«Всё или ничего» – тезис этот кажется радикальным. Но и сейчас, до Страшного Суда, итогом жизни каждого человека становится либо Рай, либо ад. Третьего не дано. Рай – это всё, полнота всякого блага – мир и любовь, радость, гармония, счастье, блаженство. Потому что Рай есть общение с Богом, а Бог – это в буквальном смысле «всё», всё благое, что только может помыслить и о чем даже не может мечтать человек. Ад – «ничего», бездонная пустота, обнаженность от чего-либо благого и доброго, ад поглощает тех, кто без Бога, а быть без Бога значит всё потерять.
«Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает» (Лк. 11: 23).
Либо путь единения с Богом, либо сползание, а затем и срыв в пропасть смерти, пустоты и муки.
Страшный Суд и воздаяние
Страшный Суд таков, что его и представить страшно. Точка невозврата. Вымолить душу из ада можно лишь до Страшного Суда. Сердце стонет от того, что нас всех ожидает. Мы и сейчас пред очами Всевидящего. Но на Суде откроется пред всеми, а кто же мы есть по отношению к Богу и ближним. Где мы окажемся после Суда? – мы не знаем. Евангельская же правда строга и недвусмысленна:
«И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (Мф. 25: 46).
Может, евангельское слово о муках вечных – всего лишь педагогический прием, а самих вечных мук нет?
Но где же милосердие Божие? Где всепрощение? Где любовь Того, Кто Сам есть Любовь? Разве справедливо из-за каких-то семидесяти-восьмидесяти лет земной жизни, растраченных на грехи, терять целую вечность? Может, евангельское слово о муках вечных – всего лишь педагогический прием, а самих вечных мук нет?
Подобные мысли время от времени посещают всех нас, они приходят как искушение: мы боимся Суда и потому хотим, чтобы его как бы и не было. Искушение в иных случаях оформляется в развернутую теорию: «Бог есть Любовь и только Любовь, а значит, Он всех простит», как бы закроет Свои всевидящие очи на подлости, пакости, на все творимые безобразия и поместит святого и еретика, насильника и его жертву, подлеца и хранящего целомудрие в вечный Рай. Таким образом, доброе и злое смешаются в некий конгломерат, покрываемый Божиим всепрощением. Стало быть, не надо вовсе никакого Суда, не надо и покаяния, как-нибудь все и так спасутся. Так табуретка пытается учить плотника, горшок – горшечника, изделие – «сделавшего его» (Рим. 9: 20). А человек, ежедневно попирая правду, диктует Богу, какой должна быть правда небесная.
Разделение на блаженство и муки, вечность того и другого прямо открыты в Писании. О всеобщем воскресении сказано, что спящие в прахе пробудятся, «одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан. 12: 2). Спаситель говорит: «Изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло – в воскресение осуждения» (Ин. 5: 29). Жизнь, даруемая в Царстве Божием, – вечная. Но и муки лишенных Царства – вечные (см.: Мф. 25: 46). Образно это описывается как «огонь неугасимый, где червь их не умирает, и огонь не угасает» (Мк. 9: 43 – 44) – вечность понимается как бесконечность, непрекращаемость. Святитель Иоанн Златоуст говорил об этом, нисколько не смягчая евангельской истины:
«Заключенные там вечно горят в огне и претерпевают такое мучение, которого и описать невозможно. Если никакое слово не может выразить и тех лютых страданий, какие терпят люди, сжигаемые здесь, то тем более неизобразимы страдания мучимых там. Здесь, по крайней мере, все страдание оканчивается в несколько минут, а там палимый грешник вечно горит, но не сгорает».
Как же это понять? Как совместить любовь Божию и вечные муки?
Вечные муки – за сколько-то лет?
