Есть вопросы, которые с неизбежностью встают перед каждым, кто ступил – или пытается, или хочет, или надеется ступить – на дорогу, ведущую ко Христу. Вопросы трудные, а подчас и пугающие – до оторопи: «Что это значит?.. Это же невозможно, я не смогу это сделать! А точно ли, что я должна?..»
Вот так и я – вновь и вновь повторяя давно известные, сто раз мною же самой в публикациях процитированные Христовы слова: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф. 16, 24) – переходила от бесплодного самобичевания и уныния к сомнительным самоутешениям. И, наконец, решила поговорить на эту труднейшую тему со священником. И остановила свой выбор на протоиерее Димитрии Шишкине, которого давно знаю по публикациям и книгам. Отец Димитрий – настоятель храма иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» в селе Тенистом Бахчисарайского района республики Крым (Симферопольская и Крымская епархия)
Иисус Христос и богатый молодой юноша. Художник: Генрих Гофман
– «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя»… Отец Димитрий, а как это – «отвергнуться себя»? Ведь каждый из нас – не дух бесплотный, а живой человек со своими обстоятельствами и потребностями. Можем ли мы совсем не думать о себе?.. Не заботиться о себе? Призван ли христианин быть абсолютно самоотверженным, или самоотвержение должно иметь разумные границы, учитывающие силы, возможности человека?
– Конечно, существует личная мера самоотречения. Существует и такое понятие, как ревность не по разуму: человек, увлеченный вдохновением, природу которого он не всегда может правильно осознать, бросается в жизнь, которую он не в силах проводить долго – и надрывается, ломается в конце концов. Почему это с ним происходит? Потому что люди все разные, и каждому дана своя мера возможностей и способностей. Но в любом случае мы все должны помнить об общем нашем призвании к совершенству и святости («будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48)). Что это значит? Это значит, что, какой бы ни была наша личная мера самоотречения, мы должны честно и смиренно признаваться себе в том, что можем и должны делать больше. Эта мысль важна для нас как стимул, чтобы мы не почивали на лаврах, не мнили себя «достигнувшими».
Самоотвержение означает отказ от греха ради служения Богу и ближним
Вообще, важно правильно понимать, что именно означает самоотвержение в православной традиции. Отвергнуться себя, как говорят святые отцы, – это значит умереть для мира, лежащего во зле, плоть свою распять со страстьми и похотьми. Самоотвержение означает отказ от греха ради служения Богу и ближним. Это, конечно, трудно, а одними человеческими силами и прямо невозможно, но это тот путь, который заповедован нам Христом, и другого не существует. Отвергнуться себя – это значит во всем и всегда искать не выгоды и пользы для своего ветхого человека, а Царствия Божьего и правды его, то есть жить, мыслить, говорить и поступать так, как заповедал Христос.
– А что значит – взять крест?
– Несение креста, по единодушному мнению святых отцов, означает добровольное и безропотное перенесение скорбей и страданий. Но кому же хочется страдать?! Напротив, по закону плоти всем нам хочется покоя, комфорта, благополучия… и мы как-то «невольно» или «естественным образом» ищем удовлетворения наших страстей и похотей. Вот против этого мы и призваны ополчаться! В этом и состоит суть скорбей христианских: не в том, чтобы эти скорби для себя как-нибудь специально придумывать, а в том, чтобы воздерживаться от страстей, отвергаться всего греховного и понуждать себя к сотворению блага.
Такое поведение и такой образ жизни зачастую не согласуется с общепринятыми понятиями и правилами, которые складываются «естественным образом», исходя из интересов поврежденной грехом человеческой природы. Вот откуда противоречие плоти и духа, закона житейского и Божественного. Первый служит удовлетворению человека плотского, а второй – духовным нуждам. Эти две энергии, два направления борются в человеке, и от него самого, от его выбора и направления воли во многом зависит, что будет преобладать в его жизни – дух или плоть.
Отвергаться себя – это не значит вовсе о себе не думать, это означает – думать правильно, то есть в свете Евангелия. И не только о себе в этом свете, но и об окружающем нас мире, и о людях. И здесь важно помнить, что заповедь о любви к ближнему – это все-таки вторая заповедь, а не первая (ср. Мф. 22, 38–39). Первая и главная заповедь – о любви к Богу. Это важно знать, потому что в секулярном, светском обществе понятие самоотречения, прежде всего, связано со служением ближнему, со стремлением «жить ради других». Но в том-то и дело, что, «живя для других» и будучи совершенным альтруистом и филантропом, можно притом быть лютым безбожником, и не только самому погибнуть для вечности, но и ничего по-настоящему доброго не сделать для других. Потому что без Божьего благословения ни одно доброе дело не есть в сути своей доброе, а представляет только видимость добра и быстро истлевает, превращается в бессмысленный прах.
