Что такое жизнь вечная в Раю, а что такое геенна и вечные муки? Об этом – лекция «Жизнь после смерти» профессора Московской духовной академии Алексея Ильича Осипова, прочитанная в ДК ЗИЛ, 12 мая 2004 года.
– Сегодня день необычный: впервые после Пасхи совершается поминовение тех, кто живы, конечно, но живут иной жизнью – не той, которой живём мы, но той, к которой придём мы. Поэтому вопрос о той жизни, которая является ступенью к жизни вечной, которую мы празднуем в Пасху, Воскресение Христово, является для нас особенно близкой темой, касающейся не столько нашего ума, сколько гораздо больше – сердца.
Так вот сегодня совершался день поминовения усопших. Хорошее слово – «усопших», как оно отличается от терминологии, которую мы слышим вне церковных стен. Вопрос «что там?» всегда интересует всех. Если обратиться к истории дохристианского религиозного сознания, то можно увидеть много вариантов, особенно интересны представления египетской религии. Малоинтересны, но очень значительны представления греческой мифологии. Но те представления, которые предлагает христианство, не встречаются больше ни в каких религиозно-философских построениях, христианство в этом отношении – уникальная религия.
Даже на одном этом вопросе – о посмертной участи человека и об эсхатологической участи – можно показать, что христианство – это религия, которая происходит не с Земли, а с Неба. Этот вопрос очень большой, я назову некоторые аспекты, которые, по-видимому, заинтересуют очень многих.
Первое: что происходит с человеком, когда он умирает, что бывает? Мы знаем обычные представления: 3 дня, 9 дней, 40 дней, знаем, что человек проходит по мытарствам. Но что это такое? Ясно, что это нечто иное, чем то, что мы можем себе представить.
Второй вопрос: а кто входит в жизнь вечную? Кто спасается? Одни христиане? Только православные? Из православных – только те, которые жили особенно хорошо? То есть спасаются 0, 000…….1, а все прочие погибают? Вопрос о тех, кто по каким-то причинам не смог принять христианство: по историческим, психологическим. Вопрос интересный и очень важный.
Ещё одна сторона: а что такое геенна и вечные муки? Они действительно вечные – бесконечные? И как сочетать, с одной стороны, предвидение Божье, когда Он творит мир, и любовь Божию, которая превосходит всякое человеческое разумение, а с другой стороны – наличие вечных мук? Как это сочетать – ведь Он же предвидел, что люди будут так жить, а не иначе? Он предвидел нашу свободу – Он же Бог.
Вот сколько важных вопросов возникает в связи с, казалось бы, простой темой – усопшими, поминовением их. Темы очень большие, на каждый вопрос можно и по дню потратить, но можно пройти и ускоренным темпом, хотя, когда быстро, не всегда бывает хорошо.
Итак, что же происходит там с человеком? Я-то эту тему хорошо знаю, я там бывал уже не раз, всё расскажу, как на ладони. Одно замечание – для профессоров там особое отделение есть, я если и бывал, то только там. Отделение это находится в самой нижней части того мира: почему – понять не могу. Все прочие находятся выше, но профессора – народ смиренный, вверх головы не поднимают, чтоб не подумали, что гордецы, и голова может отломиться.
Мы касаемся вопроса, по которому просто нет слов в нашем языке. Никто не может выразить то, что там происходит, даже профессор, если бы побывал там. Апостол Павел сказал, когда был восхищён до третьего неба, что «слышал глаголы, ихже не леть есть глаголати», то есть невозможно передать. Если бы кто сейчас заговорил у нас на древнеэфиопском языке, мы бы покивали головами, но сказали, что ничего не поняли. Нет понятий для выражения той реальности.
Где-то в 50-х годах умирал один епископ Смоленский и Дорогобужский, старенький, приятный человек, ничего особого из себя не представляющий, но его кончина была
интересна вот в каком отношении: он перед самой смертью озирался и говорил: «Всё не так, всё не так! Совсем не так!» Мы хоть и понимаем, что там всё не так, но всё же представляем себе, по образу и подобию этой жизни. Если ад или рай, или мытарства, то в соответствии с теми картинками, которые мы видели и с интересом разглядывали. Мы не можем отрешиться от этих вещей.
В этом отношении современная наука даёт нам кое-какие полезные вещи: исследователи, физики-ядерщики, которые занимаются миром элементарных частиц, прямо говорят, что нет в нашем макромире таких понятий, слов, с помощью которых мы смогли бы выразить реальности того, микромира. Приходится придумывать новые понятия, которые для нас ничего не обозначают, или, пытаясь выразить те реальности с помощью наших слов, говорить такие вещи, которые для нас абсурдны. Например: время течёт вспять. Чепуха какая. Но одна из теорий это утверждает, иначе нет способа объяснить, что там происходит. Или даже школьникам известное понятие «волночастица», когда элементарная частица ведёт себя то как волна, то как частица, в зависимости от ситуации. Когда что удобнее – тут мы так и мыслим.
Тот мир невыразим, реальность не та. Поэтому когда читаем «Мытарства» Феодоры, ученицы Василия Нового, на основании которых созданы целые иконографические сюжеты, мы понимаем слова ангела, сказанные в другом случае: «Всё, что ты видел здесь, это только слабое подобие того, что происходит там». Для слепого тот или иной цвет можно обозначить с помощью звуков: красный – до, зелёный – ре и так далее. Вроде он понял, а на самом деле ничего не понял. У него нет представления о цветах.
Попробуем перевести язык образов на язык понятий, чтобы попытаться понять, что же происходит там с человеком. Это важно для понимания участия многих людей, особенно нехристиан.
Обратимся к понятию «страсть». Что такое грех – всем понятно: шёл человек, споткнулся, упал в грязь, разбил нос, встал, утёрся, пошёл дальше. Страсть – это нечто другое: к ней тянет, причём порой тянет так сильно, что человек не может с собой справиться. Понимает, что это плохо, совесть вот-вот заговорит, это вредно не только для души, для тела вредно. Но не может справиться перед лицом совести, перед лицом собственного блага. Страсть – это рабство. Нужно это запомнить, чтобы понимать, что происходит в человеке при разлучении души с телом.
Подавляющее большинство наших грехов, в конечном счёте, связано с телом. Большой вопрос: может ли человек без тела грешить даже душевными грехами? Мы не знаем силы и механизма связи души с телом, знаем лишь, что связаны. Мы знаем слова: «страдающий плотью перестаёт грешить». Может, умирающий плотью совсем перестаёт грешить?.. Но тенденция такова. Но все страсти, которыми жил человек, остались, ничего не погашено, ведь корни страстей не в теле, а в душе. Даже телесных, самых грубых страстей. Иногда наборы самых отвратительных порнографических открыток находили у людей, которых, что называется, уже рассыпа’лись.
