения», но тёток не обижал, и банки с вареньями и соленьями всегда были в нашем подвале.
Однажды осенью к отцу приехали на машине странные гости. Один был сын его бывшего сослуживца, а другой — хозяин авто — его товарищ. Приехали они по поручению отцовского приятеля, который сейчас умирал от рака и просил прибыть за триста километров его исповедовать. Отцу такое было не в новинку, но удивил факт просьбы именно от Ивана Федотыча. Бывший однополчанин не был верующим человеком, но чего только в жизни не случается... К счастью, отец как раз имел возможность отлучиться со своей стройки на пару дней, и поехал.
Вернувшись, он был и огорчён, но и как-то тихо радостен. И я понимала почему.
—?Знаешь, дочка, я, когда его увидел, тотчас заплакал, не смог удержаться. Был такой большой и громкий Иван Федотыч, а стал такой маленький и тихий Ваня. Мы всю ночь говорили. Вот уж правда, неисповедимы пути Господни. Ему и больно, и в то же время нет. Тело болит, а душа, говорит, перестала, особенно после Исповеди и Причастия. Он уже не в первый раз, оказывается, Таинства принимает. Но вот перед смертью захотел меня повидать, и знаешь, что сказал: «Я лежу и думаю, а вот как Степана разыщу и попрошу поисповедаться у него. То-то он рад будет, что я наконец-то сдвинулся с мёртвой
точки». Представляешь, дочка, у него рак, а он обо мне подумал, радость захотел мне доставить. И знаешь, гордости в нём вообще не осталась, а ведь какая была, когда служили. Я уезжая, говорю ему: «До свидания, товарищ подполковник!» А он мне: «Да, какое там свидание... вряд ли уже свидимся!» А я ему: «Ну, не здесь, так там». А он мне: «Ох, неизвестно кому какое это „там“ уготовано». А я ему: «У Отца Моего обителей много». Улыбнулись друг другу и расстались.
Прошёл месяц. Наступил Рождественский пост. Работы прибавилось, проблем со стройкой тоже. И вот в первые выходные поста приезжает тот самый сын Иван Федотыча со скорбной вестью, что скончался его отец.
—?За вами посылать не стали, отец не велел. Сказал, мол, у Стёпы дел столько, а я и без него тихо умру. И умер. Мне, правда, наказ сделал. Но вот как выполнить — не знаю. Просил в течение сорока дней после его смерти исповедаться и причаститься нам с мамой. Мы пообещали. Но вот как это сделать? Люди мы от веры далёкие. Делать это «для галочки» тоже не хочется. Мать сказала: «Поезжай к отцу Степану и спроси, чего делать? Может, он какие молитвы прочитает заместо исповеди и разрешит нас от этого обещания».
Помню, тогда отцу как-то больно сделалось. Отказать — нельзя, в двух словах объяснить — тоже не получится. К тому же сын Иван Федотыча, Сергей, приехал не один, а с другом всё тем же. Видно было, что друг — «кавказской национальности».
—?Серёжа — сказал мой отец, — если у вас есть такая возможность, останьтесь на пару дней с вашим приятелем. С порога такие дела не делаются. Будем вместе думать.
И те остались, как это ни странно. А вечером за ужином отец долго рассказывал всякие удивительные истории. То про армию и службу с Иван Федотычем, то про наш приход и Марию Египетскую. И всё это было как-то ненавязчиво и с юмором. Отец шутил всегда с серьёзным лицом. Порой даже сам не сознавал, что шутит, но слушатели невольно улыбались. Да ещё его самоирония, которая всегда притягивала людей к отцу, добавляла какой-то мудрости к любому рассказу. Ребятам папа явно симпатизировал, и было очевидно, что симпатия взаимна. А я сидела и переполнялась гордостью за него. Мне ещё хотелось послушать его чудных рассказов, но ужасно клонило в сон. Потом я не выдержала и пошла спать.
А с утра я спросила: «Пап, ну, что они будут исповедоваться?». А он ответил: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». Было воскресенье, мы собирались на литургию. Ребята тоже проснулись рано. Сергей сказал: «Я с вами». Я тогда подумала про его друга, что, он, наверное, мусульманин и ему с нами никак нельзя. Но спросить у отца возможности не было. Действительно, друг (его звали Марат) остался у нас дома — ждать.
После службы мы вернулись домой втроём. Отец сказал, что ему надо по делам в одно село в десяти километрах от нашего городка, и если ребята его туда свозят — будет неплохо. «А по дороге и поговорим»...
Конечно, отец тогда мне в точности не передал разговора, но теперь я могу представить, что он им говорил, раз уж впоследствии так всё обернулось.
Сергей приехал через месяц с матерью принять таинства Исповеди и Причастия. Привёз их опять-таки Марат. «Знаете, отец Степан, — сказал тогда Серёжа, — пересилил себя. Честно скажу, так трудно не было никогда. Книжку, которую вы дали — прочёл, маме дал». Мама стояла рядом в сильном волнении. Было видно, что они очень переживают и всё надеются, что вот сейчас скажет им отец Степан: идите, езжайте домой, я сам всё устрою, наколдую-нашепчу, и всё само разрешится. И в разговоре за обедом эта догадка от моего отца прозвучала. Жена Иван Федотыча тогда так удивилась, мол, а откуда ты это знаешь? А ещё удивил Марат: «Раз уж вы здесь — отступать нельзя, это не по-христиански». И в нём было столько серьёзности, что я даже подумала: может, это он как-то ловко над всеми нами насмехается?
