Ирландский референдум большинством в 62% голосов легализовал «однополые браки» в этой стране. Есть, однако, вещи, которые невозможно изменить референдумом — например, брак.
Брак есть реальность, предшествующая и государству, и Церкви. Мужчина и женщина живут вместе, делят стол и постель, она вынашивает и растит его детей, он их всех кормит и защищает — это явление, существующее у самых первобытных, догосударственных племен, в любых государствах, в любых культурах и при любых религиях. Государство (как и Церковь) не учреждало его, и не может его изменить. Это явление в принципе, по своей природе, отличается от других форм соглашений или сожительств. И это явление является фундаментальным для благополучия как отдельных людей, так и общества в целом.
Можно, конечно, объявить брак равночестным сожительству двух гомосексуалистов — на словах можно объявлять все, что угодно — но это ничего не изменит в том, что это глубоко разные явления, с совершенно различными социальными последствиями. Легализовать «однополые браки» можно с таким же успехом, что и «мужские беременности» — мы можем, конечно, объявлять некоторых мужчин беременными, причем не в порядке злой насмешки, а самым серьезным юридическим образом, со всеми льготами, которые могут полагаться беременным — но это ни в малейшей степени не сделает их беременными. Даже немного. Это физиологически невозможно, такова уж природа вещей, и законодательно изменить ее нельзя. С таким же успехом можно провести референдум и отменить Второй Закон Термодинамики.
Можно одобрять или не одобрять однополое сожительство, но это — чисто фактически, безоценочно — иное явление, чем брак. Можно, конечно, законодательно вменить обществу и государству в обязанность игнорировать эту разницу — то есть принести реальность в жертву идеологии. Но это неизбежно приведет к разрушению такого понятия как «брак» вообще — если называть одним и тем же словом, и более того, наделять одним и тем же статусом, как собственно брак, так и другие формы сожительства или соглашений, слово «брак» перестает обозначать то, что оно обозначало всегда — союз мужчины и женщины, обусловленный их физиологическими различиями, предполагающий взаимную верность и заботу.
Но тогда теряется весь смысл моральной и законодательной поддержки института брака. Эта поддержка связана с рядом обстоятельств — во-первых, в браке рождаются и получают воспитание дети. Во-вторых, брак защищает права женщины, как более уязвимой стороны. В третьих — люди, состоящие в браке, более социально стабильны. Рассмотрим это подробнее. Общество заинтересовано в детях — чтобы, когда нынешние работники станут пенсионерами, их было кому кормить. Общество заинтересовано в том, чтобы дети вырастали в надежном и безопасном окружении, предусмотренном для них Создателем (или природой, если вы хотите остаться в чисто светских терминах) — в семье. Однополое сожительство не может ни привести в мир детей, ни обеспечить им отца и мать.
Мужчина и женщина физиологически различны; для многих в нашем мире это нечто неприемлемое и оскорбительное, и глубоко противоречащее священным идеям равенства, но это так. Не бывает беременных или кормящих мужчин. В брак мужчина привносит гораздо меньше, чем женщина — вынашивает, рождает и выкармливает детей не он. Более того, женщина быстрее теряет брачную привлекательность, чем мужчина. Пока мужчина может посвятить свое время карьере и заработку, женщина связана детьми. Мужчина и женщина, таком образом, находятся в неравных условиях — и брак это отражает, поскольку налагает на мужчину обязательства, связанные с верностью и заботой о женщине.
В однополом союзе обе стороны равны, ни одна из них не является заведомо более уязвимой и требующей защиты со стороны закона или обычая.
Мужчины, связанные семейными обязательствами, более социально и профессионально стабильны — они трудятся, делают карьеру, в меньшей степени склонны к антисоциальному поведению. Их охотнее берут на работу. Но это обусловлено как раз тем, что у него на руках женщина — как более слабый партнер, и, как правило, дети. Это едва ли работает в ситуации однополого партнерства.
Таким образом, даже если лица одного пола разделяют стол и постель, это никак не создает — ни по существу, ни по своим социальным последствиям — ситуацию, которую можно было бы воспринимать в качестве брака. Дело не в том, что людей одного пола несправедливо лишают возможности зарегистрировать брак — дело в том, что они просто не могут этого брака составить. Брак по своей природе не может быть однополым.
Невозможно поднять сожительство двух лиц одного пола до уровня брака; возможно только опустить брак до уровня такого сожительства. Собственно, риторика сторонников гей-брака с этого и начинает — брак есть не больше чем соглашение, которое кто угодно может заключать с кем угодно, и именно поэтому несправедливо лишать людей возможности заключать брак с лицами своего пола. Это что-то больше похожее на договор о совместной аренде квартиры; союз, который люди заключают, потому что им так удобнее. Если брак — это два человека, которые живут вместе — и все — то почему бы этим двум людям не быть одного пола?