Что происходит с человеком, который не боролся с этими страстями, всячески исполнял их веления, культивировал? Страшное дело начинается для этой бедной души. Представьте: изголодавшийся человек, и вдруг ему сквозь решётку показывают приготовление пищи, он вдыхает все ароматы вкуснейшие – и ничего не может съесть, непроходимая стена. Душа отделена от тела, через тело страсти питались. Тела нет – и что начинается для человека?..
Если бы одна эта мысль укоренилась в нашу душу, мы бы уже поняли, с какой силой, какой настойчивостью мы должны готовиться к смерти, чтобы не оказаться стоящими и всё видящими, но ничего не могущими сделать. Почему церковное предание и говорит: страшна смерть моментальная. Человек, который не успел раскаяться, перемениться, а весь, с набором воспалённых страстей, вдруг неожиданно оказывается перед лицом этой стеклянной решётки, через которую он слышит, видит, обоняет, но ничего не может.
Великое счастье для христиан и тех, кто об этом знают, — они могут готовиться к испытаниям. И какой ужас тем, кто не верит и не знает.
Нам неплохо бы сейчас послушать человека, который перенёс ленинградскую блокаду. Мне рассказывали: очередь стоит, и вдруг в полусумасшедшем виде женщина кричит: «Я из Ленинграда!» — и очередь расступается, первой её пропускают. Вот что такое голод – одна страсть, одна болезнь. А когда в нас целый букет – с чем человек оказывается?
О первых трёх днях я ничего не говорю – может быть, душа в это время ещё ничего особого не испытывает, хотя, как говорит опыт многих, уже здесь начинается соприкосновение с тем миром, и это соприкосновение носит характер, вполне соответствующий духу человека. Чем он дышал, к чему был устремлён. Отцы говорят, что даже и к святым приступают, искушая их характер, но в первые дни по нашему, земному исчислению. Там нет времени, а у нас есть, поэтому мы можем ориентироваться, а уже потом душа вступает в иной мир.
Тот мир, без сомнения, имеет много разных, принципиальных ступеней, и вхождение туда происходит различными образами. Что происходит на следующих двух этапах, когда, как мы это называем, душа сначала водится по обителям рая, а потом ей показывают адские места.
Душа испытывается как на добро, так потом и на зло. Как пишет апостол: «Сегодня мы как бы зерцалом в гадании, тогда же лицом к лицу», — так, как есть. Душа становится способной созерцать тот мир, когда, освобождённая от тела, сама становится частицей того мира. Душа духовна, она вступает в область духов, начинает видеть, познавать. Познание не есть акт внешнего созерцания, это акт субъективно-объективный, охватывающий полноту и переживаний внутренних, и сопричастности с внешним, сопричастности тому, что человек познаёт.
Происходит испытание человека перед лицом добра, добродетелей. Представляется ему, например, кротость: хорошо это или плохо? Влечёт меня это или отталкивает? Целомудрие: смеяться над этим или душа влечётся к этому? Все добродетели представляются человеку на предмет испытания, насколько душа жаждет и жаждала этого. Видит в полноте красоту этой добродетели, ибо каждая добродетель – прекрасна. Бог есть красота неизреченная. Испытывается: приобрела ли человеческая душа в условиях земной свободы хоть какое-нибудь стремление к этой красоте?
То же самое происходит и там, что мы называем мытарствами, о которых мы говорим обычно больше, чем о первом. Человек ставится перед лицом Бога, святыни, а с другой – перед лицом всей силы страсти. Что побеждает? Как в земной жизни нас страсть побеждает, несмотря на желание добра, искание его, так и там, перед лицом святыни, а не просто совести или моих умственных соображений, перед лицом открывшегося добра – и страсть обнажается во всей силе. Зависть и любовь — куда ты, человек?.. Вот что такое мытарства. Страсть за страстью выявляются со всей силой, в зависимости, насколько страсть присутствует в душе человеческой, боролся он или нет.
Здесь для христианина обнаруживается и всё величие Христовой жертвы. Если человек здесь боролся со своей страстью, то там эта капелька добра, этот медный обол, по слову Варсонофия Великого, это ничто становится залогом того, что Господь входит и побеждает, даёт ему возможность победы над злом, которое присутствует в нём. Вот это самое главное в мытарствах.
Какое огромное значение имеет покаяние и борьба с нашими страстями ещё в этой жизни! Это становится залогом того, что не упадёт человек в эту страсть, не отречётся от Бога во имя господства и рабства у этой страсти. Вот что называют падением на какой-либо ступени мытарств. Мы, христиане, это знаем, как жалко, что этого не знают нехристиане: здесь надо бороться, если человек хоть немного старался, то там его Господь освобождает от страсти, от рабства.
Почему мы проходим испытание? Потому что Бог дал нам свободу, которой Он Сам не смеет коснуться. Свободные личности Ему нужны, а не рабы. Почему Бог смирился до
конца – до креста? Мог бы сойти с креста, когда Ему говорили? – Да. Мог бы явиться царём непобедимым? – Да. Но Он пришёл не царём, не патриархом, не богословом, не учителем, не фарисеем – пришёл никем, ни одной внешней регалии. Потому что внешнее может увлечь людей, они увлекутся внешним, но не той истиной, которую говорит Он.
Господь показал, что Он есть не только величайшая любовь, но и величайшее смирение. Ни малейшего давления на человеческую свободу. Царство Божие только свободой человеческой приобретается. Кто ответит любовью на любовь, тот становится богоподобным существом. Поэтому в испытании проверяется свобода человеческая, как она осуществлялась в земных условиях. Почему это так важно? – Здесь мы свободны: ни Бога не видим, ни преисподней, но совесть у всех есть, мы свободны творить добро или зло. А по смерти обнаруживаются плоды нашей жизни, с чем человек входит в истинный мир, когда всё открывается.
Мы друг друга не знаем: стоит человек — а что у него в душе? Добро или зло? Что у него в мешке? Слава Богу, что не знаем. А там всё открывается — мир действительного света. Поэтому неудивительно, что многие попытаются спрятаться в самую тёмную дыру, лишь бы никто не видел. Когда обнаружится всё перед лицом знакомых, друзей, родных – мы понимаем, что это такое.
Поэтому в Церкви есть бальзам величайший – покаяние: в душе, перед священником – изменение себя, своего образа мыслей, настроений, стремлений. Покаяние – это ненависть к тому греху, который я совершил. Например, Раскольников у Достоевского: он готов был с радостью идти на каторгу, лишь бы искупить своё зло. Покаяние есть средство спасения, Господь заботится, чтобы мы и после смерти не страдали, насколько это возможно. Всякая страсть, грех, преступление обнаруживаются там и начинают мучить человека. Поэтому Церковь и предупреждает: пока не поздно – возьмись за себя.