—?Люда, — обратился тогда отец к жене своего друга, — если ты читала ту книгу, то должна была понять, что только совместное усилие человеческой воли и Божией любви сможет совершить чудо. Синергия — это краеугольный камень православия. Ничего не может произойти само собой, дух обновляется лишь в борьбе, а сейчас она в тебе настолько сильна, что ты даже не можешь себе этого представить. И если выдержишь — ты победила. А враг проиграл.
При слове «враг» Людмила так посмотрела на моего папу, что было видно: она ещё не до конца понимает значение этого слова. И что враг для неё — пока ещё абстрактная величина. А потом были разговоры и совместная вечерняя молитва, во время которой Марат выходил во двор и курил. Я уже потом узнала, что родители Марата и сам он родились в России. Его семья не была религиозной, не соблюдала никаких мусульманских обычаев, но всё же они были иноверцы.
А на следующий день случилось то, о чём молил Бога мой отец — сдержали своё обещание и сын, и жена Иван Федотыча. Казалось бы, на этом и конец. Но вышло, что только начало.
Прощались мы с ребятами и Людмилой, и договаривались о встрече на Рождество. Но на Рождество приехал один Марат. Отец обрадовался:
—?А чего сам?
—?Знаете, они уехали на все праздники на Украину — к родителям Людмилы Петровны... Ничего, что я один?
—?Да, конечно, что ты... Мы очень рады, — сказал отец, и мы сели за праздничный стол. К нам тогда ещё пришли гости. Парень, конечно, чувствовал себя зажато, и только когда все разошлись, немного расслабился. Завязался разговор, выяснилось, что Марат занимался строительным бизнесом, а в последнее время его дела пошли вгору.
—?Знаете, я хочу вам помочь с постройкой храма, — неожиданно заявил он.
С этого и началась его дружба с моим отцом. Зимой шли подготовительные работы. Весной, в Великий Пост — основные. У Марата образовался и свой «объект» в нашем городе. Он то и дело мотался то по своим, то по «церковным» делам к нам. Храм всё крепчал, и наша связь с этим чеченским парнем тоже. Семья Ивана Федотыча приезжала к нам, и не раз. Но было видно, что именно Марат прикипел к моему отцу. Он жил отдельно от своих родителей, они ничего не знали о его дружбе с православным священником и о помощи в постройке церкви.
—?Я даже не представляю, как они отреагируют, если узнают — как-то сказал Марат, — но лучше пока не говорить.
В общем, к Троице храм во имя Архистратига Михаила был готов. Не хочу ничего приукрашивать, но это действительно был праздник для всего города. Приехали митрополит, благочинный, мэр и все его замы, было очень много простых людей, невоцерковлённых, но, как говорится, относящих себя к «православной культурной традиции». Мне кажется, что именно с открытием этого храма многие люди здесь начали что-то понимать и тянуться к Богу. Многим из них тогда помог мой отец. А на открытии он при всех обнял Марата и сказал: «Если бы не этот чеченский парень, возможно, и не было бы у нас храма. А так, милостью Божией, мы сегодня стоим тут и вместе молимся». Марат стоял и скромно смотрел в землю, а его руки, по свидетельству отца, были влажные и тряслись. А после всех этих торжественных событий, когда мы пришли к нам домой, Марат рухнул на кровать и заснул мёртвым сном. И спал до утра. Мы за него с отцом молились и, конечно же, надеялись. Прямых разговоров с отцом о крещении Марата у нас не возникало, мы «обсуждали» эту проблему с папой как-то без слов, молча. То же, думаю, происходило и у Марата с моим отцом. Парень был очень неразговорчив, и это покоряло отца, потому как сам-то он был словоохотлив, и нередко в том каялся.
Летом Марат помог нам с починкой домика при храме, в котором мы, собственно, и жили. Он, кстати, менее всех пострадал от безбожных времён. А теперь вообще сиял, как новый.
Я всё надеялась, что вот-вот ещё немного, и крестится наш Марат, даже имя ему придумала — Михаил, что было, в общем-то, логично. Тогда мне, юной девчонке, взращённой в вере отцов, было трудно представить, что происходило в душе этого человека. И как же я радовалась, когда на Успение Пресвятой Богородицы «родился»-таки наш Михаил! И Сергей был крёстным, а Людмила Петровна — крёстной. Отец был счастлив, как никогда и, мне кажется, даже больше, чем в момент освящения нашего храма.
А я стояла и думала: что важнее — возрождение храма для сотен людей или становление на путь спасения одной-единственной души? И вспоминала классическое: «Зачем нужна дорога, если она не ведёт к храму?»
Записала Юлия Чертова
otrok-ua.ru
