Священник Филипп Парфенов
Если бы Христос не пришёл 2000 лет назад, то всем благочестивым людям, жаждавшим святости и стремившимся к ней в ту эпоху, оставалось бы только присоединиться к фарисейскому религиозному течению в Израиле. Фарисеи (евр. – «прушим») означали буквально «отделённые» или «отделившиеся». Отделялись они из совершенно благих намерений, поскольку прежде всего стремились к святости.
«Будьте святы, потому что Я свят» – эти слова Торы могли для них значить очень много, никак не меньше, чем для последующих христианских монахов святоотеческий взгляд об обожении. Святой или святое в библейском понятии – действительно, отделённое от всего остального, посвящённое Богу, иное, неотмирное. Израиль рассматривался таким отделённым и избранным народом Божиим, то есть, «народом святым». Все 613 постановлений Торы, касавшиеся в том числе ритуальной чистоты, омовений, жертвоприношений, соблюдения Субботы и прочего, были направлены именно на достижение этой святости! В человеке должно быть святым всё – и душа, и тело, и его быт.
Следует также помнить, что Христос был наиболее близок по духу и учению не кому-нибудь ещё, а именно фарисеям в Израиле послепленной эпохи. Величайшим учителем из фарисеев незадолго до Христа был Гиллель – праведный, кроткий, бессребренник, милостивый ко всем, сострадательный, терпимый и открытый для всех. В то время были две основные школы в фарисействе, нередко соперничавшие между собой, – школа Гиллеля и школа Шаммая.
Нынешние два основных течения в русском православии – условно говоря, либеральное и фундаменталистское, – поразительно напоминают по своему характеру те две школы в фарисействе эпохи Второго храма. Шаммай был настроен куда строже, чем Гиллель, он ревновал о точности соблюдения Закона, тогда как Гиллель заботился скорее о раскрытии его духовной сути. Один из прозелитов однажды пришёл к Шаммаю, попросив его кратко изложить суть Торы, пока он сможет простоять на одной ноге. Шаммай прогнал его прочь с руганью.
Тогда тот пришёл к Гиллелю и попросил его о том же. Гиллель ответил: «Не делай ближнему того, чего себе не желаешь, – в этом вся суть Торы, все остальное – лишь толкование. Иди и учись».
Его внуком был Гамалиил, у которого воспитывался юный Савл, будущий великий апостол язычников. Впоследствии он напишет о себе, что он «обрезанный в восьмой день, из рода Израилева, колена Вениаминова, Еврей от Евреев, по учению – фарисей…, по правде законной – непорочный» (Флп. 3, 5-6).
У Христа были сочуствующие Ему из фарисеев, названные поимённо (Иосиф Аримафейский, Никодим, приглашавший Его к себе домой для угощения Симон), и наверняка ещё больше безымянных. И наоборот, из Евангелий видно, что Иисус никак не контактировал ни с иродианами («партией власти»), ни с саддукеями (аристократической архиерейской верхушкой), ни с отшельниками-ессеями, с которыми, предположительно, мог иметь общение Иоанн Креститель. И в то же время самые суровые слова были произнесены Иисусом именно в адрес фарисеев. Не столько в адрес конкретных их представителей, которые могли быть довольно разными по духу, сколько по поводу того духовного явления, которое впоследствии приобрело нарицательное имя фарисейства.
«Берегитесь закваски фарисейской…», «если праведность ваша не превзойдёт праведности книжников и фарисеев, то вы не войдёте в Царство Небесное», «на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи; итак, всё,что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают», и особенно восьмикратное «горе вам, книжники и фарисеи…» (Мф, гл. 23).
Но даже в этих обличениях Иисус не был одинок!
В Талмуде, который уже начинал тогда постепенно складываться, о фарисеях пишется подчас с нескрываемой иронией или всё с той же суровостью:
«Глупый ханжа, хитрый нечестивец, женщина-фарисейка и удары фарисеев губят мир» (Сота, 20а); «…бойся имеющих вид фарисеев, которые набожны подобно фарисеям, но поступают беззаконно…» (Сота 22б).
Притча о мытаре и фарисее, взятая в качестве первого подготовительного евангельского чтения к Великому посту, указывает на добродетели фарисея, который постится два раза в неделю (от одной Субботы до следующей), делает милостыню… Пост по Закону полагался для древних евреев лишь в немногие дни в году. Фарисей в этом отношении делал гораздо больше, стремясь, очевидно, к подвижничеству и святости. Стоит также отметить, что представление о Писании и священном Предании – вовсе не церковное изобретение, оно также было унаследовано от фарисейской традиции, поскольку в ней не меньшее значение уделялось устной Торе, чем Торе письменной. И разные способы и традиции толкования Торы в древнем Израиле лишь предвосхитили позднейшие святоотеческие толкования Нового Завета.