Вот что происходит в той жизни до девятого и сорокового дня. А что дальше? Что значит – суд пред Богом? Подводится некий первоначальный итог жизни человека. 40 дней – некий экзамен, как в школе, только не Бог судит человека, а сам человек перед лицом святыни падает или спасается. Это зависит от характера земной жизни. Бог насилия не производит, Он – величайшая любовь, человек сам идёт к Богу или уходит от Него.
Далее возникают ещё более сложные вопросы. Вот страсти победили человека – не знал он, поддался, но победили. Даже перед лицом Божьим не выдержал человек, охватила его страсть. Что дальше? По учению Церкви, сороковой день – не окончательный суд, последний суд называется Страшным судом. До Страшного суда идут какие-то процессы в самой душе. Разве напрасно Церковь молится об усопших? Если бы ничего с душой там не происходило, то зачем молиться? Церковь даёт назидание, как наиболее правильно поминать человека. Если кто-то действительно хочет помочь своему любимому человеку – как он может помочь?
Бывают две картины: одна, когда формальное отношение при искренней вере, другая – сущностное отношение тоже при искренней вере. Бывает, что люди ходят в храм, подают на проскомидию, в монастыри записочки, но при этом забывают самое главное. Мы, живущие, и наши умершие – это не два раздельных существа. Те, за кого мы молимся, кто являются нам близкими, они не отъединены духовно от нас. Мы с ними имеем реальную духовную связь, и можем помочь им – чем? Господь сказал Своим ученикам, когда они не смогли изгнать беса: «Сей род изгоняется только молитвой и постом».
В этом наша беда: мы ограничиваемся внешними даяниями, подаяниями, а, оказывается, помочь можно только молитвой и постом, т.е. праведной жизнью. Как в походе: один подвернёт ногу – мы распределяем его груз, его под руку возьмём или самого возьмём. На себя берём эту тяготу. Чем больше мы хотим помочь усопшему, тем больше должны постараться пожить по-христиански, хоть 40 дней, не говорю уж – год. Должны каяться, чаще причащаться, не только давать милостыню, но не отвечать злом за зло, никого не осуждать, не завидовать. А то, может, у меня миллионы – буду раздавать налево-направо, а сам каким был – таким остался. Нет, Бога подачками не купишь, ты сам изменись, хоть
на короткое время, ради умершего ближнего, возьми подвиг на себя. Тогда наша молитва приобретёт силу.
Почему был побеждён наш усопший? Потому что каждой страстью мы даём дорогу дьяволу, соединяемся с ним, а когда берём на себя подвиг христианской жизни, то мы помогаем усопшему выйти из этого тяжёлого состояния. Почему наши молитвы бывают бессильными? Думаем: подали в храм – там кто-то помолится. Уж если ты не молишься, тот, кто любит усопшего, то кто же там помолится? Что же мы себя обманываем? Это нужно всем усвоить и другим говорить: вот чем мы реально поможем, а прочими вещами не знаю, насколько можно. Борьбой со своими душевными страстями: лицемерием, лукавством и прочими – вот чем мы действительно поможем. Во имя усопшего не отвечу злом на зло соседу.
Очень часто мы своих усопших оставляем без помощи, к сожалению. Процессы с душой продолжают проходить за гробом. Как это происходит – не будем гадать, не хочу вдаваться в богословские фантазии, для нас важна идея, что эти процессы происходят, и им надо помочь.
Теперь обсудим вопрос, касательно тех, кто не знал Христа, нехристиан. Вопрос животрепещущий, волнующих многих. — Что ж, спасаются только православные? А из православных только горстка праведников? Хорош же ваш Бог! А вы говорите – любовь! У Аллаха и то больше, небось, любви.
Послушаешь такие упрёки, и понятна психология людей. Мы даём основания для таких, богохульных с точки зрения христианства, выводов, когда говорят, что Бог жесток. Знал, что погибнут? – Знал. Сотворил? – Да. Следовательно?.. Кальвин так и рассуждал: Бог изначально предопределил одних в погибель, других – к спасению. Ужасно.
Как же можно ответить на этот вопрос? У святых отцов находим различные высказывания. Есть отцы, которые говорят, что только православные спасаются, только в лоне Православной Церкви возможно спасение, вне Православной Церкви нет спасения. Правильно? – Правильно. Я только объясню, как правильно.
Я летел к вам на самолёте, благополучно долетели, парашютов нам не давали. Но во время Второй мировой войны, говорят, было несколько случаев (два или три называют достоверными), когда сбивали самолёт, и лётчик падал без парашюта и оставался не только жив, но и невредим. Например, зимой, под откос, толща снега – и он проходил эту толщу снега. Какой вывод сделаем? Простой – зачем парашют? А то находятся знахари, которые утверждают, что спасение возможно только с парашютом.
Поэтому правы те отцы, которые говорили, что спасение только в Православной Церкви. Православие даёт истинный путь, говорит, что спасение достигается изменением своей души, богоуподоблением, покаянием, стремлением к святыни. Тот путь, о котором говорится в Евангелии, который проложили страдальческие стопы подвижников, они назвали оптимальный путь. Остальные тоже указывают путь: попробуйте из Москвы до Таллина через Нью-Йорк долететь или через Австралию. Или не лететь, а на одинокой лодке проплыть через Тихий океан. Можно? – Можно, но очень трудно.
Поэтому отцы, говоря о спасении в Православии, не утверждают, что спасутся только православные, а из них – только горстка подвижников, а все остальные погибнут. Сейчас на Земле 6 миллиардов человек, а православных – около 170 миллионов. Тут явно что-то более серьёзное. Выскажу свою точку зрения. Христос сказал: «Всякий грех, и хула на Сына Человеческого простятся человекам, а хула на Духа Святого не простится ни в этом веке, ни в будущем». Сам Христос это сказал. У святых отцов единое толкование этого места насчёт хулы на Духа Святого: не прощается ожесточение, сознательное уклонение от истины.
Это не так, как пьяница: у него так жизнь сложилась, компании такие были, приобрёл пагубную страсть, уже не может не пить. Не об этом идёт речь. О сознательно противлении тому, что взору человеческому преподносится как святыня, как добро, как правда. Когда Христос четверодневного Лазаря воскресил – что Синедрион постановил?
Убить Лазаря. Уже стало ясно, кто такой Христос. Сомнений нет, очевидно. Нет? – Хорошо. Убить и свидетеля. Вот пример ожесточения.
Но к такому состоянию не просто человек приходит: это фарисеи, книжники и первосвященники распяли, а мы не такие. А каким образом они пришли к такому? Ведь просто так грех не совершается. К любому тяжёлому греху человек идёт, совершая его бесчисленное число раз в мыслях, желаниях, в сочувствии. А как человек приходит к хуле на Духа Святого? Здесь отцы говорят однозначно: суть этой хулы заключается в гордыне человеческой. Эта гордыня проистекает из чувства своей праведности.