Протоиерей Димитрий Шишкин
– Вспомним другие слова Христа, сказанные Им богатому юноше: «Пойди, всё, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах» (Мк. 10, 21). Как воспринимать эти слова: как некий максимум, избираемый человеком свободно и необязательный для всех (тогда избрать более щадящий вариант – скажем, помогать тем же нищим, не отдавая им всего имения, непредосудительно) или как категорическое требование к каждому, кто хочет следовать за Христом?
– Господь призывает к совершенству и святости каждого из нас. И мы должны ясно понимать, в чем состоит идеал этого совершенства и этой святости – в полном самоотвержении. Да, всё раздать и служить Богу и людям – это идеал жизни христианской. На такое крайнее самоотвержение способны немногие, и это тоже объективная реальность. Но помнить о высоте нашего призвания нужно хотя бы для того, чтобы не мечтать о себе. К слову, так и было ведь с этим юношей, который приступил ко Господу в страшном самообольщении, мня себя исполнившим заповедь о любви к ближнему. И вот, Господь со свойственными Ему смирением и кротостью возвращает юношу на землю: предлагает ему продать имение, раздать деньги нищим и следовать за Ним. Господь как бы говорит: как же ты можешь считать себя исполнившим заповедь о любви к ближнему, если ты богат, а вокруг столько нищих и страждущих? Если же ты не можешь раздать свое имение, то по крайней мере признай свою немощь, а не превозносись и не мни себя совершенным.
Юноша отошел опечаленным, но это не значит, что Господь отверг его или осудил. Он только смирил его
Юноша отошел опечаленным, но это не значит, что Господь отверг его или осудил. Он только смирил его, и печаль юноши спасительна и полезна. Это то, что святые отцы называют печалью по Богу.
– Из ваших слов следует, что мы не должны успокаиваться и считать, что делаем достаточно – даже если внешне ведем прямо-таки показательную жизнь православного христианина. Но что делать с этим беспокойством, если сил на большее все равно не хватает? Так и в уныние провалиться недолго.
– Да, повторюсь: как бы много мы ни делали – от нас всё равно требуется большее. Но это понимание дается нам не для того, чтобы мы сошли с ума, не для того, чтобы мы впали в уныние, а для того, чтобы мы ясно осознали собственную «неключимость», по слову Господа: «мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лк. 17, 10).
Чтобы мы делали то доброе, что мы можем делать, надеясь при этом не на свои дела, а, осознавая себя неоплатными должниками перед Богом, – на Его милость. Если же мы будем честно пытаться определить «достаточную меру» собственного самоотвержения, то скоро поймем, что ее нет; и что при строгом рассмотрении собственной жизни – мы и не начинали еще ничего делать по-настоящему доброго, а только всё пытаемся что-то начать, организовать, построить, но остаемся притом рабами, ничего не стоящими. И вот это-то осознание как раз очень важно для нашей духовной жизни. Потому что без него нет спасения.
Преподобный Симеон Новый Богослов говорит: если мы действительно хотим познать свою немощь и прийти в смиренное состояние духа – нужно всерьез задаться целью исполнять заповеди Христовы на всякое время и на всякий час. И вот тогда-то мы и поймем опытно, как мало мы на самом деле можем. Но это будет честно; из этого осознания родится правильное представление о себе и действительная живая молитва к Богу, без Которого мы реально не можем творить «ничесоже».
– Я часто вспоминаю слова Сергея Иосифовича Фуделя: «Наше духовное бессилие, конечно, наполовину нами воображается для оправдания нашего бездействия. Что-то мы все-таки можем, но очень этого не хотим».