Нам говорят, что люди живут слишком мало, чтобы их так строго наказывать. За семьдесят лет греха – вечное осуждение! Но дело вовсе не в том, что земная жизнь несопоставима с вечностью. Дело вообще не в отведенных на жизнь годах. Допотопные люди жили по девятьсот лет и более, но загубили мир своими грехами, разбойник же, одесную распятый, не дожил до лет нашей старости, но, покаявшись, «во едином часе» Рая сподобился. Те столетиями питали страсти, превращаясь в исполинов греха, так что смывать эту грязь с земли пришлось волнам потопа. А этот каялся считанные минуты или часы и, будучи одесную распят, сподобился участи одесную Христа стоящих.
Как говорится, почувствуйте разницу. Допотопный исполин, живущий девятьсот лет в свое удовольствие, и благоразумный разбойник, исповедавший Господа считанные минуты или часы – и он же первый в объятиях Божиих вознесен в самый Рай. То есть шансы на Рай изначально не так уж малы – без привязки к количеству прожитых лет. Человек – хоть и блудный, но чаемый сын. Вернулся – и уже радость на Небесах, ибо нашелся пропавший, а мертвый ожил (см.: Лк. 15: 11–32).
Возлюбившим Бога достаточно и малого времени, чтобы наследовать Рай
Мало жили святые Пантелеимон-целитель и Георгий Победоносец, великомученицы Варвара, Екатерина и Параскева. Бесчисленный сонм святых прожил, по земным меркам, мало. Во цвете юных лет или молодости расставались с землей святые мученики. Но возлюбившим Бога достаточно и малого времени, чтобы наследовать Рай. Ненавидящим Бога и тысяча лет впрок не пойдет.
Таково правосудие Божие: оно не укладывается в рамки наших рациональных расчетов. Бог не подсчитывает годы, дни и часы, чтобы потом на калькуляторе сравнить, в минусе мы или в плюсе. А милосердие Божие таково, что и пришедшим в одиннадцатый час щедро даруется всё, словно они трудились весь день. «Или глаз твой завистлив от того, что Я добр» (Мф. 20: 15), – скажет Он несогласным. Господь смотрит не на наш календарь, часы или секундомер, а на сердце, ожидая решительной перемены души. От зла к добру, от развращения к покаянию, от диавола к Богу – вот что способно решить нашу вечную участь.
Из-за чего, собственно, муки?
«Кто это, что и ветры и море повинуются Ему?» (Мф. 8: 27). Изумление невольно рождалось, когда неподвластные людям стихии умиротворялись силой Христа. Повиновались Ему и болезни: «Коснулся его (прокаженного) и сказал: хочу, очистись. И он тотчас очистился от проказы» (Мф. 8: 3). Самый, казалось, безнадежный недуг исчезал от слова из уст воплощенного Слова. Повиновалась Ему даже смерть – жалкая, она растворялась от одного лишь присутствия Жизни: «Подойдя, прикоснулся к одру… и сказал: юноша! тебе говорю, встань. Мертвый, поднявшись, сел и стал говорить; и отдал его Иисус матери его» (Лк. 7: 14–15). Всё Ему всегда подчинялось, а вот наделенные разумом и свободой выбора существа подчинялись Ему не всегда.
Более того. Гармония воцарялась в стихиях, в окружающей нас природе, в физиологии жаждавших исцеления людей от того, что Бог рядом. А вот сами люди испытывали гармонию в присутствии Бога далеко не всегда и не все. Это невероятно, но кому-то от того, что Бог рядом, становилось откровенно плохо.
Очевидность подобного наглядно исповедали даже бесы, едва увидели Того, Кто спасал, исцелял, воскрешал. «Пришел Ты сюда прежде времени мучить нас» (Мф. 8: 29), – злобно цедили они, зная, что Он делает только добро. Бесов буквально корежило, переворачивало, терзало от того, что рядом находится Любовь воплощенная. Мучимые сами, они повергали одержимых на землю и с криком выскакивали, не вынося присутствия Того, Кто милосерд, благ, долготерпелив.
