Когда вам грустно, делайте, как я, – читайте Евангелие. Не с первой главы, а с последней страницы, там, где рассказ о Воскресении Христа. И грусть уйдёт. Она просто растворится в мягком и мирном свете Пасхи.
Я всегда читаю книги с конца: если история хорошо заканчивается, значит, она достойна чтения, иначе – даже не берись. Евангелие в этом смысле – книга совершенная. Христос победил смерть. Являлся своим апостолам и утешал печальных учениц, ободрял друзей и кормил их рыбой.
Есть в этих рассказах одна удивительная особенность: все события происходят на фоне неожиданно сменившегося освещения. Будто до этого картины писались тяжёлым и густым маслом, и вдруг художники, – все, как один, – перешли на воздушную и по-весеннему свежую акварель, в которой много света, воздуха и улыбок.
Это новое освещение совсем не ослепляет, в нём нет буйства красок, а цвета умышленно сдержанны, как розы в бутонах.
Ты точно знаешь и предчувствуешь, как много в них красок и неудержимой жизни, но они только-только начали просыпаться, и открыться не торопятся, они лишь угадываются в этой спокойной тишине, очень живой, очень радостной и полной жизни, но по-утреннему тихой. Со страниц воскресных евангелий мерно и спокойно льётся тихий свет.
Пасхальные ангелы
Писание не советует шутить с ангелами. Им не задают много вопросов, редко возражают и, уж точно, никогда не спорят. Если ангел не просто явился, но ещё и заговорил – внимай, трепещи, покоряйся.
Отец Иоанна Предтечи, священник Захария, был человеком праведным и непорочным, но задавал слишком много вопросов. Архангел Гавриил наказал его, отняв способность говорить до самого рождения сына.
Ангелы величественны. Если вы увидите ангела, он не просто станет зримым и заговорит, он предстанет и возглаголет. Знатоки утверждают, что зрелище это устрашающее и царственное. Величие обнаруживается, прежде всего, в том, что ангелы, являясь людям, почти всегда стоят. Картина торжественная и ослепительная.
Но есть в Писании и прикровенный намёк на то, что они совсем не страшные и людям не враги. Скорее уж – братья. И откровение этой истины я вижу в повести о Воскресении Христа, точнее, в тех описаниях явившихся ангелов, которые дают евангелисты. Или уж совсем определённо: меня по-настоящему изумляет и успокаивает то, что пасхальные ангелы – сидят. Да-да, такой простой и неприметный факт.
Вот евангелист Матфей утверждает, что жены-мироносицы увидели ангела сидящим на камне, которым была прикрыта пещера погребения. Когда женщины подходили ко гробу, произошло землетрясение, и евангелист поясняет: землю трясло, потому что ангел принялся отодвигать камень от дверей гроба (Мф. 28:2). Уж если ангел взялся что-то делать, то сделает это по-ангельски основательно и эффектно. Сдвинул камень и уселся сверху.
Евангелисты Марк и Иоанн утверждают, что ангелы сидели в самой гробнице. Как бы там ни было, они – сидели. И это так здорово! Я бы сказал, это так по-человечески просто и утешительно. Они просто сидели. Сидеть – хорошо! Чем сидят люди, тем сидят и ангелы. Как будто устали быть серьезными и величественными, и время их утомительного служения свершилось, и наступил долгожданный отпуск, когда можно побыть самим собой.
Их величие никуда не исчезло, ведь стража была повергнута в трепет, а женщины побежали со страхом и радостью. Но свидетельство Иоанна, который мимоходом бросает, что Магдалина даже не поняла, что разговаривает с ангелами, мне кажется наиболее точным.
Ангелы запросто беседуют с женщинами, заботливо двигают камни, чтобы им легче и удобнее было зайти вовнутрь. Галантные и милые ангелы! Потому что – пасхальные, потому что им естественно быть с людьми в мире, дружить с ними, помогать, утешать, просто быть заботливыми братьями.
Верность учениц
«Какие у христиан женщины!» – восклицал с завистью и восхищением Либаний, современник Василия Великого, философ, оратор, язычник. И правда, наши женщины достойны и восхищения, и любования.
Первые ученицы Христа – Мария Магдалина, Мария Иосиева, Мария Иаковлева и Саломия! Они – участницы евангельского рассказа о Воскресении, который поражает своей честностью, в том числе благодаря правдивому описанию не только горя и растерянности учениц, их величественной верности даже замученному Учителю, но ещё и милой женской суетливости и материнской взволнованности, так скупо, но точно переданной евангелистами.
Христа погребали торопливо и скрытно в канун субботы, и верные ученицы не отходили от гроба ни на шаг, насколько позволял закон, ведь евреям строго было заповедано хранить покой седьмого дня.
Суббота помешала ученикам выполнить все положенные обряды: тело не успели помазать благовониями, и, читая евангельскую повесть, будто чувствуешь это так хорошо знакомое беспокойство и тревожную хлопотливость, свойственные только женщинам, – не всё сделали «как положено», «как следует». Но ещё до наступления священной субботы добрые ученицы успели приготовить благовония и ароматы для помазания тела Учителя.
