Иногда Воскресение Христово представляется как заключительная радостная нота повествования о Его жизни, благодаря которой после томительных глав о предательстве Его Иудой, взятии под стражу, распятии и погребении евангелист смог завершить рассказ словами «и жил Он долго и счастливо», будто значение Воскресения этим и исчерпывается. В соответствии с богословскими воззрениями евангеликов, Воскресение Христа толкуется лишь как выкуп, который Иисус уплатил на Кресте за наши грехи, то есть Отец показал, что суммы, уплаченной Иисусом в виде смерти за наши грехи, вполне достаточно. При таких воззрениях Воскресению Христову не придается столь же спасительное и великое значение, сколь и Его Страстям.
Некоторые западные теологи не придают Воскресению Христову столь же великое значение, сколь и Его Страстям
Наверное, именно поэтому в богослужениях евангеликов в центре внимания лишь один Крест:
«Далеко на горе стоял старый крепкий Крест, символ страдания и бесчестья, и я люблю этот старый Крест, где Возлюбленный и Лучший был убит за мир погибших грешников»[1].
Писатель этого чудо-гимна не проронил ни слова о том, как он любит опустевший Гроб, хотя он, без сомнения, верил, что Гроб был пуст. Помню, как я обедал с одним таким западным теологом (старавшимся вести набожную и святую жизнь), и во время обеда он высказался, что Крест был «кульминацией», а Воскресение – «вишенкой на торте». Так как он был моим хорошим другом и я не хотел его обидеть (тем более что он и за обед платил), я просто ответил: «Как странно, что граница между Востоком и Западом пролегла по обеденному столику этого ресторана».
Я мог бы написать о спасительной силе Воскресения, которой «поглощена смерть» (1 Кор. 15: 54) и дарована миру жизнь вечная. Но здесь я хотел бы сделать шаг назад и посмотреть, как Воскресение Христово выступает не столько в роли окончания повествования о Христе, сколько в роли начала повествования о грядущем веке.
Ведь важно понимать, что Воскресение Христово совсем не таково, как воскрешение дочери Иаира или сына наинской вдовы – в общем, всякого человека, кого Христос воскресил из мертвых во время земного служения. Они восстали из мертвых к той же жизни, что была прежде смерти. То же самое можно сказать даже о Лазаре, хотя при его воскресении не просто дух вошел в тело (как и в случае других, воскрешенных вскоре после смерти), но сами силы тления были обращены вспять. В отличие от дочери Иаира, воскрешенной через несколько минут после смерти, Лазарь был мертв четыре дня и, конечно, начал разлагаться. Так что при его воскресении силы разложения были обращены вспять и разложившаяся плоть была исцелена и восстановлена. Когда Лазарь восстал из гроба, жизнь, возвращенная ему, была точно такой же биологической жизнью, которую он имел прежде смерти. Он все так же был подвержен слабости, немощам, болезням, смертности и через некоторое время снова умер – теперь уже (до всеобщего воскресения) окончательно.
Не так обстояло дело с Воскресением Христовым. Христос воскрес к нетленной жизни, которую все обретут в грядущем веке. Когда Иисус восстал из Гроба, Он больше не был подвержен слабости, немощам, болезням, смертности.
«Христос, воскреснув из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет над Ним власти» (Рим. 6: 9).
Хотя Он остался осязаемым, физически реальным, из плоти и крови (см.: Лк. 24: 36–39 и мою статью «Up It Comes Again – the Whack-a-Mole Heresy»), Он больше не был подвластен физическим ограничениям века сего – в том числе, очевидно, и ограничениям времени и пространства, ведь Он мог скрыться с глаз по Своей воле и явиться в запертой комнате, не открывая и не выламывая дверь (Лк. 24: 31, Ин. 20: 19).
Воскресение Иисуса было не просто концом рассказа о Его земной жизни, но первым шагом к воскресению всего мира
Чаяние большинства иудеев эпохи Второго Храма было в том, что в конце сего века Мессия явится, и все мертвые воскреснут (см., например, 3 Езд. 7: 25 и далее). Когда апостолы размышляли о значении Воскресения Христова, им становилось ясно, что всеобщее воскресение уже началось. Воскресение Иисуса было не просто концом рассказа о Его земной жизни, но первым шагом к возрождению и воскресению всего мира. Именно это имел в виду апостол Павел, говоря:
«Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут, каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его. А затем конец, когда Он предаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу» (1 Кор. 15: 22–24).
Павел вряд ли выразился бы яснее: всеобщее воскресение, долгожданное иудеями вместе с победой Мессии, началось. Христос Сам был первым из воскресших, а принадлежащие Ему будут воскрешены при Его Втором Пришествии – в то время, когда Он окончательно упразднит всякую иную власть, кроме Своей собственной, включая власть смерти, и предаст Царство Отцу. Учитывая, что Воскресение Иисуса не было подобно воскрешениям всех остальных (например, Лазаря и дочери Иаира), но событием, явившим силу будущего века в сем веке, нельзя сделать иного вывода. Таким образом, всеобщее воскресение наступит не через долгое время после Воскресения Иисуса – всеобщее воскресение уже началось.
Это одна из причин, по которой мы повсеместно находим в Новом Завете акцент на том, что наступило последнее время. Примеров таких высказываний очень много, и в одной статье их все не перечислить. Но некоторые из них мы упомянем:
- Апостол Павел: «Ныне ближе к нам спасение, нежели когда мы уверовали. Ночь прошла, а день приблизился» (Рим. 13: 11–12).
- Апостол Иаков: «Вот, Судия стоит у дверей» (Иак. 5: 9).
- Апостол Петр: «Впрочем, близок всему конец. Итак, будьте благоразумны и бодрствуйте в молитвах» (1 Пет. 4: 7).