А уж «предание старцев», которого держались фарисеи, ещё больше напоминает ссылки на мнения святых отцов или на мнения отдельных авторитетных православных старцев современной эпохи. В общем, фарисеи эпохи земной жизни Христа или накануне её – это самые что ни на есть православные Израиля по отношению ко всем прочим религиозным течениям.
Лучшие люди Церкви последующего времени, конечно же, это понимали, по крайней мере, интуитивно. Богослужебные тексты Недели о мытаре и фарисее призывают христианина соединить всё лучшее, что есть у фарисея, со смирением и покаянным воздыханием мытаря. Который, в отличие от фарисея, не делал в жизни ничего хорошего, не стремился к святости, не соблюдал заповедей, но наверняка жил в своё собственное удовольствие и «брал от жизни всё». Но его покаянный вздох не остался незамеченным!
«Жизнь по-разному двое прожили: фарисей в добродетелях, мытарь в согрешениях. Но один по гордости безумной от смирения отступил, другой же возвышается, смиренномудренным явившись» (канон утрени, песнь 6-я).
С точки зрения вечности и в очах Божиих любое доброе дело, смешанное с превозношением себя и уничижением других, моментально обесценивается, теряя свою значимость и силу. Фарисейская ловушка, таким образом, подстерегает христиан всю церковную историю.
Можно сколь угодно стремиться к правой вере согласно постановлениям соборов и святых отцов, но без смирения и любви такая вера будет либо «медью звенящей или кимвалом звучащим», либо очередным соблазном как для самих православных, так и для окружающих.
Причём новозаветное, или «православное» фарисейство на фоне евангельской проповеди выглядит ещё более отталкивающим явлением, чем то, что было перед зарождением христианства.
В притче о блудном сыне даётся аналогичный фарисею религиозный тип – старшего брата. Который был также добродетельным и сознательным чадом своего отца, никуда от него не отходя и помогая ему верой и правдой. А младший сын был, наоборот, похож на тип мытаря.
Так вот, когда пропащий сын, наконец, возвратился к отцу после долгого странствия, его брат не только не обрадовался его возвращению, но ещё и обиделся, и вознегодовал о том, что отец устроил для него торжественный приём и пир.
Архиепископ Иоанн (Шаховской) в своей статье «Трудность высоких наименований» отмечал, что есть православные, рассматривающие своё положение как привилегию, подобно тому, как старший брат в притче воспринимал свою большую близость к отцу:
«Чувствуя своё «старшинство в вере», некоторые православные зазирают сперва нехристиан, потом «не таких, как они», христиан, и кончают осуждением тех православных, которые не принадлежат к их малой группировке. Разве мы не видим этого и в наши дни? И, по мере зазирания других людей, эти мнимо православные считают себя всё более чистыми, всё более избранными. Так порождается в мире вдвойне отвратительное новозаветное фарисейство: утешение не Божьей, а «своей» святыней».
Но здесь может быть ещё одна ловушка! Фарисейство не обязательно может быть охранительного или консервативного характера – оно с таким же успехом может носить и либеральный оттенок!
«Боже, благодарю Тебя, что я не такой, как эти фарисеи, ретрограды, обрядоверы… Слава Богу, что не имею с ними ничего общего!». В общем, древних фарисеев, как писал о. Александр Мень, больше нет, но отнюдь не умерло само фарисейство.
Из грязи и страстей смиренный возносится, но с высоты добродетелей падает бедственно всякий гордый сердцем: от его нрава, от порока бежим! (Канон утрени, песнь 3-я)
Богоизбранность Израиля была не привилегией, а особой любовью Бога к этому народу. Но одновременно она была и призывом к ответственности, к исполнению воли Господней. Израиль же часто оказывался безответственным, уклоняясь от спасительного для него пути. Всё то же самое происходит и с исторической Церковью, в первую очередь с православной.
Действительно, если не хотят православные смиряться, будь то на индивидуальном уровне, будь то на церковно-общественном, то начинают смирять обстоятельства. Или другие люди. Хорошо, если находят мужество признавать, что по грехам нашим всё это попускается. Но чаще всего происходит иначе. Православный активизм, акционизм, самоуверенное миссионерство. А плоды, преимущественно горькие и гнилые, между тем умножаются лавинообразно, затмевая и подавляя все добрые и нужные ростки на ниве Христовой.
Может, с новой силой стоит попробовать придти в себя, как блудный сын, и опомниться, как мытарь, потупивший взор и не дерзавший посмотреть вверх?.. Не искать при этом внешних врагов веры и Церкви, а попробовать увидеть, где мы враги сами себе, друг другу, и почему становимся «притчей во языцех»?
