25 января – день рождения Владимира Высоцкого. Многие его герои – и те, которых он сыграл в театре и кино, и те, о которых рассказал в своих стихотворениях-балладах, – люди яркой судьбы, переживающие сложные, подчас критические жизненные ситуации, пребывающие во внутреннем борении. Совершенно особенной была и жизнь самого Высоцкого со многими взлетами и падениями.
Верил ли Высоцкий в Бога? Был ли крещен? Правда ли то, что некоторые его песни и стихи вдохновлены Священным Писанием? И можно ли за Высоцкого молиться? Об этом нашим читателям рассказывает Дмитрий Менделеев.
Владимир Высоцкий
«Я дышу – и значит, я люблю!»
Владимир Семенович Высоцкий – фигура очень-очень важная – по крайней мере, для моего поколения. Хотя, думаю, не только для моего. Потому что в советские годы, когда мы не имели возможности слышать голос Церкви, его голос в лучших его произведениях был тем нравственным ориентиром, тем воспитателем, который учил очень важному: преданности, мужеству, честности, любви…
24 января 1975 года, накануне своего дня рождения, Высоцкий вместе с Мариной Влади поехал в Париж отдыхать. Почти для всех советских граждан это было немыслимо в те времена – зарубежный отдых. Но Высоцкому разрешали такие поездки – его «выпускали», как тогда говорили, за границу, потому что Марину Влади очень ценили наши власти, и ради нее делалось такое исключение для Владимира Семеновича.
В этой поездке Высоцкий начал вести путевой дневник. Очень недолго он делал записи – всего две недели, но по этим заметкам видно, как он писал одну из своих главных песен, «песнь песней» – «Балладу о любви». Она написана именно как библейская «песнь песней» – словно бы от лица царя Соломона.
Писалась эта баллада для кино. Перед отъездом во Францию Высоцкому заказал несколько песен для фильма «Стрелы Робин Гуда» режиссер Сергей Тарасов. В дневнике Высоцкий пишет: «Я хотел для юношества, которое будет смотреть эту картину, написать несколько песен и написал баллады о борьбе, о любви, о ненависти. Всего шесть довольно серьезных баллад, совсем непохожих на то, что я делал раньше. Труднее всего давалась баллада о любви».
Приехав в Париж, Высоцкий узнает, что готовится вручение престижной литературной премии профессору Сорбонны, писателю-эмигранту Андрею Донатовичу Синявскому – тому самому Синявскому, фигуранту известного инспирированного КГБ «процесса Синявского и Даниэля» (1965): за публикацию за рубежом произведений, «порочащих советский государственный и общественный строй», как значилось в обвинении, оба писателя были отправлены в лагеря. А Синявский был учителем Высоцкого в Школе-студии МХАТ. Высоцкий его очень любил, и Синявский Высоцкого очень любил. Когда Синявского арестовали, в его квартире был обыск, и у него нашли большое количество записей Высоцкого.
Высоцкому хотелось, конечно, пойти на это вручение, но была опасность: ему пришлось бы после этого уехать из Франции. Дело в том, что у Высоцкого заканчивался срок визы, надо было его продлевать в советском посольстве во Франции, а собрание по поводу той премии предполагало встречу политэмигрантов, и хотя это мероприятие было не политическим, а литературным, но само присутствие на нем уже было крамолой для советских властей, и Высоцкому визу бы просто не продлили. Но он пошел. Это был очень хороший литературный вечер, никакой политики там не было. Может быть, друзья и люди, любившие Высоцкого, именно для того, чтобы не создать ему лишних неприятностей, не затрагивали никаких политических тем. Разговор шел исключительно о литературе, о Пушкине. Узнав о том, что Высоцкий пишет баллады, заговорили о Библии. На вечере был Владимир Максимов, издатель журнала «Континент». У него был рассказ «Семь дней творения». И, видимо, была какая-то важная духовная беседа на той встрече, после которой, вернувшись домой, Высоцкий написал в своем этом коротеньком дневнике: «Послал три баллады Сергею (режиссеру) и замучился с четвертой, о любви. Сегодня, кажется, добил». После этого разговора, возможно, по возвращении, у него всё сложилось и родилось. Вот эта баллада:
Когда вода всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась любовь
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было сорок сороков.
И чудаки – еще такие есть –
Вдыхают полной грудью эту смесь.
И ни наград не ждут, ни наказанья,
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья…
Только чувству, словно кораблю,
Долго оставаться на плаву,
Прежде чем узнать, что «я люблю» –
То же, что дышу или живу!
И вдоволь будет странствий и скитаний,
Страна Любви – великая страна!
И с рыцарей своих для испытаний
Все строже станет спрашивать она.
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна…
Но вспять безумцев не поворотить,
Они уже согласны заплатить.