Вспомните притчу о мытаре и фарисее, как фарисей хвалился. Кого Христос ставил в пример? – Очевидных грешников. Но эти грешники видели, что они на самом деле грешники. И они поставлены в пример. А самое страшное – когда человек видит себя праведником, когда он даже самые очевидные грехи свои оправдывает. Все виноваты, но не я, а если и есть какие грехи – а у кого их нет?.. Вот корень, из которого вырастает самый страшный грех хулы на Духа Святого. Я – хороший человек, поэтому ожидаю от Бога наград: венцов, митр. Из мнения о себе рождается такое противление Богу, ибо такому человеку никакого Бога-Спасителя не нужно. Мне не нужен Спаситель, мне нужен Наградитель. Кто распял Христа? – Лжеправедники.
Недаром Макарий Великий говорил, что гордыня является медной стеной, которая стоит между человеком и Богом. Первым в рай вошёл разбойник, который осознал, что он не тот, кем он должен быть. А «праведники» проходили мимо, кивали головами и хмыкали: «Сойди с Креста – мы в Тебя поверим!»
К хуле на Духа Святого приходят двумя путями: или человек уже попирает совесть, законы правды, прямо противится, впадает в сатанизм, или, как ему кажется, он живёт по Божьему закону, праведно, и как на дрожжах растит своё Я. Такие люди, по слову Христову, не имеют прощения, потому что никогда и не попросят его. У них нет покаяния, нет изменения этого состояния. Все грехи могут быть прощены, потому что там возможно покаяние. Даже и внешнее отрицание Христа может быть прощено, если нет хулы на Духа Святого.
Что значит – нет хулы? Мы находим множество высказываний: и в апостольских посланиях, и у отцов, которые проводят одну и ту же мысль: «Всякий, делающий правду, приятен Богу» (из Деяний апостолов), тот, который стремится к истине, к правде, к Богу, который видит, что сам он не истинен, не праведен и не свят. А то иногда бывают такие, что ради борьбы за истину готовы всех уничтожить. Нет, только тот, кто по совести стремится жить, кто по объективным условиям не смог найти. Русь крестилась тысячу лет тому назад. А до этого тысячу лет – все погибали?..
Господь никого не отвергает, кто стремится к Нему. Сошествие во ад, Великая Суббота. Господь выводит всех тех, кого мы называем ветхозаветными праведниками. Иногда эта формула вводит в заблуждение: праведники – это якобы те, кто верили, что придёт Мессия-Спаситель. Нет, не об этом идёт речь. Праведники – это те, которые стремились осуществить правду, видеть, что они не в состоянии достичь этой правды, видели погибельное состояние своей души и чувствовали, что им нужен Спаситель. Это православная вера – спасается тот, кто видит, что ему нужен Бог-Спаситель. А когда я просто верю, что две тысячи лет назад пришёл Спаситель, то я могу ничем не отличаться от бесов, которые «верят и трепещут». Поэтому праведник – тот, кто осознаёт: я весь в страстях, и без Бога они меня погубят.
Апостол Павел пишет в послании к Тимофею: «Христос – Спаситель всех человеков, а наипаче своих по вере», т.е. христиан – без сомнения, а также и всех остальных. Такая точка зрения порой вызывает возражения: так что же: всё равно как верить? Можно же быть тогда кем угодно?
Спасение совершается только Христом, Его жертвой. До Христа никакие праведники не спасались. Спасаются Христом, без Христа – нет спасения. Иначе бы Он не приходил.
Апостол пишет – хоть и по другому поводу – что можно спастись, «но как бы из огня». Всё сгорело, сам спасся, но остался ни с чем. Христианство даёт возможность человеку через борьбу со страстями, с грехом освободить себе путь к Богу. Подготовить себя таким образом, чтобы безболезненно достичь спасения. Человек же, который не знал христианства, т.е. не знал правильной жизни, многим заражён. Поэтому, когда он попадает туда, то начинаются истязания: страсти, пороки, с которыми он не боролся, даже не знал, как с ними бороться, начинают его мучить. Нехристианам тяжёл тот мир. Возможно, что если такой человек не хулил Духа Святого, то его путь может привести его ко спасению, но этот путь будет очень тяжёл.
Приглашают нас на приём: один знает дорогу и приходит беспрепятственно, а другой – то в болото попадёт, то к разбойникам, добирается весь избитый, грязный, через труды и страдания. Большая разница. Бог есть любовь, Он предупреждает, посылает апостолов, говорит: «Научите все народы, крестяще их», чтобы они не страдали.
Поэтому мне кажется, что спасётся больше людей, спасутся и те, кто стремились жить по совести, стремились к правде, которые увидели свою немощь в борьбе с тем злом, которое в нас присутствует. Но жалко нехристиан, им придётся столько пострадать, прежде чем измениться настолько, чтобы принять Бога, не пасть перед лицом того зла, тех страстей, которые обуревают нашу душу.
У космонавтов я был, встаёт один, говорит: «Что это Вы нам тут это — рассказываете всякое про это спасение – Вы лучше объясните про непорочное зачатие Иисуса Христа! Как это по законам физики, биологии – ответьте!» Поднялся шум в зале, там человек сто было, а я сижу в кресле вращающемся, молчу, жду, пока успокоятся. Потом говорю: «Хотите, отвечу?» — «Хотим!» — «Так вот: если есть Бог, то всё возможно: не только кит Иону, но и Иона кита проглотит, если нужно. А если нет Бога – то зачем вы меня спрашиваете? Тогда вообще ничего нет. Поняли?» — «Поняли…»
Насчёт вечных мук – вопрос очень сложный. В своей книжке в последнем издании я решил показать, как смотрят на этот вопрос ряд наших русских мыслителей и богословов. Все пытаются решить эту антиномию: с одной стороны, Бог – любовь, любовь до Креста, с другой – вечные муки. Может быть, соотношение спасённых и погибающих наоборот будет, а не то, которое мы вначале обозначили. Если христиане верят словам Христа, что спасутся все, кроме тех, кто хулил Духа Святого. Но человеческими мерками тут трудно измерять.
Рассказывают как достоверный один случай: сельский учитель спас от смерти зимой аристократа петербургского: тот сбился с пути. Аристократ в виде благодарности пригласил учителя в Петербург и устроил в его честь настоящий, шикарнейший великосветский приём. Сел учитель: справа от него 5-6 видов ножей, тут тарелочки, тут вилочки – не знает, что и делать. То возьмёт не в ту руку – искушение, то кушанье – не знает, как за него приняться. Сидит, бедный, обливается потом. А тут перед ним стоит овальная тарелочка с водой, а он же потом обливается – и выпил её. Все на него посмотрели и отвернулись. Он смотрит: а это же вода, чтобы руки отмывать от жирного! Он чуть в обморок не упал. Он уехал с этого приёма, и всю оставшуюся жизнь по ночам вскакивал в холодном поту.