Для падшего, нераскаянного существа само присутствие Света, само явление Бога и Его благодати может оказаться мучением
И это значит, что для падшего, нераскаянного существа само присутствие Света, само явление Бога и Его благодати может оказаться мучением. Бог есть Любовь, но кому-то от этого плохо. И если всю свою жизнь ты тратил на то, чтобы по страстям своим уподобиться диаволу, то как же на Страшном Суде тебе не станет плохо от явления Бога?
Оказывается, можно быть совсем недалеко от Бога, но испытывать при этом нестерпимую муку. Потому что то, что в тебе, полностью противоположно тому, что у Бога. Если тебе инородны добро, мир, любовь, смирение, кротость, чистота и терпение, то само присутствие Того, Кто Добр, Мирен, Смиренен, Кроток, Чист, Терпелив, Кто есть Любовь – оно-то и станет самым страшным мучением.
У апостола Павла сказано, что после Страшного Суда «будет Бог всё во всем» (1 Кор. 15: 28). Вот это-то и есть подлинно катастрофа для диавола и тех, кто подобен ему. Иными словами, не Бог поджигает пламя адского огня, чтобы карать грешников. Это огонь собственных страстей и грехов нераскаянных.
Какими мы предстанем на Суд
Одна моя знакомая, Юлия, рассказывала, как она прошла через опыт клинической смерти. Сердце ее перестало биться во время операции, но каким-то чудом Божиим врачи смогли ее спасти. Как и следовало ожидать, жизнь ее решительно поменялась. Что же она видела там? Во-первых, по расставании с телом ты чувствуешь себя той же самой личностью: и мысль, и осознание себя – всё остается. Во-вторых, мир тот нематериален, невеществен, и подобрать адекватные слова к его описанию крайне нелегко. В-третьих, – и это самое главное, – в мире том невозможно схитрить, слукавить, потому что спадают все маски, личины. Каков ты есть по своей внутренней сути, по содержанию своей души, таким там и предстанешь. Как же горько, вспоминает Юлия, было осознать: душа вся испорчена, покрыта грязью грехов. Еще она приводит сравнение: душа – словно заплеванное зеркало, ощущать это мерзко и томно. Потому-то и смысл жизни в том, чтобы очищать свою душу, подобно тому как мы чистим зеркало.
На Страшном Суде люди предстанут не только душой, но и телом. Воскреснут все, но не все в одинаковом качестве. По словам преподобного Ефрема Сирина, «одни уподобятся свету, другие тьме». Маски спадут, обличье исчезнет. Откроется наглядно пред всеми, кто же на самом деле мы есть. Таково свойство мира духовного. Станет само собой очевидным, кто искренно творил добро, хотя бы о нем почти никто и не знал, а кто был служителем зла, хотя бы он и был известен как праведник.
Рано или поздно наша борьба завершится, и победит в нас что-то одно
На земле всё вперемешку. Сегодня он пьет, а завтра глубоко раскаивается. Сегодня кипит от злости, готовый крушить всё подряд, а завтра постигает тайну смирения. Так здесь. Но рано или поздно наша борьба завершится, и победит в нас что-то одно. Ибо нельзя в духовном мире расщепиться человеческой личности: наполовину наслаждаться в Раю, а наполовину гореть в преисподней. Здесь все мы грешим и раскаиваемся, утрачиваем чистоту и пытаемся ее вернуть. Но в конечном итоге возобладает в нас что-то одно. Вот почему святые отцы постоянно писали, что неразумно оставлять в себе хотя бы и малые плацдармы зла. Нет греховных страстей безобидных. Врата тесны, путь узок, но ты подвизайся войти.
Если Бог есть Любовь, Он всех простит?
