Крематорий на территории Донского монастыряВопросы о кремации поднимались в России и до революции. Еще в 1909 году специально созданная при Святейшем Синоде комиссия составила «Заметку о сожигании трупов с православной церковной точки зрения», в которой указывалось, что «самым естественным способом погребения признается предание трупов земле… предание тела близкого не земле, а огню представляется, по меньшей мере, как своеволие, противное воли Божией, и дело кощунственное».
С этими идеями большевики решили бороться решительно и беспощадно. Никогда о кремации не рассказывали с таким энтузиазмом, упоением и напором!
Весь обряд похорон Совнарком берет под свой контроль уже в декабре 1917 года. Для этого 17 и 18 декабря выходят декреты, которые изымали регистрацию актов смерти из ведения Церкви, а отпевать усопших разрешалось теперь только при получении удостоверений о регистрации смерти в местных органах советской власти.
Уже в те годы агитаторы называли традиционные похороны анахронизмом. Крематорий «постоянно противопоставляется кладбищу, а слово “кладбище” употребляется с негативным значением». Приведем цитату из докладной записки архитектора С. Грузенберга в Комиссариат здравоохранения от 2 января 1919 года: «Кладбища подчинены религиозным организациям и культам, что противоречит современной идее свободы совести». А вот преимущества сжигания тел, по мнению Грузенберга, были очевидны, ведь «уравниваются классы населения в смысле равного для всех эстетического способа и места погребения».
Л. Троцкий
Кремация, пропагандируемая новой властью, имела на первых порах исключительно идеологическое значение и занимала особое место в системе ранних большевистских ценностей. В начале 1919 года В. Ленин подписал декрет о допустимости и даже предпочтительности кремации покойников. От него старался не отставать и Л. Троцкий: он предложил лидерам революции подать личный пример!
Для дискредитации традиционного обряда похорон была налажена публикация статей, воззваний и речей. Публицист и писатель В.В. Вересаев писал: «А возьмите вы похороны уже самых рядовых, простых граждан: какое тут непроходимое убожество, какая серость и трезвость обряда! И какая недоуменная растерянность присутствующих! Приходят люди – и решительно не знают, что им делать».
«Крематорий – кафедра безбожия»
Вместе с этим поощрялись правильные и прогрессивные коммунистические – «красные» – похороны, которые собирали большое количество любопытных – вплоть до нескольких тысяч человек, «пришедших посмотреть, как коммунисты хоронят своих товарищей без попа и заунывного пения, без кутьи, поминок и плакальщиц». В прессе тех лет остались свидетельства того, как они проходили. Церемония представляла собой торжественное шествие на кладбище: «впереди шли музыканты, потом комсомольцы несли красный гроб, и за телом шли комсомольцы и коммунисты с флагами». Непременно присутствовала революционная символика: гроб красного цвета, красные повязки на рукаве, красные флаги. Главное нововведение той поры – «ни одного священника, ни одной иконы, ни одной молитвы, ни одного креста. Одна только песня: рабочая “Марсельеза”».
В. Московских. Эскиз картины «Похороны жертв революции 1917 года»
“Крематорий – кафедра безбожия” – под таким лозунгом журнал “Революция и церковь” объявил в 1920 году конкурс на проект крематория
И всё же с точки зрения большевистских лидеров самым идеологически правильным способом погребения была кремация. «Крематорий – кафедра безбожия» – под таким лозунгом журнал «Революция и церковь» объявил в 1920 году конкурс на проект первого в республике крематория.
Но выбить историческую память у русского народа было не так просто.
