Владимир ГУРБОЛИКОВ
Одна умная женщина как-то сказала важную для меня вещь. Разговор шел о деле, которое мы с друзьями считали чрезвычайно нужным и которое нам хотелось развернуть как можно шире.Женщина выслушала наши идеи, горячо их одобрила, а потом сказала:
«Только имейте в виду — многое из того, что вы задумали, так и останется благопожеланиями. Вы только не разочаровывайтесь. Знаете КПД паровоза? Так вот: если из ваших идей осуществится хотя бы десять процентов — это будет „потолок“. Такой уж у человека КПД».
Эти слова сбылись в точности. Наш размах был, как говорится, «на рубль», а удар получился... скажем, не на одну, а «копеек» на десять. Потом было еще много попыток сделать что-то грандиозно хорошее, но «закон паровоза» неизменно действовал. И я стал считать, что это правильно. Есть планка, которую никому не перепрыгнуть! Значит, такова уж степень нашей свободы.
Этим я частенько успокаивал себя. Но в глубине души осталось какое-то ощущение несправедливости. Понимаете, мне очень хотелось быть действительно свободным человеком! В том смысле, что мне очень хотелось совершать добрые дела, причем так, чтобы это были не относительно, а полностью чистые, добрые поступки.
Я понимал, что, следуя «закону», осуществить стопроцентно доброе, хорошее мне не удастся. Пусть так! Я мирился с этим. Однако — на практике это понял — еще важнее, чтобы к десяти добрым не прибавилось пять, пятьдесят, девяносто злых, дурных «процентов»! А они неизменно прибавлялись! Как я ни старался, все складывалось по страшной поговорке «лес рубят — щепки летят».
Особенно когда мне довелось стать начальником. То, чему одни сотрудники радовались, других людей разочаровывало — они ждали большего. Если мы кого-то поощряли — кто-то обязательно испытывал зависть. Если кто-то любил меня, моих единомышленников или то, что мы делаем, — то находился другой, кто ненавидел и это дело, и нас, и меня самого...
Оказалось, что «десять процентов добра» — отнюдь не рафинированные, и, по сути-то, не обязательно добрые!
И вот наступил такой момент, когда я стал чувствовать себя ужасно. Мне уже не важно было слыть в разговорах хорошим человеком. Напротив: я все больше боялся, что веду себя по-свински. Этот надлом произошел в момент, когда у нас в коллективе вспыхнула ссора, раскол. Напряжение было такое, что казалось, все рухнет.
И тогда неожиданно для себя, в один из таких дней я начал... молиться. Читать «Отче наш». А потом это стало происходить ежедневно. По дороге на работу глядел на церковь, молился и просил Бога, чтобы Он помог мне не стать стопроцентным, законченным гадом.
Отчасти поэтому и так я сделался верующим. Не потому, что искал утешения и новых иллюзий. Напротив — я лишился последних иллюзий. Гляжу на себя и думаю о себе даже хуже, чем окружающие. Ведь даже те мои поступки, которые выглядят внешне хорошими, с изнанки, в глубине души могут вызываться, например, самолюбием, желанием быть признанным. Или еще каким-нибудь очень низким, корыстным мотивом, о котором никто кроме меня не знает. С этим я пытаюсь бороться.
Я теперь не питаю также никаких иллюзий в отношении нашей свободы. Сделать какую-нибудь низость или ничего не делать — этой свободы хоть отбавляй. Но свободы для добра в нас самих очень мало. Я думаю, это буквально дар Божий — умение творить добро. И вот эту свободу надо научиться у Бога просить.
Есть такие слова: «У Бога все возможно». Когда я стал верующим, я узнал, увидел людей, которые дарили другим столько любви, проявляли такое терпение, такой героизм в своем повседневном тяжелом труде, что его невозможно посчитать в процентах. Это было подлинное добро — и даже непонятно, как это физически возможно!
Что объединяло их? Во-первых, вера, а во-вторых — огромное смирение, то есть они очень мало думали о себе и очень много — о других людях. Они не ждали благодарности — они ее боялись, боялись зазнаться.
И отказываясь от всего, чем обычно так дорожит человек: от признания, похвал, душевного и материального комфорта, они были, тем не менее, СЧАСТЛИВЫ! Они знали, зачем живут. Кстати, они не просили у Бога индульгенции, наоборот — совершенно серьезно отказывались от больших надежд на «светлое завтра» в Раю. Просто они сделали выбор, нашли веру и были свободны служить ближним, служить Богу... Я счастлив был бы получить именно такую свободу.