Но объявить брак чем-то вроде договора о совместном проживании и общих имущественных правах — значит резко понизить его в статусе; фактически, уничтожить тот статус брака, который был самоочевидным для всех человеческих обществ до этого. Брак — не только с религиозной, но с чисто светской точки зрения, есть нечто гораздо более, чем договор — собственно, его юридическая сторона нужна только затем, чтобы оградить его сущность как уникального социального института, в котором мужчина и женщина исполняют свое предназначение. Это не может не привести к долговременным негативным последствиям для общества.
Разумеется, все эти размышления имеют один фатальный недостаток — они скучны, как лекция по технике безопасности. В них нет того, что обеспечивает успех массовых движений — эмоционального драйва. Ярких знамен, песен, эмоционального призыва — так ты современный, открытый, милый человек, или ты гадкий, противный, злобный фундаменталист? Лозунги воспринимаются людьми — везде, в Ирландии, в Америке, на Украине, в России — гораздо лучше, чем доводы.
Но нам стоит обратить внимание на причины, по которым Ирландская Католическая Церковь не смогла серьезно повлиять на исход референдума, хотя 84% населения страны относят себя к католикам.
Можно обратить внимание на две бросающиеся в глаза причины ослабления Церкви. Первая — это скандалы, связанные с сексуальными преступлениями духовенства. Вторая — нарастающее влияние либерального богословия.
В любой организации, где дети и юноши находятся во власти взрослых, могут быть злоупотребления — и среди священников преступников ничуть не больше, чем среди тренеров, учителей или врачей. Однако особенное общественное возмущение вызвало то, что общей политикой в католической Церкви было замалчивание подобных безобразий, когда жертв так или иначе склоняли к молчанию, а виновных священников просто переводили на новое место службы, где они продолжали свои преступления.
Можно назвать несколько причин такого поведения. Во-первых, это существующее в любой организации желание не выносить сор из избы. Во-вторых — непонимание того, что сексуальная извращенность — глубоко укорененная личная проблема, которая не исчезнет от того, что виновный принесет покаяние в каком-то отдельном эпизоде. В-третьих, отношение к виновным только как к грешникам, которые нуждаются в покаянии и прощении грехов, а не как преступникам, которыми должно заниматься государство.
Долгое время политика замалчивания работала; но с появлением интернета, который позволил жертвам такого рода преступлений обнаружить, что они далеко не одни, копившийся десятилетиями гной хлынул на поверхность. Хотя большинство преступлений произошли десятилетия назад, и их жертвы давно уже взрослые люди, эффект от их раскрытия оказался оглушительным. Опозоренная в общем мнении Церковь не могла и не решалась твердо выступить на политической арене.
Другим фактором явились откровенно приспособленческие настроения некоторых представителей ирландского духовенства и опасения оттолкнуть людей — особенно молодежь — выражая слишком резкую резкую оппозицию нововведению.
Например, епископ города Дерри Дональд Маккеун перед референдумом сказал, что хотя он сам видит в «однополых браках» «опасный эксперимент» и лично он собирается голосовать против, католики могут «с чистой совестью» голосовать «за». Как он сказал в ходе теледебатов, «Я не сомневаюсь, что есть много людей, которые являются прихожанами Церкви, или имеют церковные корни, но которые по совести проголосуют «За». Я не собираюсь говорить, что они неправы».
Такого рода настроения, когда люди, являясь священниками или епископами, не могут прямо и в лоб отвергнуть официальное учение своей Церкви, но фактически дают понять, что не собираются его отстаивать, и «не собираются говорить» той части своей паствы, которая его прямо отвергает, что «они не правы» окончательно подрывают свидетельство Церкви относительно Божиего замысла о браке.
К чему приводят такие попытки приспособиться, хорошо видно на примере протестантских общин, которые двинулись в этом же направлении раньше — они стремительно теряют паству, чему есть и духовные, и психологические причины.
Авторитет Церкви держится на том, что она проповедует слово Божие; если вдруг выясняется, что она готова менять свою проповедь сообразно требованиям прогрессивной общественности, это уничтожает ее авторитет еще быстрее, чем безобразные скандалы с покрытием преступников.
Что же, ирландские католические иерархи могут попытаться приспособиться, как это сделали, например, американские епископалы. Куда ведет этот путь — хорошо известно. К необходимости как-то продавать пустующие церковные здания, которые, к тому же, никто не покупает. Они могут укрепиться и, призывая в помощь молитвы святого Патрика, терпеливо свидетельствовать об истине. Потому что истина не меняется и никак не зависит ни от референдумов — ни даже от мнения иерархов.
Сергей Худиев
radonezh.ru