– Вообще это любопытный и важный вопрос – почему мы непременно хотим оправдать свою немощь? Почему нам так нужно убедить себя в том, что мы поступаем правильно и хорошо там, где мы, очевидно, не добираем? Вероятно, потому что мы хотим чувствовать себя спокойно и уверенно, хотим жить со спокойной совестью. Но спокойствие совести достигается не самоуспокоением, а посильными трудами на ниве Христовой – со смиренным осознанием своей недостаточности и добрым самоукорением. Не надо этого смирения и сокрушения сердца бояться и бегать – это доброе чувство. Другое дело, что лениться не надо, конечно, что всем нам свойственно всем в той или иной степени; но само осознание своей неключимости отчасти служит компенсацией недостаточности труда. Эту мысль ясно выражают святые отцы – такими, например, словами: «Бог судит о покаянии не по мере трудов, а по мере смирения, сопровождаемого плачем, сокрушением и отвращением от греха» (преподобный Иоанн Лествичник). Или вот еще: «Смирение и без подвигов многие прегрешения делает простительными. Напротив того, без смирения и дела бесполезны, даже уготовляют нам много худого» (преподобный Исаак Сирин). Или даже так: «Лучше немощная совесть, нежели тщеславная добродетель» (Отечник, составленный святителем Игнатием (Брянчаниновым)).
Лучше немощная совесть, нежели тщеславная добродетель
– Искренних добросердечных христиан много, святых – единицы. А ведь к святости призван каждый христианин (ср. Мф. 5, 48). Стало быть, мы виноваты, что не святые?.. И должны это чувствовать?.. Нужно ли нам это чувство?
– Ну, начет того, что святых единицы, – это вопрос спорный. Во времена апостольские святыми именовались все вообще верные (то есть христиане). Возглас перед Причащением: «Святая святым» – он ведь именно об этом. Другое дело, что мы-то себя святыми считать не должны, потому что мы на самом деле грешники. Но, если каемся – то приобщаемся благодати Божественной. Вот источник представления христиан о себе как о народе святом, избранном («вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел…» (1 Петр. 2, 9)): не по нашим мнимым заслугам мы избраны, но по милости Божией, не оставляющей нас погибать, но очищающей и освящающей всякого кающегося грешника.
Нужно ли нам чувство вины в том, что мы не становимся тем, кем призваны быть перед Богом? Конечно, нужно! Но чувство это должно быть смиренным, не горделивым, потому что смиренное сознание вины не тяготит и не мучает человека, а сохраняет душу в добром состоянии сокрушения и непрестанного упования на Бога. В то время как «самоедство» часто происходит как раз от гордости, от нежелания смириться со своей худостью, по-настоящему осознать и принять ее. Гордость не переносит осознания собственного уничижения, и потому человек мучается. Но это не смирение, а противоположное ему чувство.
Смиренное сознание вины не мучает человека, а сохраняет душу в добром состоянии сокрушения и непрестанного упования на Бога
К слову, святитель Игнатий (Брянчанинов) разделяет верных, сподобившихся Царствия Небесного, на святых и спасаемых. Вероятно, он почерпнул эту мысль у преподобного Симеона Нового Богослова, который говорит о том же. И это близко к тому, о чем мы говорим. В нашем современном понимании святые – это те, кто потрудился на ниве Христовой с особой ревностью и самоотречением, а остальные – пребывают в разряде спасаемых или кающихся. Вот и будем держаться этого спасительного пути, помня о том, что и мы призваны к святости, – и что Бог есть Бог кающихся.
– Должны ли мы «отвергнуться себя» в таком значении: пожертвовать всем, что нам дорого, чем мы живем – работой, творчеством, профессиональной самореализацией – ради наших близких, если они нуждаются в нашей помощи, если они, к примеру, тяжело больны или беспомощны? «Взять крест» и «поставить крест на себе» – это ведь не одно и то же?
– Сначала о дилемме «творческой реализации» и заботы о близком. У Константина Паустовского есть такой рассказ – «Телеграмма» – о самоотверженной доброй женщине, которая реализовывала себя в творческой сфере, но притом оставила без попечения родную маму, так что, «замотавшись», не только не попрощалась с ней во время ее предсмертной болезни, но даже и на похороны опоздала. Как всякий большой писатель, Паустовский не предлагает прямых ответов и простых решений, но известно, что именно этот рассказ произвел такое глубокое впечатление на актрису Марлен Дитрих, что она публично на сцене стала на колени перед Паустовским. А ведь эта актриса достигла невероятных высот в творческой реализации. И вот – можно догадаться, что под конец своей жизни она поняла, что есть нечто большее, негромкое, но важнейшее, что заслуживает нашего внимания.