Какой, должно быть, долгой была для них эта суббота! Они едва дождались субботнего вечера – новый день начинался с заката, – и чуть только зажглись огни, Магдалина с сёстрами явилась к торговцу благовониями купить драгоценного мира. И это тоже очень по-женски: купить впрок, – может понадобиться, пригодится, пусть даже и дорого, но что теперь дорого, после того, как Он умер?
И вот они идут к пещере. Меня всегда поражал этот рассказ: знают, точно знают, – видели, заметили, осознали, – что у гроба дежурит стража, которая не пустит в пещеру, но есть ещё одно препятствие – пещера закрыта не только стражей и печатями священников, но и плотно завалена огромным тяжёлым камнем, и им его не сдвинуть. Идут. Знают и всё равно идут. Умные и сознательные апостолы сидят в молчании и грусти. А ученицы, с трудом вытерпев субботу, спешат ко гробу. Женщины!
Все евангелисты настаивают: первыми к пещере, где был похоронен Спаситель, пришли именно ученицы – Мария Магдалина и другая Мария. Не ученики, а ученицы. По словам Иоанна, было ещё темно (Ин. 29:1), и это очень важно для евангелиста, благовестие которого пронизано символикой света и тьмы. Остальные свидетели на освещение внимания не обращают, утверждая лишь, что было «весьма рано» (Мк. 16:2), «очень рано» (Лк. 24:1), «на рассвете» (Мф. 28:1).
Ясно, что Мария Магдалина, в отличие от остальных учеников и учениц, за субботнюю ночь и воскресное утро несколько раз успела побывать у погребальной пещеры, и именно она первой увидела могилу открытой и, по свидетельству Иоанна, решила, что тело Господа выкрали и унесли (Ин. 20:2), о чём она тут же побежала сообщить апостолам.
Петр и Иоанн, услыхав такие новости, тут же побежали к пещере проверить слова Магдалины. Иоанн был моложе и прибежал первым, но во гроб войти побоялся. У него хватило духу только заглянуть внутрь. Что же он смог разглядеть? – Лежащие пелены (Ин. 20:5).
Пётр увидел чуть больше: он решился войти в пещеру и кроме пелен увидел еще и плат, которым была перевязана голова умершего. Этот плат лежал отдельно, аккуратно сложенный особым образом. Увидев эти погребальные пелены и плат, Петр и Иоанн уверовали. Во что уверовали? В то, что Христос воскрес. Уверовали и «опять возвратились к себе» (Ин. 20:10). Они ещё не видели Воскресшего Господа, но уже поверили Его Воскресению.
Ученики ушли. Они видели достаточно. Они всё поняли. Магдалина осталась. Она просто плакала, склонившись ко входу в пещеру. Апостолы только что были тут, но заметили
только брошенные погребальные одежды, которые не прилично носить живым. А рыдающая Магдалина, оставшись одна, увидела в пещере двух ангелов, сидящих на погребальном ложе.
По версии евангелиста Иоанна, ангелы не дают никаких торжественных наставлений Магдалине, кроме того, сама Мария сразу и не поняла, что это ангелы. Они ее просто спросили: что ты плачешь? И всё. Они сидят в пещере воскресшего Бога, а она – рыдает.
Чего это вдруг? Магдалина ещё не поняла, что Христос воскрес, она ещё «не уверовала», как Петр и Иоанн. Ангелам она отвечает, что плачет оттого, что тело Учителя кто-то украл. И сразу после этой фразы происходит встреча Магдалины с Господом.
Стоя у устья пещеры, беседуя с беспечными ангелами, она вдруг обернулась и оказалась лицом к лицу с Воскресшим Учителем. Важная деталь: она Его не узнала. Такая любовь! Такая верность, и – не узнала! Не увидела. Он спрашивает её почти о том же, что и ангелы: что плачешь, кого ищешь? Она, обращается ко Христу, не видя Его: «Господин! если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его» (Ин. 20:15).
Магдалина ищет тело – израненное, измученное человеческое тело, несправедливо казнённого хорошего человека. Она ожидала увидеть мёртвое тело – всё, что осталось от её любимого Учителя и Врача. Перед ней стоит Живой Христос, воскресший Бог, Победитель смерти, а она видит перед собой всего лишь садовника – незнакомого человека, которому вздумалось в такой ранний час бродить у гробовой пещеры.
Её глаза открылись лишь тогда, когда Он назвал её по имени. И это необычно. Узнавание пришло, отозвалось, откликнулось откуда-то изнутри. Бог – Творец и Создатель – называет твоё имя – разве на этот призыв можно не откликнуться, разве можно не узнать этот голос?
