- Здесь всё не так? Думаешь, «там» будет иначе. Бежишь туда, а там еще хуже. Опять бежишь, опять и опять. Везде одно и то же, только с нюансами. Если не остановиться, то можно всю жизнь пробегать с высунутым языком и недовольной душой.
Крупный слушал, щуплый говорил. Дождь загнал их под крышу кофейной террасы. Хлипкий такой дождь, но с намеком. Небо было сплошь злое, фиолетово-сизое и ветер усиливался. Потому и загнал двух людей от греха подальше - из соседнего сквера в кафе. Не их одних загнал. Других тоже. И меня. А иначе как бы я слышал то, что не моим ушам предназначено?
- Копай, где стоишь, - говорил щуплый. – Копай, где стоишь. Тупость, воровство, разгильдяйство везде есть и везде будут. Слышал? Даже в ЦРУ работники теряют ноутбуки с тысячами государственных секретов. По ящику говорили. Так чего же ты хочешь от хозяина станции техобслуживания? Конечно, разгильдяи. Конечно, приворовывают. Да что приворовывают – воруют в наглую. Конечно, плюют на простых людей. Но это везде, пойми. Зло лютует. А ты живи, вгрызайся в землю, пускай корни. Иначе плодов не принесешь.
- Да мне обидно, что все делается через одно место. Обидно, что можно лучше сделать, и я вижу - как, - это уже крупный подал голос. А я стоял к ним спиной, так же спасаясь от возможного ливня, и невольно слушал. Дождь баловался, что ли. И не лил в полную, и угрожать не переставал.
- Знаешь историю?
- Смотря какую.
- Про монаха одного.
- Монаха? А я при чем?
- Не спеши. Слушай. Тот искал в монастырях идеала. Чтоб там все, короче, как ангелы были. Чтоб любовь братская, и без злобы, и без греха, с одной молитвой и работой. Собственно, где его еще и искать, идеал?
- И чё?
- Чё. Сам понимаешь: кругом ведь есть и зависть, и злоба, и по пятаку могут дать. В тебе, что ль, этого нет? И всюду одни люди ничего не делают, а другие за них не разгибаются.
- Ну?
- Ну. Слушай. Монах бегал из монастыря в монастырь, как бабы из магазина в магазин. Пока его не стукнула простая мысль. Если я так буду дальше бегать, то буду чисто - белка в колесе! Серьёзная мысль. Я – белка в колесе, а диавол просто будет надо мной смеяться. Я буду потеть, а он будет смотреть и смеяться.
- Белка в колесе, - с улыбкой медленно повторил крупный.
- Да. «Белка» это многозначное слово. И «колёса» тоже. Но, не отвлекайся. Он написал себе – этот монах - на бумажке пару каких-то особых слов. Когда его ругали за что-то, или обделяли в пайке на обеде, или посылали на грязные работы, он вынимал из кармана эту записку и читал. Душа страдала, а он читал. Будто лекарство принимал. Да? Парня гнобят, а он вынимает из кармана какую-то записку, читает, что в ней написано, и… остается спокоен. И пайкой доволен, и на обидчиков не зол. Ну, и так далее.
- А что там было написано?
(Дождь грозится и не отпускает. А я, не оборачиваясь, напрягся, как гончий пес. Интересно же! Слушаю спиной. Слушаю затылком и в оба уха, а вида не подаю)
- Этот же вопрос тоже возник у монахов монастыря, в котором он остался. Что там написано? Может, магия? Может, сатанинские формулы? Знаешь, как тогда искали всюду дьявольский след? Может, подумали, что он вообще не монах, а чернокнижник? Так мы его! Тут только дай дорогу. Такие версии появятся! С этими версиями его и «свинтили».
- Это как?
- Да, как наши менты. Конкретно. Вломились в келью. Руки за спину, кулаком по ребрам, пинка под мягкое место и локтем по шее. Все, как везде. Монахи поймали у себя чернокнижника! Понимаешь? По тем временам – расстрельная статья. Резонанс на всю округу.
- Ну?
- Баранки гну. В записке, оказывается, было написано всего на всего: «Ради Бога всё буду терпеть»! Представляешь? «Ради Бога все буду терпеть». И больше ничего. Он все понял, этот бегающий в поисках идеала монах. Понял, что если бегать в поисках Рая, то нигде покоя не найдешь. Так и ты не найдешь покоя, решив найти идеальный автосервис с идеальным хозяином. Вот к чему я веду.
Они замолчали оба. И молчало небо, не желавшее греметь. А потом щуплый продолжил, уже как бы себе самому.
- Он решил остаться на месте, в монастыре, который не лучше и не хуже многих похожих. Этот монах. А когда его «запаивало» от грубости игумена, или от наглости старших монахов, или от обычной тоски человеческой, то он доставал свою записку, сделанную им же, и читал: «Ради Бога все буду терпеть!»
Дождик решил с улыбкой удалиться. Небо чуть просветлело. Ветер приутих. Люди с зонтиками стали их сворачивать, а люди без зонтиков – выходить на мостовые из-под навесов.
- Понимаешь? Те монахи страшно удивились прочитанному в бумажке и терпению этого парня. Они оставили его в покое. Зауважали. Поняли, что он не маг, а человек с глубиной. А чем он купил себе перемену в отношении? Одним предложением. «Ради Бога буду терпеть».
Крупный парень слушал молча, сопел и, видено, боролся с мыслями.
- Перетерпел, и все злое поломалось. Перетерпел, и безнадежная ситуация вышла на тихую воду. Потерпи, понимаешь. Такой закон. Потерпи и ты. Будь человеком с глубиной. Не будь плоским. Не будь мелким. Мелкие всюду несчастны. И всегда. Ради Бога потерпи, если ты в Него веришь. Или, ради семьи, если не веришь в Бога. Хотя это…
- Что, терпилой по жизни быть?
- Ты большой, конечно, но дурак. Прости. Я с любовью. Пойдем. Дождь уже, кажется, не польет. Народ зонтики сворачивает.
Я вышел после них. Через минуту, не меньше. Они успели пройти по мокрой дороге метров двести – триста. Видно было, что по пути они продолжали разговаривать. О всякой всячине. О том, как жить и не озлобиться. О том, как не быть «терпилой», но, все-же, уметь прощать. И я же был благодарен сизо-лиловому небу и грозному, так и не пролившемуся, дождю за то, что слышал напряженной спиной, навострёнными «ушками» и внимательной мыслью. Мысль, она жадная. Вечно жадная и до нового, и до красивого.