Понимаете, к чему я говорю? Царство Божие – это не очень простая вещь. Царство Божие – это принятие Бога, Который есть полнота любви, вечная любовь. И всю Царство – это любовь, кротость и смирение. Человек, который всю земную жизнь культивировал прямо противоположное: злобу, ненависть – что для него было бы, если бы он оказался в этом Царстве Божьем? То же самое, что для того учителя аристократический приём. Ад в адской степени. Злобное существо не может быть в атмосфере любви, в Царстве Бога.
В том и заключается величайшая любовь Божья, что для тех, кто неспособен быть с Ним, Он даёт возможность быть вне Себя. Во тьме кромешней. Страшный суд состоит не в том, что Христос сядет — и одного на вилы, другого – на источники райские. Вся страшность суда заключается не в этом – Он не Аллах, не восточный деспот – а в том, что здесь
происходит окончательное самоопределение личности: способен он быть с Богом или нет. Лицемеры, лгуны, мнящие о себе – неспособны быть с Богом. Не Бог посылает во тьму, а человек сам избирает это. Страшность суда – в добровольном отказе от Бога.
Вот что такое геенна. Это не насилие, не греческая богиня с завязанными глазами, которая как компьютер судит: одного направо, другого налево. Исаак Сирин говорит: «Неправо думают те, кто считают, что любовь Божия оставляет грешника в аду – именно эта любовь и будет своего рода пламенем для тех, кто отверг эту любовь». Бог не отнимает человеческую свободу, поэтому человек уходит, это лучшее для него, как для учителя лучше возвратиться в своё село, нежели жить среди этих аристократов.
Так можно объяснить теоретически наличие геенны и Бога-Любви. Никакого насилия не будет, человеческая свобода – высшее качество наше, человек сам выбирает. Но мне верится, что, всё-таки, большинство людей смогут победить в себе дурные свойства и спасутся. Так мне хочется верить, особенно сейчас, когда мы вспоминаем Святое Христово Воскресение. Аминь.
Ответы на вопросы
– Не получается ли, что человек, уходя от Бога, помещается во тьму, в такое место, где ему хорошо?..
– Состояние человека, отвергшего Бога, это состояние господства страстей. Кто находится в страшной злобе – хорошо ему?.. Как у Данте: «Так в зависти кипела кровь моя, что, если было хорошо другому – ты видел бы, как зеленею я». Горение страстей: человек в ярости, зная, что его осудят, его расстреляют, а всё равно готов убить. Это огнь неугасающий и червь неусыпающий.
– Вы упомянули, что тьма кромешная – это кроме Бога, вне Бога. У о. Георгия Флоровского я встречал мысль кого-то из отцов о том, что человеческая душа бессмертна относительно, бессмертна постольку, поскольку эту жизнь даёт ей Бог. И как сопоставить это со тьмой кромешной, где нет Подателя жизни?
– Это вопрос, который не может быть нами разрешён в силу того, что мы не знаем, что такое вечность и что такое геенна. Мы оперируем понятиями, о которых не имеем почти никакого представления. Напомню, что Исаак Сирин говорил, что любовь Божья настигает грешника и в аду. Следовательно, ничто не может существовать без Бога, какая-то форма присутствия Божия имеет место.
Наши вопросы антропоморфны, мы лишь знаем, что там «не женятся и не выходят замуж» — там меняются категории отношений. Всё зависит от отношений: если видим, что человек ожесточённо борется против истины, против правды Божьей, то что это значит? Вспомним слова Христа: «Если кто не возненавидит отца, мать или ближних ради Меня…» Разве христианство пропагандирует ненависть? Нет, речь идёт о том, что истина и святость для человека превыше всего. Если кругом идёт война, а мать говорит своему сыну: «Сиди в подвале, а то тебя убьют. Пусть других убивают, а ты сиди». Как это?.. Т.е. человек может любить пристрастия, а не истину.
Во что часто превращается любовь к другому? – Это переодетый эгоизм. Я люблю до тех пор другого человека, пока он мне доставляет удовольствие. А как только он нажал мне на больное место: ах ты такой!.. Вчера объяснялись в любви, а сегодня последний целлофановый мешочек делим.
Соединяет дух, а не плоть и кровь. Единодушие делает едиными супругов, друзей, а когда эти духи совершенно разные, то два мира не могут даже соприкасаться друг с другом. Царство Божие и мир не могут соприкасаться с ненавистью. Происходит духовное отторжение, как гангренозный член отрезается. Не страдают праведники за грешников, там происходит раскол, разделение. Не было бы Царства Божия, если бы одни страдали за других.
Есть такая устойчивая церковная мысль, что если Господь даёт кому-то умереть на Пасху, то это является знаком. Но не того, что его простили, потому что он умер на Пасху, а умер
на Пасху потому, что его простили. Бог дал ему так умереть, потому что он каялся, жил соответствующим образом, может, был праведным разбойником.
– За что человеку посылаются страдания?
– За что наркоману, пьянице посылаются страдания? Это Бог посылает? С четвёртого этажа выбросился – это Бог посылает?.. Все заповеди Божьи для человека являются не требованиями, не приказами, а предупреждением, даже – униженной просьбой: «Не прыгай с четвёртого этажа – тебе будет плохо!» Не завидуй – печёнка станет плохая. Апостол Иаков так и пишет: «Бог никого не искушает, а каждый искушается, влекомый своими похотями и страстями». Мало кто из нас видит свою душу, даже малую часть её. А если бы мы её увидели – что бы произошло?..
В VI веке в Византийской империи произошёл переворот. Главнокомандующий армией совершил его. Человек был жестокий страшно: на глазах императора казнил несколько его сыновей – раздели донага и копьями загнали в костёр. А императору отрубили голову и на кол повесили.
Один высокой жизни монах всю ночь молился: «Господи, за что Ты послал нам такое наказание?» Утром явственный голос: «Искал худшего, но не нашёл». Понял подвижник, что это самое меньшее, что необходимо должно было уже произойти, учитывая наше душевное состояние. Если бы мы увидели состояние своей души и других душ, то сказали бы: как же ещё Земля существует!
А увидеть себя легко: я – хороший человек, но меня не троньте ни с какой стороны. Иначе узнаете, какой я хороший. А я узнаю, почему страдания посылаются.
– Как определить: в наказание или в исправление?..