- Апостол Иуда: «Но вы, возлюбленные, помните предсказанное апостолами Господа нашего Иисуса Христа. Они говорили вам, что в последнее время появятся ругатели» (Иуд. 1: 17–18).
- Апостол Иоанн: «Дети! Последнее время» (1 Ин. 2:18).
- И Сам Господь в конце книги Откровения: «Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его» (Откр. 22: 12).
Особое подчеркивание того, что мы живем в последнее время, в заключительные дни мировой истории, коренится не в календарных соображениях, а в убежденности, что всеобщее воскресение уже началось. Поэтому и апостол Павел мог написать чуть ли не мимоходом, что конец времен уже настал (см.: 1 Кор. 10: 11). Апостолы не утверждали (как говорят многие писатели), что ожидают Второго Пришествия в течение своей земной жизни. Как показал Н.Т. Райт в трудах по апостолу Павлу, если бы ранняя Церковь вправду ожидала, что Второе Пришествие состоится в скором времени, то странно, что в писаниях II века не зафиксировано ни следа разочарования в этом. Правда же, пережитая коллективная травма разочарования оставила бы где-нибудь свидетельство о себе? Но такого свидетельства нет совсем, и писатели II века жили и писали с той же безмятежной уверенностью, как и жившие в I веке, будучи убеждены, что все идет по тому самому Божественному плану, как они ожидали. В дошедшей до нас литературе нет свидетельств, что столь важное ожидание Второго Пришествия не оправдалось или оно было по неведомым причинам отложено.
Это показывает, что в Новозаветных текстах сказано не то, что Второе Пришествие должно было наступить в считанные десятилетия, но то, что с Иисусом человеческая история достигла цели. По большому счету, у всего последующего не было особого телеологического значения, никакого ?????[2] или особой цели, никакого ключевого значения в плане домостроительства спасения. Это можно сравнить с тем, как двигатель автомобиля рокочет, когда его отключают: некоторое время двигатель еще шумит, пока, наконец, не заглохнет.
С Христом история уже достигла своей цели, и вся наша жизнь – лишь ожидание перехода в жизнь вечную
Так и история после Воскресения Христова – шумит, гремит, крутится, как двигатель машины, но неизбежно заглохнет. Теперь у исторических событий нет особого назначения, кроме провозвестия Евангелия. С Христом история уже достигла своей цели.
Что это все значит для нас? Две вещи.
Во-первых, это значит, что наша жизнь во Христе заключает в себе ожидание, поэтому и апостол Павел определил христианина как человека, обратившегося «к Богу от идолов, чтобы служить Богу живому и истинному и ожидать с небес Сына Его» (1 Фес. 1: 9–10).
Тема христианской жизни как ожидания кончины пронизывает весь Новый Завет. Поэтому Павел говорил коринфянам, чтобы они развивали духовные дарования, «ожидая явления Господа нашего Иисуса Христа» (1 Кор. 1: 7). Он сказал, что, страдая в этом веке, «мы ожидаем усыновления, искупления тела нашего». (Рим. 8: 23). Он сказал, что, живя как граждане Неба, мы «ожидаем Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа» (Флп. 3: 20), Который придет с Неба преобразить наши тела.
Конечно, это не пассивное ожидание, будто нам только и осталось, что лишь праздно шататься, лениться и читать романы из серии «Оставленные»[3]. Как говорится в одной православной молитве, мы хотим: «да не падше и обленившеся, но бодрствующе и воздвижени в делание, обрящемся готови». Это делание заповедей включает в себя кормление алчущих, помощь миру, исполнение гражданских обязанностей и тысячу других моральных долгов и добрых дел. Но, делая все это, мы не забываем сводить глаз с горизонта, «ожидая блаженного упования и явления славы великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа» (Тит. 2: 13). Как сказал один христианский острослов, мы ждем не undertaker’а (гробовщика), а Upper-taker’а (Возносящего). Этот вопль души, жаждущей возвращения Христова и завершения воскресения мертвых, нашел отражение и в Дидахе, своего рода древнем руководстве к христианской жизни: «Да приидет благодать и да прейдет мир сей!»
Во-вторых, это значит, что мы должны жить так, чтобы всегда быть готовым к кончине. Опять же, апостолы и это особо подчеркнули. Павел писал, что, так как «ночь прошла, а день приблизился», христиане должны «отвергнуть дела тьмы и облечься в оружия света. Как днем, будем вести себя благочинно, не предаваясь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти». Вместо того надо «облечься в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращать в похоти» (Рим. 13: 12–14). Петр написал то же самое: так как нам обетованы новое небо и новая земля, где правда обитает и, наконец, обретает постоянное жилище, мы должны «потщиться явиться пред Ним неоскверненными и непорочными в мире» (2 Пет. 3: 14).
Мы живем в межвременье между Воскресением Христовым и воскресением всех остальных
Хоть мы и живем в мире тьмы, окутанные ночью, мы должны вести себя так, как если бы день уже наступил, жить, как «сыны света и сыны дня» (1 Фес. 5: 4 и далее). Мы живем в межвременье между Воскресением Христовым и воскресением всех остальных, и потому мы – люди до глубины души эсхатологические. Мы живем в последнее время, в ожидании явления Христа.
В классических западных катехизисах учение о последних судьбах мира сведено к нашей индивидуальной судьбе, состоящей из «смерти, посмертного суда, рая и ада». Это трагическое и выхолощенное воззрение, сужение Новозаветного эсхатологического взгляда, объемлющего вселенную. Мы чаем не одной лишь индивидуальной награды на небесах, а лучшего: мы чаем полностью обновленной вселенной, где наконец-то будет обитать правда. В наших сердцах возглас «Маран-афа!» («Гряди, Господи») звучит постоянно. Дети! Последнее время.