В пропаганду кремации включился Похоронный подотдел, вошедший в состав отдела Санитарно-гигиенических предприятий наравне с банями, прачечными и парикмахерскими. Люди рассказывали о «бонусах» нового способа погребения: гигиенические, этические и даже эстетические. Уже тогда использовался аргумент, который и сегодня так популярен среди тех, кто поддерживает кремацию: «Если же принять во внимание, что крематорий может быть построен в самом городе, – говорил на совещании Комиссариата внутренних дел 23 января 1919 года заведующий городским санитарным подотделом Кашкадамов, – то и расходы по погребению умерших в значительной степени сократятся». А в «Санитарных правилах об устройстве кладбищ и крематориев и о погребении умерших» от 30 января 1919 года подчеркивалось, что «сожжение мертвых тел производится в крематориях, устраиваемых с особого каждый раз разрешения Народного комиссариата здравоохранения».
Зрители «огненных церемоний»
Наблюдать за кремацией считалось прогрессивным занятием – это было сродни походу в экспериментальный театр В. Мейерхольда. Художник Ю.П. Анненков в своих воспоминаниях напишет: «Недостаточное количество гробов, выдаваемых тогда напрокат похоронным отделом Петросовета, навело Каплуна на мысль построить первый в России крематорий. Это показалось ему чрезвычайно своевременным и прогрессивным. Каплун даже попросил меня нарисовать обложку для “рекламной брошюры”, что я и сделал. В этом веселом “проспекте” приводились временные правила о порядке сожжения трупов в “Петроградском городском крематориуме” и торжественно объявлялось, что сожженным имеет право быть каждый умерший гражданин».
Проект крематория на территории Александро-Невской Лавры
Любоваться «огненными церемониями» после ужина у чекиста Каплуна ездили литераторы, художники, артисты революционной эпохи. Корней Чуковский посещал крематорий вместе с 13-летней дочерью. В его дневниковой записи от 3 января 1921 года читаем:
“Все в шапках, курят, говорят о трупах, как о псах. Наконец молодой строитель печи крикнул: "Накладывай!"”
«В печи отверстие, затянутое слюдой, – там видно беловатое пламя – вернее, пары – напускаемого в печь газа. Мы смеемся, никакого пиетета. Торжественности ни малейшей. Всё голо и откровенно. Ни религия, ни поэзия, ни даже простая учтивость не скрашивает места сожжения. Революция отняла прежние обряды и декорумы и не дала своих. Все в шапках, курят, говорят о трупах, как о псах. <…> Наконец молодой строитель печи крикнул: “Накладывай!” Похоронщики в белых балахонах схватились за огромные железные щипцы, висящие с потолка на цепи, и, неуклюже ворочая ими и чуть не съездив по физиономиям всех присутствующих, возложили на них вихляющийся гроб и сунули в печь, разобрав предварительно кирпичи у заслонки. Смеющийся Грачев очутился в огне. Сквозь отверстие было видно, как горит его гроб – медленно (печь совсем холодная), как весело и гостеприимно встретило его пламя. Пустили газу – и дело пошло еще веселее. Комиссар был вполне доволен: особенно понравилось всем, что из гроба вдруг высунулась рука мертвеца и поднялась вверх. “Рука! рука! смотрите, рука!” <…> Мы по очереди заглядывали в щелочку и с аппетитом говорили друг другу: “Раскололся череп”, “Загорелись легкие”, – вежливо уступая дамам первое место».
В своей статье «Ударим кремацией по ветхозаветным кладбищам» старший научный сотрудник отдела новейшей истории Русской Православной Церкви ПСТГУ Лидия Алексеевна Головкова отмечает: «Приходилось прикладывать особые усилия для пропаганды “огненного погребения”, как стали теперь именовать кремацию. Советским гражданам разъяснялось, что колумбарии должны заменить кладбища, а крематории – занять место церквей». И вскоре началось устройство первого в стране крематория – на месте церкви.
Печи в алтаре
Комиссия сразу наметила для постройки крематория участок земли на территории Александро-Невской Лавры. Митрополит Вениамин обратился к председателю Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов Г.Е. Зиновьеву с просьбой не осквернять обитель. Призыв митрополита Вениамина проигнорировали: на территорию Лавры начали свозить строительные материалы. При этом использовался подневольный труд заключенных, «начиная от инженеров и кончая землекопами».