– Никаких наказаний у Бога нет, все заповеди – просьба. Всё, что нам посылается, это для того, чтобы мы увидели, каковы мы на самом деле. Беда в том, что мы ищем причину вокруг себя. Маменька мне в детстве сказала: «Лёшенька, ни в коем случае на морозе не лижи железную ручку дверей!» Первое, что сделал Лёшенька, когда маменька отвернулась, — лизнул эту ручку. Был вопль страшный – с тех пор Лёшенька ни разу не лизал ручку.
Нужно запомнить мысль игумена Никона: «Все, так называемые наши враги, те, кто приносят нам неприятности, это драгоценные бесплатные учителя, которым мы должны быть всегда благодарны».
– Как Вы можете объяснить отрывок из Евангелия, когда пришли к Нему и говорят: «Господи, отвори нам. Не Твоим ли Именем мы…»
– Даже творение чудес совсем не обязательно является состоянием, которое мы бы назвали спасительным. Иуда творил чудеса, как один из двенадцати. Не это спасает человека. Некоторые дарования Божии могут люди получать, мы знаем это из истории Церкви. Но при неправильном устроении кончали жизнь самоубийством. И это после чудотворений: исцелений, прозрений.
Поэтому состояние спасения заключается в тех примерах, которые привёл Господь: состояние мытаря, разбойника, той женщины, которая слезами обливала и волосами отирала, – вот то состояние, которое делает человека способным к принятию Бога. Господь говорит: «Се, стою у дверей и стучу. Кто откроет Мне – к тому войду». Стучится как последний нищий – голосом совести, обстоятельств, словом правильным, которое мы услышим. Нам некогда – а Он там стучится, со своей совестью пристал.
Придут к Нему многие и скажут: «Не Твоим ли именем чудеса творили, пророчествовали?..» А Он ответит: «Отойдите от Меня». Спасаются только те, которые понимают, что не могут без Бога справиться со своими страстями.
– Могут ли прийти души умерших?
– Бывают случаи, когда по особому Божьему попущению, когда очень близкие, родные. Но здесь нужно быть очень осторожными. Святые отцы предупреждают, во-первых, в отношении снов, а тем более, когда вне сна: лучше не доверять. Иногда бывают совпадения, и человек привыкает к этим совпадениям, начинает доверять – и потом ему
такое представят, что он в петлю лезет. Опасно это. Надо относиться сдержанно и с недоверием. Нужно жить правильно, а мистическим явлениям не доверять.
Ведь это беда: 42% американцев имели контакт с умершими, две трети американцев имели опыт экстрасенсорных восприятий. Идёт повальное увлечение этой мистикой. Поэтому нам, православным, нужно быть трезвенными. Жить по Евангелию и каяться. Святые – и те отказывались от различных видений, а нам, грешным, тем более нужно быть осторожными.
- Когда Бог посадил дерево познания добра и зла в раю и ввёл запрет на вкушение плодов с него, не провоцировал ли Он этим зло изначально, ведь этот запрет больше всего влёк к его нарушению?
– В отношении провокации – мы исходим из своего теперешнего состояния, когда Лёшеньке было сказано не лизать железную ручку на морозе. Я полагаю, что состояние первых людей было иным. Думаю, что не надо изображать историю грехопадения как нечто неожиданное, потрясающее, случайное (что сильно просматривается в сочинениях западных богословов). Мол, неудавшееся творение Божие.
Господь знал, на что творит человека. Это древо познания добра и зла было средством самоопределения человека. Человек призван быть богоподобным существом, чтобы достичь этого богоподобия, он должен был утвердиться в добре. А как это сделать? – Только перед лицом испытаний. Все хороши, пока спят. Состояние, в котором был первый человек, было гораздо более низким, чем состояние, к которому был призван человек. Это первое состояние названо падательным состоянием. Состояние спасения, к которому призваны мы все, это состояние непадательное. Когда человек уже свободно не способен будет отпасть.
У блаженного Августина есть интересное выражение: «Велика свобода быть в состоянии не грешить, но величайшая свобода – не быть в состоянии грешить». Порядочный человек может достичь такого состояния, что будет умирать от голода, но не украдёт. Человек будет не способен творить зло, познав, как это губительно для него.
Адам не знал ещё зла, он не знал, каково быть без Бога, какое несчастье быть отделённым от Него. Через путь испытания он возвращается на путь совершенства. Господь всё это предвидел: древо познания добра и зла явилось тем средством, благодаря которому люди возвращаются уже сынами Божьими по благодати, а не тем наивным ребёнком, которым был Адам в своём первоначальном состоянии.
– Вы сказали о трёх персонажах: Боге, человеке и человеческой свободе, но не сказали ничего о сатане…
– Сатана не может прикоснуться к нам ни на одну йоту без нашего соизволения. У Исаака Сирина есть замечательное слово об этом: «Без нашего соизволения не может, только когда мы руку протягиваем своими беззаконными мыслями, чувствами, желаниями, деяниями». Макарий Великий говорит: «Бес приседит каждому греху, тогда духовно соединяется с нами». Добротолюбие, первый том, параграф 150, наставление Антония Великого: «Сам Бог не может меня спасти, тем более сатана не может меня погубить».
Кто такой сатана? – Тварь, да ещё падшая. Святые отцы определённо говорят: не давайте руку дьяволу.
– Господь попустил телесное беснование…
– Телесное беснование – это болезнь. Игнатий (Брянчанинов) об этом очень чётко пишет: «Господь попускал даже святым телесное беснование, обладание телом, но не душой человека». Он даже считает, что это порой говорит об особой милости к человеку. Это один из наиболее лёгких путей ко спасению. «Телесное беснование ничто по сравнению с душевным беснованием», — говорил святитель.
– Бог видит всё и попускает. Почему же на современном этапе Он попускает отпадение молодёжи, когда те не осознают своих действий, а близкие, родители не могут оказать им помощи, и их душа гибнет?..
– Часто мы задаёмся вопросами, которые находятся в цепи с другими проблемами. Если мы возьмём вопрос из середины, то не найдём и ответа на него.
Проблемы молодёжи на 75 процентов – это проблемы родителей. В Шотландии один пастор подошёл ко мне посоветоваться: у него двое сыновей – не ходят в церковь, гоняют мячи, балуются, не знает он, что делать. Разговорились, я спрашиваю: «А как у вас с телевидением? Хорошее? Программы благотворно действуют на детей?» Он говорит: «Вы что: какое там плодотворно! Вы что!» — «Так, может, вам телевизор выбросить годков на пять?..» У него лицо изменилось: «Нет, этого я сделать не могу». Хотя тут же мне расписывал, как вредно телевидение влияет на детей.
