Айфоны и планшеты, вай-фай и постоянный выход в интернет, мобильные телефоныи СМС… Благодаря им мы теперь всегда на связи, всегда в курсе событий, можем в одну минуту найти нужную нам информацию. Однако, как говорили Ильф и Петров, вот уже и радио изобрели, а счастья всё нет и нет. Скорее напротив. Из наших мыслей и чувств всё больше и больше куда-то уходят глубина и неторопливость. Мы всё меньше читаем, зато всё больше общаемся. Всё меньше думаем, зато всё больше говорим. У нас уже не произведения, а одни тексты. Не мысли, а информация и посты. Которые попадают в соцсети и там очень скоро навсегда пропадают, погребенные новыми горами подобных высказываний. Попробуйте найти в Фейсбуке хотя бы свои слова годичной давности. Обилие церковных сайтов и споры православных блогеров в соцсетях – как к этому относиться? Всё это на пользу, или это, напротив, Троянский конь, который изнутри подтачивает и портит наше сознание?
Вопрос о технике принадлежит к вечным философским темам. Некоторые мыслители и философы считали и считают, что техника сама по себе не благо и не зло. По их мнению, она лишь инструмент, средство. Ее польза или вред зависит от того, как ее применять. Лопатой можно вскопать поле картошки, а можно – и яму, чтобы спрятать труп. Или вообще рубануть ею по чьей-нибудь голове. Но сама лопата в этом не виновата. Виновен или невиновен тот, кто в данном случае держал ее в руках.
Наивно утверждение, что техника сама по себе не благо и не зло
Взгляд этот, при всей его казалось бы трезвости и разумности, на самом деле весьма наивный, страдает рассудочной непроницательностью. Одно дело – лопата, другое – ядерные бомбы и коммуникационные гаджеты, производимые в гигантских масштабах. В них реализуются человеческие страсти – желание иметь побольше, быть еще быстрее, видеть и слышать, что хочешь и когда хочешь. Техника с этой точки зрения не невинна, поскольку является отражением человека. То, во что он вложился и через что видно, чего он на самом деле хочет.
Где-то за последние 30 лет эволюция техники совершила качественный скачок. Теперь технический прогресс уже напрямую взялся за человеческое сознание и общение в информационных технологиях. Если раньше влияние было более опосредованным (скажем, скорость поездов и самолетов устраняла само понятие дали, раз за 24 часа можно добраться в любую точку земного шара), то теперь компьютеры и коммуникационные гаджеты уже напрямую влияют своей скоростью и вездесущестью на наше мышление и сознание, на их операционные возможности и способности.
Чтобы продемонстрировать «не невинность» техники, для начала не собственно коммуникационной, показать, что она не просто средство связи, я хочу сослаться на один сюжет из истории русской философии, когда философ и филолог Алексей Федорович Лосев практически предал анафеме всего лишь привычный нам электрический свет. Он усмотрел в нем нечто, совершенно противоречащее церковному быту и сознанию. При всей парадоксальности и, казалось бы, провокативности подобного взгляда, у него есть серьезные основания.
Почему философ Лосев бы против лампочек в церкви
Молитва. Фото: Гурий Балаянц / Expo.Pravoslavie.ru
“Квартиры, в которых нет живого огня – в печи, в свечах, в лампадах, – страшные квартиры”
«Нельзя молиться при электрическом свете, а можно только предъявлять вексель. Едва теплящаяся лампадка вытекает из православной догматики с такой же диалектической необходимостью, как царская власть в государстве или как наличие просвирни в храме и вынимание частиц при Литургии. Зажигать перед иконами электрический свет так же нелепо и есть такой же нигилизм для православного, как летать на аэропланах или наливать в лампаду не древесное масло, а керосин. Нелепо профессору танцевать, социалисту бояться вечных мук или любить искусство, семейному человеку обедать в ресторане и еврею – не исполнять обряда обрезания. Так же нелепо, а главное нигилистично для православного – живой и трепещущий пламень свечи или лампы заменить тривиальной абстракцией и холодным блудом пошлого электрического освещения. Квартиры, в которых нет живого огня – в печи, в свечах, в лампадах, – страшные квартиры».
Эти слова взяты из «Диалектики мифа» Лосева, вышедшей в 1930-м – за год до его ареста (за эту безоглядно смелую книгу автора и арестовало НКВД). Они могут показаться несерьезной игрой в мракобесие, странными причудами полусбрендившего православного философа. Действительно, разве может современный человек отказаться от электрического света, от новинок техники и технического прогресса? Как уже мы можем сегодня жить, например, без холодильника, телевизора, мобильного телефона и компьютера? Сам Лосев что, свои книги при свете свечи писал?
Алексей Федорович Лосев
Тем не менее это не просто игра в парадоксы. За разными лосевскими примераминевозможного в храме и вокруг храма чувствуется некая единая, связующая нить. В конце концов, Алексей Федорович не хуже нас видел, что современную жизнь нельзя себе представить без технических изобретений и электрического тока. Так почему же он все-таки был против электрических лампочек в храме? Так сказать, воевал с очевидностью и неизбежностью технического прогресса?