Любой ценой – и жизнью бы рискнули,
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули…
Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал,
Потому что, если не любил,
Значит, и не жил, и не дышал!
Но многих захлебнувшихся любовью
Не докричишься, сколько ни зови…
Им счет ведут молва и пустословье,
Но этот счет замешан на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибшим от невиданной любви…
Их голосам дано сливаться в такт,
И душам их дано бродить в цветах.
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться со вздохом на устах
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья…
Я поля влюбленным постелю,
Пусть поют во сне и наяву!
Я дышу – и значит, я люблю!
Я люблю – и значит, я живу!
Высоцкий был один из тех счастливчиков, которому Господь дал пережить земную любовь в ее высочайшем проявлении, настоящую, огромную. Чувство, которое мы называем любовью, – всегда ступенька к любви духовной, и в «Балладе о любви» Высоцкий пишет о той земной любви, которая возводит влюбленные души в вечность, к небесам. Владыка Антоний Сурожский говорил: сказать человеку: «Я тебя люблю» – все равно что сказать: «Ты будешь жить вечно». Потому что если ты говоришь о Любви с большой буквы, если ты чувствуешь такую Любовь, то ты, конечно, говоришь другими словами: «Мы с тобой не расстанемся никогда, всегда будем в Боге вместе». Вот об этом песня.
«Окунаясь в святая святых…»
Владимир ВысоцкийМногих ценителей творчества Высоцкого волнует вопрос: можно ли о нем молиться? был ли он крещен? Прямых доказательств того, что он крестился, нет. Ни близкие друзья, ни даже мама не знали ответа на этот вопрос. Но есть косвенные признаки, о которых интересно было бы упомянуть.
В 1967 году – к этому времени Высоцкий был уже достаточно популярен – он пишет свою «Гаврилиаду» – «Песню про плотника Иосифа, Деву Марию и Святого Духа» – такое подражание А.С. Пушкину. Видимо думал: если Александру Сергеевичу можно на эту тему такписать, почему же мне нельзя? Он вырос в советской семье, в детстве его не крестили, о вере речи в доме не заходило… Думал, что над этим можно шутить – Пушкин же шутил! – хотя не мог не понимать, что это мерзкая шутка. Песенка Высоцкого заканчивалась словами: «Смейся, смейся, сатана!»
Совесть не может человека оставить в покое после таких вещей, даже если это сделалось вот так вот, не сознательно. И у Высоцкого случился после этой песни – практически сразу – срыв. Он долго не пил, а тут запил тяжело, допился до белой горячки и свой 33-й день рождения в 1971 году он встретил в «Кащенко». Он пишет: «Жизни после смерти нет – это всё неправда! Ночью снятся черти мне, убежав из ада…» Была встреча с какими-то инфернальными силами, после которой – так бывает, я знаю примеры – люди безотчетно бегут в храм. Бегут и, если не были крещены, крестятся, если были – стараются исповедоваться, ставят свечки, прикладываются к иконам. Увы, иногда человеку надо упасть до самого дна, чтобы оттолкнуться, вынырнуть – и начать новую жизнь.
“Баллада о бане” – подтверждение, что Владимир Высоцкий принял крещение
Высоцкий тогда попал в буйное отделение. Марина хлопнула дверью, уехала… для него это был настоящий кошмар. Но выйдя из этого кошмара – а что случилось, никто не знает: он никому не рассказывал, – Высоцкий пишет «Балладу о бане». И текст этой песни свидетельствует: если он не был крещен, то, по крайней мере, прошел полный курс катехизации и подготовки к этому Таинству. Высоцкий на глубоком духовном уровне понимает суть крещения.
«Благодать или благословение / Ниспошли на подручных твоих – / Дай нам, Бог, совершить омовение, / Окунаясь в святая святых» – рефрен этой песни. В ней говорится о духовном перерождении человека в купели – в Крещении. Так что это стихотворение само по себе у меня, во всяком случае, не оставляет сомнений в том, что он крестился, потому что если бы он прошел курс подготовки к Крещению, готовился, просвещался, а потом не крестился, то, скорее всего, он и не написал бы такого стихотворения. А настроение этой песни такое – Высоцкий ведь поэт, у него же всё обнажено, – как будто он только что вышел из купели совершенно новым человеком: то чувство, которое он пережил, он выплескивает в этой песне.
Баллада о бане
Благодать или благословение
Ниспошли на подручных твоих –
Дай нам, Бог, совершить омовение,
Окунаясь в святая святых!
Исцеленьем от язв и уродства
Будет душ из живительных вод.
Это – словно возврат первородства,
Или нет – осушенье болот.
Все пороки, грехи и печали,
Равнодушье, согласье и спор –
Пар, который вот только наддали,
Вышибает, как пули, из пор.
Все, что мучит тебя, – испарится
И поднимется вверх, к небесам, –
Ты ж, очистившись, должен спуститься –
Пар с грехами расправится сам.