Я живу в Посаде. Смотрю: полночь, девушки лет по 15, выше крыши одетые, бродят. Машина остановились, полна ребят, те на девчат даже внимания не обращают – а они пошли к ним… Где родители?.. Поэтому, когда меня спрашивают, что делать с детьми, я говорю: «А почему не спрашиваете — что делать с родителями?» Зависит от родителей на три четверти, конечно, влияет и окружающая среда, школа, но наше время, как никогда, ставит вопрос: кто победит – семья или школа? А когда отец трёхэтажным кроет сына, чтобы тот не смел материться?..
Есть дух человека, а есть дух общества. Родители на себя не обращают внимания, поэтому дело гораздо глубже. Общее духовное расхолаживание, небрежность – общая атмосфера дурная, а дети что губка – они всё впитывают, а потом выражают в обнажённом виде те страсти, которые родители хотели бы и скрыть. Родители должны показать пример: дети воспитываются картинками, примерами.
– Самоубийство – это страшнейший грех, но как быть, когда человек, совершивший это, при жизни был совершенным праведником?
– Что значит – «совершенным праведником»? Если бы он был правильным праведником, то он бы никогда этого не сделал. Неправильный праведник – это какой? – Он ходит в храм, постится, всё исполняет, а внутри у него растёт червячок мнения о себе. Эта праведность ложная, может привести к самым серьёзным аномалиям, в том числе к самоубийству.
– Почему так много людей обращается к психологам, к тренингам разным, а не к Евангелию?
– Эта тенденция превалирует на Западе. В своё время мощный толчок дал Фрейд, потом Юнг, их учения приобрели большую популярность. Запад – он по существу безрелигиозный, об этом говорили ещё в XIX веке лучшие умы, например славянофилы, особенно Хомяков – почитайте его письма. А природа не терпит пустоты: нет религии – давайте заменять психологией. А теперь мы находимся под большим прессом западного влияния, поэтому не удивляйтесь, что к нам переходят все эти моды и тенденции.
– Какова участь солдата, который в момент смерти испытывал ненависть к врагу?
– Об участи ни одного человека не могу сказать. Мы оперируем понятиями, которые не можем понять: ненависть, любовь – они могут иметь разную степень, разброс. Мы никогда не сможем должным образом судить о духовном и душевном состоянии человека. Поэтому говорим: Бог – судья.
Но есть другие вещи, о которых мы можем судить. Если обратимся к истории христианства, то узнаем, что оно руководствуется в вопросах войны и мира таким принципом: «Нет больше той любви, как кто положит душу свою за друзей своих». Воины – это люди, которые первые идут на риск смерти за тех, кто сзади них, жертвуют собой.
Нельзя смешивать два понятия: есть гнев праведный, а есть неправедный. Христос говорил: «Научитесь от Меня кротости и смирению», — а что Он сделал в Храме? Кнут сделал, скамьи опрокинул, рассыпал монеты. Это праведный гнев. А у кого гнев неправедный, тот грешит, убивает свою душу, кем бы он ни был.
– Дорогой Алексей Ильич, расскажите что-нибудь про игумена Никона (Воробьёва).
– Хорошо. Речь идёт о человеке, который родился в 1894 г., а скончался в 1963 г. Его жизнь может оказаться для нас назидательной. Он из крестьянской семьи, но когда пошёл
в школу, а потом в реальное училище, то там совершенно потерял веру, полностью, и глубоко поверил в то, что наука может ответить на все вопросы его жизни и дать ему полноценное мировоззрение. Мы сейчас даже не представляем, насколько была сильна эта идея – наука против религии –уже в начале ХХ-го века.
Он увлёкся наукой, но потом понял, что наука вообще не касается вопросов мировоззренческих. Науку не интересуют проблемы души, вечности, она не теми вопросами занимается. Тогда он целиком и полностью погрузился в изучение истории философии. Здесь он достиг больших успехов, человек он был талантливый. Спал очень мало, читал очень много, на последние деньги покупал книги, ходя зимой в полуботиночках, в самые русские морозы. Он достиг порядочных знаний, так, что к нему приходили некоторые преподаватели проконсультироваться по какому-нибудь вопросу по истории философии. Знакомится он также с восточной философской мыслью, практикой не занимается.
К чему он пришёл, занимаясь философией? «Я увидел, — сказал он, — что ни философ – то философия. А где же истина?» После этого, разочаровавшись и в науке, и в философии, он поступает в психоневрологический институт – разочаровывается и там. По его словам, «там занимаются кожей, а не душой». Его духовные искания приобретают такой драматический характер, что, как он говорил, «я был на грани самоубийства». Все умирают – и я умру. И зачем тогда жить?..
И вот однажды, в 1915 году, летом, часов в 12 ночи, когда он находился в страшном переживании и размышлении по поводу всего этого, то вспомнил ту веру, которой его учили в детстве, и обратился к Богу: «Господи, если Ты есть – откройся мне! Я ведь не ради любопытства, не ради искания каких-то сил или благ». Это был вопль души на грани жизненной ситуации.
И здесь произошло то, что перевернуло всю его жизнь. Он говорит: «Меня охватило такое состояние радости, такое непередаваемое состояние близости Божией, бытия Божия, что я воскликнул: «Господи, я готов на любые муки идти, лишь бы не потерять то, что Ты сейчас мне открыл!» Мне Бог открылся в полную силу». Насколько это созвучно тому, что происходило в первые века христианства. Вспомним мучеников: как христианство могло сохраниться перед лицом жестокого закона: «Христиан – ко львам!»? – Вот как могло: если человек получал такое извещение в душе своей, то он был готов идти на любую смерть.
«После этого, когда я немного пришёл в себя, — продолжал он, — я услышал мерные и мощные удары колокола. Сначала я подумал, что звонят в местной церкви, в Вышнем Волочке, потом вспомнил: 12 часов ночи, какой звон? Но звон продолжался, будто в большой колокол». Но он не зря изучал философию, он подумал: не психологизм ли это, т.е. не галлюцинация ли? Его долго смущали эти сомнения, но потом он был так рад и так утешен, когда вспомнил рассказ Тургенева «Живые мощи», когда Лукерья перед смертью слышала звон колокольный, она по смирению не сказала, что звон с Неба, сказала – звон сверху.
Позднее он купил книжку С. Булгакова «Свет Невечерний» и у него нашёл то же самое. У Сергея Николаевича была похожая ситуация, когда он после смерти сына тяжелейшим образом переживал, и он тоже слышал этот звон колокольный – мерный и мощный.
И он говорит: «Тогда я понял, что вот эти внутренние соприкосновения Бога с душой человека иногда выражаются в этих внешних церковных феноменах». Обратите внимание: когда начиналась революция – что прежде всего делали? – Срывали колокола. Они за душу трогают больше всего. Колокол взывает к совести, поэтому их сбрасывали – ненавистные колокола.