Лосев был очень последовательный мыслитель, его критика электрических лампочек в церкви тоже была логична. Для него, как диалектика, все явления связаны друг с другом разнообразными связями. Неотрывно связанными друг с другом частями единого целого Лосев считал дух какой-либо культуры, ее основные идеи и материальные условия этой культуры, ее производственные отношения. Кстати, другой замечательный русский мыслитель, Константин Леонтьев (1831–1891), говорил, что напрасно многие легкомысленно относятся к одежде, к ее разным стилям. В одежде тоже выражаются определенный дух, определенные настроения. Одно дело, скажем, фрак, который Леонтьев ненавидел как вообще общеевропейский и нивелирующий стиль одежды, и, например, совсем другое – богатая оттенками и своеобразием одежда средневековых вельмож. Каждому укладу жизни соответствует свой способ одеваться (и определенная музыка). Значимые изменения во внешних формах быта, – считал Леонтьев, – верный признак тектонических сдвигов во внутренней духовной жизни народа.
С этой точки зрения, например, совсем не выглядит странным то, что советская власть 40 лет назад ожесточенно пыталась бороться с джинсами и рок-музыкой. И можно себе представить, что тот же Леонтьев сказал бы о современном стиле одеваться, о джинсах и футболках, в которых стали неотличимы друг от друга люди разных государств и даже континентов.
Своя мифология у голубого бездонного неба, и своя – у ньютоновского трехмерного бесконечного черного пространства
Для Лосева материальное и идеальное тоже были неотрывно переплетены как две стороны одного – единого – типа культуры. И для него Церковь и христианское мировоззрение в эпоху их расцвета и наивысшего цветения, когда они были доминирующими в обществе, были неотделимы от феодализма как общественного строя, от материальных обстоятельств и условий средневекового общества. Подлинное церковное христианство, христианское мировоззрение получает, по Лосеву, свое выражение именно в этом: в теплящейся лампадке, иконах, церковных песнопениях, царской власти, средневековом воинстве, но никак не в фокстроте или рок-н-ролле, машинах, газетах, парламентаризме и электрическом свете (и тем более современных гаджетах). Ведь каждая вещь или явление, даже всякое понятие, по Лосеву, не просто какой-то объект или нейтральное нечто. Они всегда личностно окрашены, за ними и в них всегда есть какой-то миф. Своя мифология у голубого бездонного неба, и своя – у ньютоновского трехмерного бесконечного черного пространства и т.д.
Как говорил Лосев в «Дополнениях к “Диалектике мифа”», Церковь и христианство несовместимы с капитализмом и социализмом ни логически, ни в социальном смысле. Он тем самым поставил огромную проблему, которая имеет для всех нас большое значение: насколько подлинное церковное христианство совместимо с капитализмом и буржуазным обществом? Со стилем современной жизни?
Духовное ядро буржуазного общества – индивидуализм, неотъемлемые права личности: сознание своих прав и самого права на существование. Но, спрашивал Лосев, какие вообще права у человека могут быть перед Богом? «Христианин (в особенности средневековый и в особенности византийский) мыслит себя не имеющим никакого права на существование. Христианин мыслит себя прахом, пылью, абсолютным ничто перед божественными совершенствами. Только неизреченная любовь Божия воззвала это ничто к бытию, даровала ему бытие, вдунула душу живую. Какие тут права!»
С этого малюсенького и вроде бы незначительного представления «я имею право на существование» в эпоху Возрождения начинается, по Лосеву, история Нового времени с его последующими секуляризмом, отпадением от Церкви и атеизмом.
Кстати, с социализмом у Лосева получилось всё сложнее. Арестованный и отправленный в лагерь именно за «Диалектику мифа», за содержащуюся в ней острую и проницательную критику мифологии диалектического материализма, он, вернувшись с женой через два года (в 1932-м) из ссылки, затем вполне вписывается в советскую жизнь. Да, он жил, что называется, во внутренней эмиграции, но при этом служил, был профессором, выпустил множество научных книг и статей, даже получил Государственную премию за многотомную «Историю античной эстетики». Лосев постоянно цитировал в своих книгах Маркса, Энгельса и Ленина. Причем знал труды «классиков» получше многих профессиональных марксистов-ленинцев. Похоже, для Лосева буржуазное общество с его культом индивидуализма и либерализмом было все-таки гораздо неприемлемее социализма. В последнем он видел хоть какие-то рамки и «скрепы», которые так или иначе удерживали человеческое «я» от чрезмерной индивидуальной свободы и произвола. Понятно, что советский социализм для Лосева никак не мог являться даже слабым подобием внутренне искомого им феодализма, однако, например, его автобиографическая во многом повесть «Из разговоров на Беломорканале» – это не только описание ужасов сталинизма, но и – парадоксальным образом – его апология, оправдание диктатуры пролетариата и даже олицетворявшего ее тогда Сталина. В марксизме Лосев видел в том числе черты, которые объединяют его с русской религиозной философией – при всей их антагонистичности. Это, в частности, их объективизм, жажда объективности и страстное, всепоглощающее искание правды.