Не стремись прежде времени к душу,
Не равняй с очищеньем мытье –
Нужно выпороть веником душу,
Нужно выпарить смрад из нее.
Здесь нет голых – стесняться не надо,
Что кривая рука да нога.
Здесь – подобие райского сада, –
Пропуск тем, кто раздет донага.
И в предбаннике сбросивши вещи,
Всю одетость свою позабудь –
Одинаково веничек хлещет,
Так что зря не вытягивай грудь!
Все равны здесь единым богатством,
Все легко переносят жару –
Здесь свободу и равенство с братством
Ощущаешь в кромешном пару.
Загоняй поколенья в парную
И крещенье принять убеди –
Лей на нас свою воду святую –
И от варварства освободи!
Благодать или благословение
Ниспошли на подручных твоих –
Дай нам, Бог, совершить омовение,
Окунаясь в святая святых!
(1971)
Кроме «Баллады о бане», которая свидетельствует о том, что Высоцкий должен был пережить Крещение, есть несколько фотографий, есть даже хроника, например спектакля «Гамлет», где видно, что на нем нательный крестик. Иногда только цепочка видна, иногда – крестик целиком. На фотографии, снятой, когда Высоцкий лежал на смертном одре в квартире, когда к нему приехали прощаться Вадим Туманов, Всеволод Абдулов и другие, видно, что на шкафчике, что рядом с его кроватью, стоят иконы.
«Быть или не быть?»
Владимир Высоцкий в роли Гамлета
В том же 1971 году выходит спектакль Театра на Таганке «Гамлет». Гамлет – главная роль в жизни Высоцкого. До самой его смерти спектакль шел в театре, с ним он объездил многие страны.
Этот спектакль Ю. Любимов ставил как христианскую притчу, и главный вопрос Гамлета «Быть или не быть?» – это, конечно, вопрос веры. Это «быть» у Шекспира из читаемого на Пасхальной Литургии Евангелия от Иоанна: «И без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1: 3). Противопоставление «быть» и «не быть» отсылает и к Второзаконию – одной из книг Пятикнижия Моисеева, где Господь говорит: «Жизнь и смерть предложил я… благословение и проклятие» (Втор. 30: 19) – выбирайте. Как такой выбор и был поставлен спектакль.
А перед началом его выходил Высоцкий, уже в образе Гамлета, с гитарой, и читал стихи из запрещенного романа Б. Пастернака «Доктор Живаго»: «Гул затих, я вышел на подмостки…» Это стихотворение заканчивается такими словами: «Если только можно, Авва Отче, / Чашу эту мимо пронеси». С Гефсиманской молитвы о чаше начинался этот спектакль. Советскому зрителю такое начало совершенно по-новому освещало пьесу Шекспира, заставляло ставить вопрос о главном – как потом в стихотворении «Мой Гамлет» напишет Высоцкий: «А мы все ставим каверзный ответ и не находим нужного вопроса». «Нужный вопрос» – это: «быть или не быть?».
Жизнь Высоцкого в это время была обременена неприятными болезнями, с которыми он боролся, но с которыми не так просто справиться, а рядом были люди, на нем зарабатывавшие деньги, всячески потакавшие ему в этих склонностях. И были срывы. Но стихи и песни, которые он писал в эти годы, были глубоко духовными – почти все. Поэтому не случайна народная любовь к нему. А люди в знак признательности за его творчество, за его слово, бывало, после концерта на руки поднимали его машину. Такой случай был в Набережных Челнах: ПАЗик, в котором он уезжал, подняли и стали раскачивать, как на волнах. Это была подлинная великая народная любовь.
Высоцкий – огромный поэт, и лучшие его произведения – сокровища русской литературы. И он – совершенно неподражаемый исполнитель. Многие пытались петь его песни, многие «работали под Высоцкого», но никому не удается исполнить их так, как он исполнял. Сам себя он правильно считал заслуженным поэтом, потому что Господь ему давал то, что он передавал нам.
Но мне хотелось бы вновь вернуться к «Балладе о любви», которая так тяжело писалась, и другим песням для кинофильма «Стрелы Робин Гуда». Потому что история этих песен была довольно драматична. Дело в том, что, комиссия, дававшая разрешение на прокат фильма (была такая практика цензурных просмотров в советское время), потребовала, чтобы все песни Высоцкого были вырезаны. Фильм вышел без них. А как для Владимира Семеновича важны были эти баллады! А он ведь тут выступил в первый раз и как профессиональный композитор: сам подготовил оркестровку, аранжировку, партитуры, ездил в Ригу записывать с оркестром эти песни… Много сил было вложено в те баллады. И их запретили.