Вот так совершилось его обращение. После этого он поступает в Московскую духовную академию вольнослушателем, там он особенно усердно посещал лекции по апологетике, которые читал Павел Флоренский. По его словам, «они многое мне объяснили», потому что сомнений было слишком много в предыдущий период его жизни. «В школе, в
реальном училище нам никто не отвечал на вопросы. Священник приходил и читал Закон Божий, но когда мы задавали вопросы, он говорил «отстаньте!» или не отвечал, заунывно читал и всё. И мы, действительно, выходили атеистами».
Кстати, Сергей Булгаков из семинарии ушёл почему? – Убедился, что Бога нет. Это печальная картина того времени, но и не только того: в духовных школах, к сожалению, в слишком большой степени присутствует эта схоластика, мёртвое изучение богословия, без соответствующей жизни, а оно способно душу убить.
В академии он проводит некоторое время, в 31-м году, в самое страшное время гонений, принимает монашество. В то время принять монашество – один к одному: стать христианином тогда, когда вышел закон «Христиан – ко львам!». Его арестовывают через 2 года в день Благовещения, уже иеромонахом, и отправляют в лагеря. В этом был особый садизм: священников и монахов сажали вместе с самой отъявленной шпаной. Он потом говорил: «Даже не голод или холод, а самое жуткое, что было здесь – это совместное пребывание в одном бараке со шпаной».
Когда Солженицын написал «Один день Ивана Денисовича», то он прочитал и сказал: «О, если бы так было у нас! Это чуть ли не курорт, идеальные условия, его, видимо, в какой-то особый посадили лагерь». Лишения, которые он перенёс, были очень тяжёлыми. Он надорвал сердце полностью. Говорил, что чудо с ним было: его освободили из лагеря за три дня до выстрела в Кирова: после этого уже никого не освобождали, повторно давали сроки.
Ещё его спасло то, что один уважаемый врач в Вышнем Волочке взял его в качестве универсальной прислуги. У врача был дом, сад, огород, и он делал там всё. «Здесь, — рассказывал он, — была уже другая школа, не внешняя, а внутренняя. Конечно, я был сыт и одет, но то, что происходило здесь, было не легче, чем в тюрьме, в другом отношении». Семья была совершенно атеистическая, они его знали ещё раньше. Там были две сестры, которые издевались, насмехались над ним, особенно одна из сестёр. Психологически ему было очень трудно. Но произошёл эпизод, заслуживающий серьёзного внимания.
Одна из сестёр тяжело заболела, кажется, раком. Ухаживать часто приходилось ему, а характер у неё был скверный. Он устроил ей звоночек, а она была страшно нервная, гневливая, оскорбляла, ругалась – было в высшей степени трудно. Но однажды эта сестра видит сон: ей являются какие-то, по её словам, «старцы», которые сказали, что в их доме есть священник, который принесёт ей спасение. Причём этот сон повторился. Она была в крайнем недоумении, никогда не думала, что он – священник, думала, служка какой-то просто, но потом вспомнила, что это Никон. После этого она попросила у него исповеди – отец Никон говорил, что её исповедь была сплошным рыданием.
После исповеди она так изменилась, что все в доме понять ничего не могли: из фурии и демона она превратилась в кроткого ангела. Все были просто потрясены. Умерла она как христианка. Вторая сестра тоже приняла христианство, потом монашество, а когда она умерла, то весь город хоронил её, но никто и не знал, что у неё под подушкой лежит монашеское облачение. Как говорил сам игумен Никон, его жизнь там была «высшей школой смирения», которое так воздействовало на окружающих его людей.
Ещё в лагере епископ дал ему характеристику, и он берёг её. Когда стали в 1944 г. открывать храмы, то, благодаря этой характеристике, ему дали возможность служения в городе Козельске. В Козельске он жил на квартире у монахинь Шамордина монастыря, сам монастырь был закрыт. И с этого времени происходит моё знакомство с ним, я помню, каким он там был. Это были кожа да кости, живой скелет. Годы были голодные, монахини тоже питались очень плохо: на кастрюлю супа (на четырёх монахинь и Никона) одна столовая ложка растительного масла, и то старшая причитала: «Ой, немного лей!»
Он жил как настоящий подвижник. Я был маленький, мы его пригласили в гости, а у меня была великая скорбь: кошка окотилась, но не хотела принимать котят. Поэтому когда батюшка пришёл к нам в гости, я первым делом к нему с просьбой: вот такая, мол, беда.
Потом сидим за столом, пьём чай, и такая сцена, как на показ: кошка растянулась, и все котята её сосут! На всю жизнь запомнился этот эпизод.
Затем было много других случаев поразительных. Однажды, когда мы жили в Гжатске (теперь это Гагарин), где-то в мае или начале июня, он подзывает меня: «Лёшенька, пойди сюда». Подводит меня к двери, берёт линейку и карандаш и отчёркивает. На следующий день опять: «Смотри – линейка уже выше!» И так каждый день подзывал и отчёркивал. Я смотрю: «Как интересно – линейка всё выше и выше!» Где-то в августе он перестал меня подзывать.
Я смекнул, в чём дело и говорю: «Батюшка, померяйте меня!» Он говорит: «Зачем?» Потом всё-таки померил и говорит: «Всё, на месте линейка. Ты что – хочешь быть выше Господа Бога? Он такого же был роста». За два месяца я вырос так, что когда пришёл в класс, все девчонки завопили: «Алик-то какой стал!» Я покраснел и бежать. Я вырос больше чем на голову за два месяца.
Для нас это казалось естественным, само собой разумеющимся. Фактов такого рода было много. Моя тётя тоже жила здесь. Когда она умирала, у неё были страшные боли. В пять часов утра прибежала её старшая дочь: «Батюшка, что делать?..» Он даёт ей на дне стакана чайную ложку (или две) кагора: «Отнеси ей». Та заснула, проснулась: как ничего не бывало – всё прекратилось. И все эти чудеса происходили закрыто, без какого-либо эффекта, как бы само собой.
Однажды одна женщина спросила мою маму: «Когда же вы переезжаете в Загорск?» Та удивилась, с чего бы, мол, им переезжать? А та говорит: «Так батюшка сказал же, что вы будете жить в Загорске!»
Могу засвидетельствовать, что когда батюшка утром выходил после молитвы, я на него смотреть не мог: не солнечный свет, конечно, другой, но смотреть на него нельзя было. Мы такой образ жизни вести не можем.
Если было богослужение, он вставал в пять часов, если не было – в шесть часов. Молился он или до литургии, или до 9-10 часов утра. Иногда он приглашал всех совершить пятисотницу: когда 500 молитв Иисусовых читают особым образом. Читал святых отцов и особенно завещал нам и всем изучать и своим руководителем иметь творении святителя Игнатия (Брянчанинова). Мы изо всей силы стараемся это соблюдать – его надо изучать.
pravmir.ru
