А птица ли? Или всё же, скорее, тот самый ёжик из анекдота: ёжик птица ленивая, пока не пнёшь его — не полетит? Злой анекдот, потому что у ёжика нет крыльев по определению. Но анекдот-то о людях, а если это про людей, то правда. Человек, словно курица — носит в себе потенциальную возможность полёта, но не летает.

Я как-то видела в сети фотографию взлетевшей перед носом тигра курицы. В момент смертельной опасности она всё-таки вспомнила о том, что она не только несушка, не только поставщица яиц, окорочков и крылышек для магазинов, но и птица, т. е. существо, рождённое с крыльями — для полёта.

С человеком можно поступить таким же образом, как поступают с курами: направить в сторону супермаркета, а не в сторону неба. И тогда получится «биография насморков, потребления пищи, сварения, прочих естественных отправлений; считать биографию эту моей — всё равно, что считать биографией биографию этих вот брюк. Есть другая: она беспричинно вторгается снами в бессонницу бденья; когда погружаюсь я в сон, то сознанье витает за гранью рассудка, давая лишь знать о себе очень странными знаками: снами и сказкой» (А. Белый, «Записки чудака»).

Пнуть «ёжика» можно не только внешним способом, но и внутренним. Мне было лет 17, когда я впервые прочла «Духовные основы жизни» Владимира Соловьёва. Потрясение было столь велико, что я не спала несколько суток подряд. Оглядываясь назад, с уверенностью могу сказать, что это был тот самый «пинок» — только внутренний. Вероятно, моё глупое сердце искало чего-то такого, высокого, и на его жажду отозвалось небо, послав моего «Вергилия».

Так случается со всеми ищущими. Круги ада и рая у каждого свои, как и провожатый по ним, но ответ на вопрошание приходит всегда.

Владимир Соловьёв говорит, кажется, очевидные вещи: «Мы знаем, что добра нет в мире, ибо мир весь во зле лежит; нет добра и в самом человеке, ибо «всяк человек ложь, нет праведного никого, нет разумеющего, нет творящего благостыню, нет даже ни одного». Поэтому каждый раз, как человек действует от себя или от мира, т. е. сообразно с миром, лежащим во зле, — каждый раз, как человек поступает по-своему или по-мирски, он тем самым отделяет и себя и мир от Бога. Источник же всех действий человека есть воля его. Итак, преграда, отделяющая от сущего добра или Бога, есть воля человека. Но этою же самою волей человек может решиться не действовать от себя и от мира, не поступать по своей и мирской воле. Человек может решить: я не хочу своей воли. Такое самоотречение или обращение человеческой воли есть её высшее торжество. Ибо здесь сам же человек отрекается добровольно, своей волей отказывается от своей воли. Насильно нельзя заставить человека изменить свою волю, можно заставить его отказаться от дурного действия — страхом или принуждением, но не от дурной воли, которая есть движение внутреннее, неподверженное внешней силе <…> Бог не хочет быть внешним фактом, которыйневольно навязывается нам; Бог есть внутренняя истина, которая нравственнообязывает нас добровольно признать её» (В. Соловьёв, «Духовные основы жизни»).

Что же первично: воля Бога о человеке или воля самого человека о самом себе? Владимир Соловьёв очень хорошо сформулировал: Бог не хочет быть внешним, навязываемым силой, фактом. Помните, Премудрость Божия обращается к человеку со словами: «Сын мой! отдай сердце твоё мне, и глаза твои да наблюдают пути мои (Прит. 23:26).

Это призыв к внутреннему акту, без которого не осуществимо главное: Бог не станет фактом внутренней жизни. Тем, кто сам её не ищет, нужен пинок внешний — в виде жизненных потрясений. Именно ради них история такова, какова она есть. Но и для других потрясения бывают полезны, ибо являют в полноте их беспомощность и уязвимость, их нежизнеспособность без внутренней духовной подпитки, идущей от Бога.

Дрожит на ветру от любви стебелёк —
он жалостью к ветру согреться не смог:
он жалостью к миру и жив, и распят,
и тем тормозится вселенной распад.

Так жаден и жалок, а светом слепит:
стихии проснулись, лишь родина спит.
Он будит, зовёт, тормошит новый день —
убито? забыто? иль попросту лень?
Дрожит на ветру от любви стебелёк,
он скоро умрёт, он себя не сберёг.
И чудится мне, что в горячечном сне
придёт золотой стебелёк тот ко мне
и спросит: «продрогла?». Отвечу: «всегда»,
но, время сморгнув, прошепчу: «никогда».*

Под маской «Верлигия» человеку ищущему и жаждущему Бога открывается горний мир, всегда спешащий навстречу жажде.

«Что есть человек, что Ты столь пристально смотришь на него, обращаешь на него взор сердца Своего, следишь за ним каждое утро, каждый миг его испытываешь?» — вопрошал Иов (гл.7; 17-18). Горе иссушает душу человека, умертвляет в нём животную ветхость, расчищая дорогу новой жизни духа. Человек преображается в нечто новое: лучшее или, наоборот, худшее (зависит от внутреннего наполнения), лишившись природных подпорок и костылей.

Господь, как семя будущей жизни, сокрыт в каждом, но без нас это доброе семя не прорастёт, не пустит своего росточка. Чем раньше мы проснёмся, чем раньше устремим свои внутренние силы к взращиванию в себе стебелька Христового, тем меньшие горести падут на наши головы.

Человек — ленив, а Бог — милостив, Он — зовёт нас, уговаривает и ждёт не внешнего поклонения себе, но сыновней верности и любви, преображающей нас изнутри.

---

* Стихотворение автора из цикла «Андрею Платонову»