Узнавания
В дни евангельской Пасхи у всех вдруг что-то случилось со зрением. Петр и Иоанн не видят ангелов, сидящих в пещере, их видит только Мария. Сама Магдалина беседует с Господом и не узнаёт Его. Лука и Клеопа, ученики Христа, хорошо Его знавшие, много с Ним беседовавшие, не узнают в скромном страннике Воскресшего Бога. Даже Петр – кто был ближе? – и тот не сразу опознал в Неизвестном на берегу Тивериадского озера Воскресшего Наставника.
Да, конечно, все были просто поражены случившимся. Ещё не зажили раны от созерцания ужасов Распятия и Погребения, не высохли слёзы, не пришло спокойное осознание того, что довелось вынести, и тут – новое потрясение.
Христос воскрес, и явился Магдалине – почему-то она, эта беспокойная женщина, первой увидела Его. Потом Он явился остальным, пройдя сквозь стену, показал Свои раны, дал наставление, и никто не успел сказать ни слова. Не смог! Как в это можно поверить? Поэтому сперва не поверили Магдалине, поэтому Фома отказался верить остальным, но, по крайней мере, евангелисты донесли нам их голоса, их неожиданные восклицания.
Магдалина, узнав Спасителя, воскликнула: «Раввуни! – что значит: Учитель!» (Ин. 20:16) и хотела к Нему прикоснуться, но Господь запретил. Потрясённый Фома вскричал: «Господь мой и Бог мой!» (Ин. 20:28), и Христос разрешил ему потрогать Свои раны.
Почему Магдалине запрещено прикасаться, а Фоме можно? Почему Матфей утверждает, что мироносицы, увидев Воскресшего, «ухватились за ноги Его и поклонились Ему» (Мф. 28:9)? Есть много толкований. Ни одного из них до конца понять не могу. Видимо, это тайна, за которой, как мне кажется, кроется что-то очень-очень простое и понятное.
По-настоящему удивляет иное: ученики узнают в Явившемся Воскресшего Бога, Он обращается лично к каждому, называя Магдалину по имени, наставляя лично Фому, а не учеников вообще. Как они пережили, какими они стали после того, как Бог обратился к ним по имени? Я бы, наверное, потерял дар речи, если бы Бог вдруг неожиданно обратился ко мне, произнёс моё имя. Но они не молчат. Они восклицают.
Магдалина называет Его не просто учителем. С её губ срывается имя, которое она не готовилась произнести. Это Имя всегда хранилось и жило в её сердце. Она обращается ко Христу, используя ласковую уменьшённую форму от слова «учитель». Это чем-то похоже на наше нежное русское «батюшка» или «папочка» вместо торжественного «отец».
У Фомы таким именем было «Господь мой и Бог». Он – мой Бог, Бог, который видит меня, Бог, который верит в меня. И неудивительно, что эти люди обратили в христианство половину мира. Если тебя видит Бог, если в тебя верит Бог, если ты сам видел Бога и не просто остался жить, но воистину заразился Его жизнью, любая империя, власть, могущество не устоят перед словом этого человека. Они видели Бога. Бог говорил к ним. Как красиво и таинственно это взаимное нарицание. Когда Бог позовёт меня по имени, каким именем Божиим откликнусь я?
Бог. Просто Бог
Лука и Клеопа узнали Его в преломлении хлеба. Бог открылся им в Евхаристии, в таинстве благодарения. Он проговорил с ними целый день, утомившись от долгого пути, и никак не хотели Его отпускать – не смогли вынести разлуки с Ним. Его не видели их глаза, но так правдиво-пленительны были Его речи. Воскресший Бог ходил по земле. Просто ходил. Беседовал. Вкушал пищу.
Ошеломлённые необыкновенными событиями ученики не нашли ничего лучшего, как пойти ловить рыбу. Когда случается нечто чрезвычайное, и у тебя нет сил это осмыслить, просто займись привычным и понятным делом. Они были рыбаками, и в лодку к Петру поспешно взобрались Иоанн, Иаков, Фома, Нафанаил и ещё двое, – попробуй всех упомни, когда вокруг такое творится! Семеро в лодке, и Бог на берегу. И они опять Его не узнали.
И тогда случилось то, что Пётр помнил слишком хорошо: всё повторилось снова – неудачный лов рыбы, и кто-то властно требует снова закинуть сеть, и рыбы так много, что нет сил всю выбрать, и неудержимое желание броситься в воду.
А рыбок было ровно сто пятьдесят три – Иоанну это врезалось в память, так же как и то, что на берегу их ждал обед. Бог приготовил обед. Там был и хлеб, и рыба. А потом долго беседовали. Христос что-то говорил Петру, отведя в сторонку. Что-то про любовь и старость. Но евангелисты не говорят много. Из всех встреч и бесед запомнилось только одно – горело сердце, неудержимой радостью горело сердце.
И по всему миру был разлит тихий свет, который уже посещал эту скорбную землю, уже горел над этим морем и горами, когда мнительный Пётр вдруг непривычно успокоился и сказал: «Господи! Хорошо нам здесь быть!» Свете тихий! Как хорошо!
Архимандрит Савва (Мажуко)
pravmir.ru