Невероятными усилиями митрополит Вениамин и монастырская братия смогли отстоять не только огород, но и всю территорию Лавры от кощунственного строительства. Работы были перенесены на Васильевский остров. Только первый временный советский крематорий просуществовал недолго – до 1923 года. Сооруженная в спешке печь скоро вышла из строя. Всего за это время его работы было сожжено 379 тел (332 мужчины, 22 женщины, 25 детей и подростков). Агитация за кремацию так и не привела к особым результатам: подавляющее большинство тел было сожжено в административном порядке и только 16 – по желанию родных или согласно завещанию.
Только в 1970-е годы новый крематорий появился в Северной столице, при этом при его строительстве не было антирелигиозных лозунгов.
Агитационная открытка: «Церковь бывшего Донского монастыря - ныне 1-й московский крематорий»
Печи для крематория в Москве поставила немецкая фирма – та самая, что устраивала их потом в Освенциме и других лагерях смерти
После неудачи в Петрограде инициативу в развитии кремации перехватила Москва, где в 1927 году был открыт свой крематорий в перестроенной Серафимовской церкви Донского монастыря. Для лучшего устройства печей вызвали специалистов из немецкой фирмы «Топф и сыновья». Именно эта фирма чуть позже устанавливала печи в Освенциме и других лагерях уничтожения. В бывшем верхнем храме преподобного Серафима Саровского был устроен ритуальный зал; в нижнем, во имя благоверной княгини Анны, на солее и частично в алтаре встали немецкие кремационные печи. В центре ритуального зала был устроен раздвигающийся пол.
Весь тот год в прессе шла усиленная агитация за новый тип погребения. Газета «Вечерняя Москва» писала: «В Москве состоялось первое собрание учрежденного Общества распространения идей кремации в СССР. Общество объединяет всех сочувствующих этой идее. Годовой членский взнос составляет 50 копеек. Общее собрание решило организовать рабочие экскурсии в крематорий в целях популяризации идей кремации и привлечения новых членов».
Первыми клиентами крематория стали, как и следовало ожидать, старые большевики: 150 человек, во исполнение наказа Троцкого, завещали свои трупы на сожжение. В колумбарии, размещенном в стенах бывшего храма, на урнах можно прочесть надписи: «Большевик-чекист», «Член ВКП(б), стойкий большевик и чуткий товарищ». В путеводителе Шебуева 1930 года «Москва безбожная» говорилось: «Донской монастырь является пионером по части кремации в СССР!.. Лишь в СССР кремация доступна всем… Московский крематорий за рабочий день может совершить 18 сожжений. Какое облегчение для Москвы!» Газеты пестрели лозунгами: «У первобытных людей сожжение было религиозным способом погребения, в наши дни оно является антирелигиозным актом!»; «Крематорий – это конец мощам нетленным и прочим чудесам!».
Человеческую золу раздавали подмосковным сельхозпредприятиям в качестве калийного удобрения
Лидия Головкова в книге «Где ты?» рассказывает, что после кремации «человеческую золу собирали и раздавали подмосковным сельхозпредприятиям в качестве калийного удобрения».
В числе десятков тысяч кремированных здесь есть и жертвы, и палачи репрессий, участники больших партийных процессов 1930-х годов, представители военной элиты: М.Н. Тухачевский, И.П. Уборевич, А.И. Корк, В.К. Блюхер, И.Э. Якир и др.; известные деятели культуры: писатель И. Бабель, журналист М. Кольцов, режиссер В. Мейерхольд. А в 1934 году здесь были уничтожены останки самого осквернителя храма, умершего молодым, – архитектора Д. Осипова.
В следующей и заключительной части мы узнаем, как сегодня к кремации относится Православная Церковь. О кремации мы поговорим с известным богословом, доктором церковной истории, доктором церковного права протоиереем Владиславом Цыпиным. Узнаем о том, как относились к кремации святой Паисий Святогорец и другие чтимые подвижники благочестия.