Нам говорят: «Бог есть Любовь, и, значит, Он всех простит». Но Бог ни на кого и не держит зла. Зло копят в себе злолюбивые люди, а прежде них – виновники зла – падшие ангелы. В Боге нет зла, и даже самый отчаянный грешник, обращаясь к Богу, встречает неизреченную любовь и прощение.
Но вот представьте, что в какой-то очень доброй семье оступился сын и увлекся наркотиками. Как и при всяком соблазне, сначала заманчивое: «Я только попробую», а затем отчаянное: «Мне от этого плохо, но я без этого не могу». Родители любят сына, в нем не чают души и, обнаружив беду, готовы на всё, лишь бы спасти от зависимости. Но вот наступает ломка, жажда дозы, мучение. Что ему до любви папы и мамы, когда всё нутро просит адского зелья? Родители и не держат зла на него, они, конечно, простили, что он тратил их деньги на этот дурман, но их любовь и прощение не спасают его от мучения.
Пример этот – жесткий. Но вспомним себя в минуту сильного искушения какой-нибудь страстью. Да хотя бы вот блудного. Внутри всё горит, переворачивается, хочется лишь одного – насыщения страсти, а всё остальное становится второстепенным. И что тебе до Божией любви, когда жажда страсти переклинила всё, терзает, требует лишь своего. Страсть впивается в душу, как кровожадный хищник в свою жертву, а затем оборачивается бездонной пустотой и страданием. Разве же причина адского пламени в угасании Божией любви?
Мы все невольно склоняем голову перед истиной: «Бог есть Любовь». Из этой истины следует, что Царство Божие есть Царство Любви. Но что из этого следует далее?
Посмотрим полный контекст упомянутой истины.
«Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Ин. 4: 16).
Да, Бог, как Любовь, для нас сделал всё: «положил за нас душу Свою» (1 Ин. 3: 16), прощает грехи и дарует Райскую вечность. Но из среды людей «пребывает в Боге» лишь тот, кто «пребывает в любви» (1 Ин. 4: 16). Если всё твое нутро противоположно любви, то как ты войдешь в Его Царство? Как в Царстве Любви уживется тот, кто всю жизнь копил в себе злобу и ненависть? Как в Царстве Кроткого и Смиренного сможет жить тот, кто всю жизнь служил духу гордости? Преподобный Силуан Афонский в своих записях очень точно подметил: «Гордого если и силою посадить в Рай, он и там не найдет покоя, и будет недоволен и скажет: “Почему я не на первом месте?”» Как в Царстве Света уживется тот, чьим смыслом жизни было распутство, ложь и прочие дела тьмы? Гордый, надменный, распутный и злобный, как он со своими бесами в Рай попадет?
Любовь – не потакание беспределу
О Страшном Суде можно сказать и нечто более строгое. Без лишней патетики и попыток смягчить горькую правду.
Разве любовь – потакание беспределу? Разве любовь – всепрощение всевозможных форм зла? «Никому не заповедал Он поступать нечестиво, и никому не дал позволения грешить» (Сир. 15: 20). И кто сказал, что подлинная любовь должна оправдывать вседозволенность, цинизм, распутство? Кто сказал, что любовь должна беспредельно терпеть приумножающийся грех на земле?
«Пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие» (Мф. 13: 41). Страшный Суд для того и нужен, чтобы положить конец беспределу, коим наполнена наша земля. Всё, что собственно и приносит страдание, – злоба, лукавство, подлость, нечистота и обман – непременно потерпят поражение и будут изъяты из Божьего мира. В том и любовь, чтобы положить конец ненависти. В том и милосердие, чтобы прекратить жестокость.
«Так будет при кончине века: изыдут Ангелы, и отделят злых из среды праведных, и ввергнут их в печь огненную: там будет плач и скрежет зубов» (Мф. 13: 49 – 50).
Земля – творение Божие – очистится, а на Небе злу по определению места нет.
