Мы привыкли говорить о нашей слабости, оправдывая ею практически все, что мы могли бы сделать, но не сделали. Но стоит нам чего-то очень сильно захотеть, например, хорошенько перекусить – откуда и силы берутся. О скрытых нами от нас же самих возможностях рассуждает настоятель Петропавловского храма Саратова игумен Нектарий (Морозов).
Человек слаб. Это данность, осознание которой иногда дается естественно и легко, иногда приходит с болью и трудом, но игнорировать ее совершенно не может никто, в ком есть хоть крупица здравого смысла и способности, желания быть честным с самим собою и Богом.
Быстрее и яснее всего убеждает нас в нашей слабости и испорченности стремление… жить по Евангелию. Все усилия наши, все попытки стать такими, какими хочет нас видеть Господь, помогают совершенно увериться в безусловной, опытно понятой правоте слов Спасителя: «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15:5).
При этом едва ли не в большей даже степени уверяемся мы и в том, что особенно, критически слаб человек именно современный, что слабость вообще является главной его характеристикой, отличительной чертой.
И оттого так часто произносим мы слова, которые впору было бы выбрать в качестве своеобразного «девиза» своей христианской жизни. «Не могу» – на разные лады, в разных ситуациях говорим мы, оправдывая ими все – и действительную неспособность к чему-то, и немощность произволения, и лень, и даже злую, греховную волю свою.
И кажется нам, что одно закономерно вытекает из другого: если слабы мы, если без Бога не можем ничего, то что и остается нам, кроме этого смиренного по видимости, но ничего общего со смирением не имеющего «исповедания»?
Кажется… Но кажется, что и забываем мы о чем-то по-настоящему важном, основном здесь. О чем же? О том, что ничего мы не можем именно без Бога. А кто нас заставляет пытаться что-то творить без Него? Кто стирает в нашей памяти являющееся продолжением, развитием этих евангельских слов утверждение апостола Павла: «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе» (Флп. 4:13)?
Мы ведь не оставлены Господом, хоть и сами постоянно оставляем Его. Он не лишает нас Своей помощи, не отнимает Своей благодати. Надо лишь помнить о Нем и в Нем пребывать, и тогда – в Нем же – принесем мы богатый и угодный Ему плод.
Но вместо этого… Вместо этого, словно щит, которым мы закрываемся и от собственной совести, и от Того, Чьим голосом является она, несем мы по жизни хартию, на которой начертано все то же: «Не могу!»
Не могу поститься, не могу как следует молиться, не могу смиряться, не могу прощать, не могу отрекаться от себя, подставлять левую щеку после удара по правой, идти лишнее поприще, отдавать кому-то свою одежду. Не могу, более обще говоря, заповеди евангельские исполнять, по-христиански жить. Слабый потому что… Спасаться я поэтому буду терпением скорбей. Но я и терпеть тоже не могу… Что ж, значит, спасаться я буду единственно милостью и любовью Божией!
Господь безмерно милостив, и любовь Его беспредельна. И потому упование на милосердие и любовь Его естественны для верующего сердца: без того, и правда, на что надеяться нам, грешным.
Но Истина – такое же имя Бога, как и Любовь (см.: Ин. 14:6). И если погрешаем мы против истины, если нечестны, неправдивы мы, если обманываем и сами намеренно обманываемся, то это отлучает нас от Него, делает Ему чужими. Ведь Он-то знает и силы наши, и способности, и обстоятельства. Все знает. И того, что реально возможно, от нас ждет, а невозможное делает за нас. И даже, чтобы не сомневались в этом, специально напоминает: «Невзможное человекам возможно Богу» (Лк. 18:27), причем напоминает – в ответ на вопрос недоуменный и скорбный: «Кто же может спастись?» (Лк. 18:26).
Часто хочется сказать тому, кто о своем неможении твердит, а еще чаще – себе самому:
– Не можешь? А вот если бы заставили тебя выбирать – сделать то, что «не можешь», или… к стенке чтобы тебя поставили?
Смог бы? Да, пожалуй. Тогда такие резервы открываются, такие ресурсы подключаются! И понятно становится, чего мы можем, а чего нет, точно все определяется.
Но не обязательно так жестко вопрос ставить, до крайности доводить. Можно и проще объяснить.
Вот являет человек собой некое собрание, сгусток немощей, вот жалуется на них и на себя, на свою ни к чему неспособность. А вот он… хочет есть. И он находит время, силы, средства для того, чтобы доставить себе пропитание. И пусть попробует кто-то стать между ним и его завтраком, обедом, полдником и ужином! Сметет!
А вот он хочет… Да неважно чего! Если хочет, то практически всегда и сможет – по крайней мере, уж то, что в его силах, однозначно. Какую энергию, какие способности проявляет большинство людей, когда речь идет об исполнении их желаний – от самых немудреных до предельно амбициозных! Какую деятельность развивают они, какую изобретательность и сообразительность выказывают, какое мужество и терпение демонстрируют! Куда девается тогда все это: «Я слаб… Я не могу…»? Все это вытесняется одним: «Я хочу!..»
Я не к тому об этом говорю, чтобы осудить кого-то за способность забывать о своей слабости ради достижения поставленной цели. Я о другом. О том, что чаще всего причина нашего неможения в отношении тех или иных сторон жизни христианской заключается в недостаточности желании делать, что должно христианину. Это горько, даже страшно признавать, но это правда.
Святые хотели: хотели подвизаться и подвизались, преодолевая немощь естества, хотели смиряться и смирялись, ломая об колено собственную гордость, хотели любить Бога и людей и любили, наступая на горло любви к самим себе. И именно поэтому могли, хотя никогда и не думали о себе так, не почитали себя не то, что «уже достигшими» (ср.: Флп. 3:13), но и даже на что-то способными.
Отличает нас от них не время, не обстоятельства, не условия быта, нас отличает в первую очередь это: наличие у них желания стать лучше ради того, чтобы быть с Богом, желания столь сильного, что ему оказывалась подчинена вся их жизнь. У нас – не так…
Слабость наша – ни в чем другом, как в немощи произволения. И, наверное, главное, с чего нужно начать преодоление ее – это с ее исповедания. С того, чтобы набраться смелости и сказать в конце концов Богу и самому себе: «Я не делаю, потому что не хочу. Не хочу… но хочу захотеть!»
Исцеление, изменение всегда приходит только путем правды, путем искренности, когда мы открываем по собственной воле и без того ведомые Господу тайны нашего сердца, когда перестаем смешно и жалко «прятаться от Него в кустах» (ср.: Быт. 3:10). «Верую, Господи! Помоги моему неверию!» (Мк. 9:24). Не хочу, помоги, Господи, захотеть!
Поможет. Обязательно поможет. Потому что никогда не оставляет без помощи того, кто смиренно и бесстрашно просит о ней, исповедуя свою слабость, не пытаясь чем-то ее оправдать, выставить себя не виновником, а жертвой.
И скажет тогда наконец человек:
– Могу! Хоть что-то могу! Не сам, но «в Укрепляющем меня…» (Флп. 4:13).
Игумен Нектарий (Морозов)
pravmir. ru