Впрочем, в реальности редко возникает необходимость решительного разрыва, полного отказа от привычного образа жизни ради служения ближнему. На деле обычно существует масса возможностей соединения одного и другого, масса возможных компромиссов. Но бывает, конечно, и так что необходимо на какое-то время существенно ограничить круг своих привычных занятий и увлечений – с тем чтобы большее время посвятить страждущему. Что поделаешь: таким бывает время нашего испытания, время прямого и непосредственного исполнения заповеди о самоотречении. Но и здесь важно не замкнуться в своём «страдании», то есть отдавать себя служению ближнему с радостью о Господе, с верою и любовью, а не со скрытой досадой, раздражением, унынием и тоской о «погубленной» личной жизни. В таком «самоотвержении» мало пользы и для того, о ком заботятся, и для того, кто заботится, потому что оно приводит к обратному результату: раздражению, досаде, дрязгам, расстройству духовной и душевной жизни. Кроме того, поддерживать привычный образ жизни (например, не оставлять работу) бывает необходимо именно для того, чтобы помогать страждущему ближнему, в том числе и материально.
Поэтому неправильно будет сказать, что мы должны забыть о тех талантах, которыми наделил нас Господь, и всецело посвятить себя служению ближним. Сама эта дилемма некорректна. Идеал христианский заключается в том, чтобы все дарованные нам таланты как раз и употребить на служение Богу и ближним. Употребить, конечно, с рассуждением. Вот тогда они и раскрываются во всей своей полноте, вот тогда они и приносят добрые и обильные плоды.
Идеал христианский заключается в том, чтобы все дарованные нам таланты употребить на служение Богу и ближним
– А когда близкие не пускают тебя в храм… а тебе позарез надо, у тебя уже душа – что «земля безводная»? Такое ведь тоже бывает. И очень трудно провести границу: когда, действительно, нельзя близкому отказать, нужно посвятить это время ему – и когда можно, нужно ему сказать: нет, извини, я человек верующий, без церкви я жить не могу.
– Да, мы знаем и другую сторону самоотречения в отношении родных и близких: когда от них самих надо отречься с решимостью, если они становятся препоною для благочестия и христианского образа жизни. И Господь об этом несколько раз говорит в Евангелии, и даже с категоричной строгостью, чтобы кто не предпочел душевное духовному: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф. 10, 37). Здесь, конечно, тоже нужно рассуждение и совет, но само напоминание об этом важно, чтобы мы не забывали о цели самоотречения – единстве и согласии с Богом.
– «Отвергнись себя», «возьми крест» – это еще и о безропотности, о смиренном принятии собственной ситуации – подчас тяжелой, горькой. А как быть, если смириться с происходящим не можешь?.. И что значит – смириться? Означает ли это – бездействовать, не искать способа ситуацию облегчить? Облегчить – это ведь значит немножко от креста отпилить… или нет?
– Вообще-то «всяк дар совершен свыше есть» (Иак. 1, 17), то есть смирения надо просить, мы не можем его просто взять да и выдавить из себя. Но прилагать усилия к тому, чтобы не поддаваться ропоту и недовольству, чтобы сознательно относиться к своим обстоятельствам как к возможности приобретения смирения – это в человеческой власти, и это надо стараться исполнить. А остальное – дело Промысла Божия.
Конечно, человек может и должен действовать разумно, стараться разрешать свои затруднительные ситуации, находить правильные ответы на вопросы. В этом состоит творческое призвание человека. Но для этого надо действительно от всего сердца молиться, прося у Господа просвещения и вразумления.
Кроме того, необходимо и рассуждение, и совет с опытными духовными людьми: ведь всё многообразие житейских ситуаций невозможно уместить в «прокрустово ложе» ряда ограничительных правил. И Евангельские заповеди – это всё-таки не юридические предписания, а вдохновляющий призыв к человеку, чтобы он приобщался Духу Христову, учился жить и действовать в согласии с Ним. А это предполагает и трудность выбора, иногда и ошибки даже, но главное – искреннее желание пребывать в согласии с Богом, жить по-Божески. Для этого нам дано Священное Писание, Предание Церкви, наставления святых отцов; наконец, Сам Господь Духом Святым наставляет и руководит ко спасению всякого искренне ищущего спасения человека. Просто надо быть внимательным к своей жизни и искренним – в стремлении действовать в любви по отношению к Богу и к людям.
– Как вообще научиться разумно заботиться о себе? Или об этом даже думать не надо, а надо – взять крест и следовать за Ним?
– Разумно заботиться о себе – это именно и означает отвергнуться себя, то есть плотского, гибнущего своего человека. Отвергнуть его, взять крест и следовать за Христом. Это и есть самое правильное и спасительное попечение о себе. А науку этого самоотвержения, несения креста, следования за Христом – мы проходим всё недолгое время нашей земной жизни. Для того она нам и дана.