Собственно, запрет – песен ли, ролей ли – не был новостью для него, уже начались гонения, уже даже был приказ в КГБ об его аресте – Высоцкого спас лично Ю.В. Андропов, потому что сам, видимо, любил Высоцкого – и как актера, – любил Театр на Таганке. Правда, говорят, сказал такие слова: «Оставьте его, он сам скоро умрет».
Высоцкий не был арестован, но стал «неснимаемым» и «незаписываемым», «неэфирным». Власти хотели скрыть его творчество от народа. Но чем больше скрывали, тем больше оно становилось популярным. И когда журналисты как-то спросили Высоцкого, не обидно ли ему, что песни, на которые было потрачено столько сил, вырезали, он ответил вот что – очень интересны эти его слова: «Сейчас я думаю: а что обижаться! Награда-то ведь уже получена за эти песни. Если ты сидишь за столом и на тебя оттуда спустилось вдохновение – уже хватит, уже награжден человек…» Так что он понимал, что стихи от Бога ему даны, и сознание этого давало ему право чувствовать себя поэтом.
Последнее его стихотворение – в виде телеграммы – было отправлено в Париж Марине Влади 1 июля 1980 года:
И снизу лед, и сверху – маюсь между:
Пробить ли верх иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть и не терять надежду!
А там – за дело в ожиданье виз…
Мне меньше полувека – сорок с лишним,
Я жив, тобой и Господом храним.
Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
Мне будет чем ответить перед Ним.
Немножко самонадеянные стихи – но и с большой надеждой на Бога.
Через несколько лет после смерти Владимира Семеновича вышел следующий фильм Сергея Тарасова – «Легенда о доблестном рыцаре Айвенго» (1982), в который вошли все баллады из фильма о Робин Гуде. Режиссер добился этого, хотя по сценарию песни не были предусмотрены. Картина стала лидером проката: ее посмотрели 25 миллионов человек только в кинотеатрах – практически все население, которое в состоянии было пойти в кино, сходило на этот фильм.
Хотелось бы вспомнить и еще одно замечательное стихотворение Высоцкого, связанное с «Гамлетом», в котором он как бы всю свою жизнь оценивает, все свое творчество. А насколько важно это стихотворение, можно судить по тому единственному сборнику стихов Высоцкого, который удалось в советские годы издать Роберту Рождественскому. Сборник назывался «Нерв» – как раз по заглавию этого стихотворения:
Мне судьба – до последней черты, до креста,
Спорить до хрипоты, а за ней – немота,
Убеждать и доказывать с пеной у рта,
Что не то это всё, и не тот, и не та…
Что лабазники врут про ошибки Христа,
Что пока еще в грунт не влежалась плита.
Что под властью татар жил Иван Калита
И что был не один против ста.
Триста лет под татарами – жизнь еще та,
Маета трехсотлетняя и нищета.
И намерений добрых, и бунтов тщета,
Пугачевщина, кровь, и опять – нищета.
Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта,
Повторю, даже в образе злого шута…
Но не стоит предмет, да и тема не та:
«Суета всех сует – все равно суета».
Только чашу испить – не успеть на бегу,
Даже если разлить – все равно не смогу.
Или выплеснуть в наглую рожу врагу?
Не ломаюсь, не лгу – не могу. Не могу!
На вертящемся гладком и скользком кругу
Равновесье держу, изгибаюсь в дугу!
Что же с ношею делать – разбить? Не могу!
Потерплю и достойного подстерегу.
Передам, и не надо держаться в кругу –
И в кромешную тьму, и в неясную згу,
Другу передоверивши чашу, сбегу…
Смог ли он ее выпить – узнать не смогу.
Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,
Я о чаше невыпитой здесь ни гугу,
Никому не скажу, при себе сберегу.
А сказать – и затопчут меня на лугу.
Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу.
Может, кто-то когда-то поставит свечу
Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
За веселый манер, на котором шучу.
Даже если сулят золотую парчу
Или порчу грозят напустить – не хочу!
На ослабленном нерве я не зазвучу,
Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу!
Лучше я загуляю, запью, заторчу!
Все, что за ночь кропаю, – в чаду растопчу!
Лучше голову песне своей откручу,
Чем скользить и вихлять, словно пыль по лучу.
Если все-таки чашу испить мне судьба,
Если музыка с песней не слишком груба,
Если вдруг докажу, даже с пеной у рта, –
Я уйду и скажу, что не все суета!
Здесь речь о той чаше Гефсиманской.
Вот это, мне кажется, он всю жизнь хотел донести до своих ходящих во тьме соотечественников, современников, сограждан: не все суета в этой жизни. «Суета сует» – это из книги Экклезиаста. Как видим, царь Соломон подарил Высоцкому двумя своими учительными книгами две потрясающие песни – «Балладу о любви» и эту.
Я надеюсь, что те, кто любит Владимира Семеновича, не забудут поставить свечу хотя бы в дни его памяти.