Но возвратимся к электрическому свету. Лосев не принимал его потому, что за ним для него тоже стоит буржуазное общество с его культом «я» и отрицанием Бога, его дух и его мифология. Для Лосева это «мертвый, механический свет. Он не гипнотизирует, а только притупляет, огрубляет чувства. В нем есть ограниченность и пустота американизма, машинное и матерое производство жизни и тепла. Его создала торгашеская душа новоевропейского дельца, у которого бедны и не тонки чувства, тяжелы и оземлянены мысли… В нем нет благодати, а есть хамское самодовольство полузнания… нет теплоты и жизни, а есть канцелярская смета на производство тепла и жизни; не соборность и организм, но кооперация и буржуазный по природе социализм. Электрический свет – не интимен, не имеет третьего измерения, не индивидуален. В нем есть безразличие всего ко всему, вечная и неизменная плоскость; в нем отсутствуют границы, светотени, интимные уголки, целомудренные взоры. В нем нет сладости видения, нет перспективы. Он принципиально невыразителен. Это – таблица умножения, ставшая светом, и умное делание, выраженное на балалайке… Нельзя любить при электрическом свете; при нем можно только высматривать жертву».
Гаджеты и человеческий дух
А теперь посмотрим на современные чудеcа IT, на интернет и коммуникационные гаджеты, благодаря которым наше общение стало гораздо более удобным и доступным. Действительно, казалось бы, теперь мы можем в любой момент почитать и узнать что-нибудь интересное, поговорить с кем угодно и о чем угодно. Почти мгновенная скорость получения информации и ее неограниченные объемы – разве это не здорово? Или, например, в интернете разные благотворительные организации могут собирать на своих сайтах пожертвования на свою деятельность при помощи электронных платежей. Или те же инвалиды могут теперь благодаря компьютеру и интернету читать любые книги и СМИ и общаться с миром, не выходя из дома. Разве всё это не благие дела и последствия?
Семинаристы. Фото: Гурий Балаянц / Expo.Pravoslavie.ru
Скорость общения и получения информации обратно пропорциональна силе и глубине впечатлений и знаний
Конечно, благие. И всё же, всё же, всё же… Удобства – это еще не всё. Более того, именно эти удобства своей оборотной стороной имеют то, что можно назвать ослаблением человеческого духа в целом – его глубины и силы. Скорость общения и получения информации обратно пропорциональна силе и глубине получаемых впечатлений и знаний. Для мышления нужно время, сказал кто-то.
Добавим от себя: в том числе и чтобы хорошенько запомнить и усвоить ту или иную мысль или факт. А быстрый калейдоскоп постов, фраз, реплик и разных отрывочных сведений в соцсетях – это как мелькающие картинки в окне быстро несущегося поезда. А ну попробуй рассмотри и пойми с огромной скоростью проносящиеся один за другим пейзажи… Это количество, которое не даст сбыться качеству. Раньше человек неторопливо путешествовал или пролистывал страницы книг, и глубина мысли и чувств была совсем другой. Совсем не то сейчас. Кстати, не только дети уже почти перестали читать книги, но и взрослые. Обратите внимание: теперь в метро мало кого увидишь с книгой, как раньше. Теперь все едут, уткнувшись в мерцающие экраны своих смартфонов, и внешнего мира, едущих рядом ближних для них как будто не существует.
Коммуникативная техносреда отучает человека от молчания
Чрезвычайная доступность коммуникации и любой информации обладает многими чертами соблазна. Это возбуждает, провоцирует на многословие и повышенную эмоциональность, затягивает в себя и не дает выпутаться из сетей (соцсетей); учит поспешности чувств, мыслей и слов. Что очень важно, коммуникативная техносреда всё более и более вымывает из жизни современного человека духовную концентрацию, сосредоточенное внимание и молчание, которое философ Василий Розанов назвал ангелом-хранителем души человека.
Поэтому доступность коммуникации и общения в виртуальной среде, его быстрота и удобство в обращении оборачиваются не сразу заметным и поэтому весьма опасным, соблазнительным духовным злом. Причем происходит настоящее переформатирование того, что марксисты называют общественным сознанием: стандарты знания и общения начинают всё больше ориентировать на поверхностность, мгновенную пользу и удобства, нетребовательность и забвение цельного видения.
Пора осознать, что для христиан вопрос о технике имеет прямое отношение к спасению души
Все эти размышления, конечно, бессильны остановить идущую в глобальных масштабах «гаджетизацию». Наверно, сейчас речь может идти лишь об индивидуальных попытках жить в обществе, будучи свободным от него: чтобы бороться с этими силами духовного рассеяния и рассредоточения, попытаться установить хотя бы слабое подобие индивидуальной медиа-аскезы. Читать книги и гулять в свободное время, а не сидеть в интернете. В соцсети заходить лишь по делу и на ограниченное время. Вообще осознать, что для христиан вопрос о технике имеет прямое отношение к спасению души.