Исключи Страшный Суд из Промысла Божия – исчезнет что-то кардинально важное. Ибо нельзя беспредельничать вечно
Исключи Страшный Суд из Промысла Божия – исчезнет что-то кардинально важное. Ибо нельзя беспредельничать вечно. Нельзя с похабностью и цинизмом, гордо вскинув главу, шагать по Богом созданной земле. Когда-то этому будет положен конец. Такой момент наступит. Зло, как активно действующее начало, прекратится.
Мы как-то не очень любим цитировать те строки Писания, где прямо сказано, что Бог не только Любовь, но и Судия (Иак. 4: 12; 2 Тим. 4: 8; Деян. 10: 42 и многие другие). Одно не противоречит другому. Ибо по любви Он дал нам жизнь, но за эту жизнь мы перед Ним в ответе. Именно в ответе, а не так, что Бог как бы обязан нам всё простить, потому что Он есть Любовь. Мы, люди, вообще, в своих суждениях, как правило, радикалы. Нам хочется, чтобы, если любовь, то пусть без правосудия. А если правосудие, то пусть без милости и снисхождения. Но у Бога не так. У него «милость и истина сретостеся, правда и мир облобызастася» (Пс. 84: 11). Вот она, та золотая середина, которой нам никогда не достичь.
У Бога – всё на своем месте, с нужной целью и в нужный час. Но поймем мы это, наверное, только потом. А сейчас вряд ли даже приблизимся к пониманию. Скажем лишь, что терять отведенное здесь время жизни, думая, что потом нам и так всё простят, – безрассудно и глупо.
Как же спастись нам, страстным и немощным?
От мыслей о Страшном Суде становится страшно. Ибо все мы много грешим. Не хочется, ох как не хочется, идти в вечный огонь, стать жалкой добычей в клыкастой пасти вечной смерти. Но как же быть со страстями, с коими бьемся мы годами, десятилетиями и, кажется порой, всё без толку? Ждать от себя бесстрастия наивно. А жить по страстям – неразумно. Что же, это тупик?
Преподобный Силуан Афонский приводит сравнение: и на зеленеющем дереве могут найтись сухие ветви, главное, чтобы дерево приносило плод. Если человек подвизается, стараясь искоренять в себе худые помыслы, то
«хотя у него и есть некий порок, но это не мешает благодати жить в его душе, подобно тому, как зеленое дерево имеет некоторые ветви сухие, но это ему не вредит, и оно приносит плоды; или на поле много пшеницы, и хотя среди нее есть и плевелы, но это не мешает ей расти».
У подвизавшихся против страстей, после Всеобщего Воскресения, немощи отпадут, словно ветви сухие, а искушения отступят. Главное, чтобы за время земного пути был наработан хоть какой-то духовный плод.
Совсем не одно и то же: служит человек страстям как бы идолам или борется с ними как с непримиримым врагом. Пусть мы не победили, но ради победы вступили в борьбу. Пусть мы спотыкались и падали, но с покаянной молитвой подымались и шли. Закроются ли двери Царства идущим, и только лишь потому, что кто-то им ставил подножки, пытаясь сбить их с пути?
Кто-то из святых сказал, что на Страшном Суде Бог будет искать не то, за что осудить, а то, за что оправдать человека. За что осудить – этого у нас и так предостаточно. Но Господь ищет иного, того, ради чего нас еще можно спасти. Потому-то Он – наш Спаситель. Потому-то Он говорит:
«Алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне… Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25: 35–36, 40).
Какой будет участь наша на Страшном Суде, мы не знаем. Но, повторим, надежда у нас всё-таки есть
И всё это сказано ради того, чтобы у нас оставалась надежда.
Кто жаждал Света, обретет Свет, хотя здесь не раз омрачался грехами.
Кто жаждал Истину, приобщится к Ней, хотя и обманывался на земле.
Жаждавший Жизни, пусть уязвлял его грех – «жало смерти» (1 Кор. 15: 56), – сподобится Жизни – только бы сейчас через покаяние воскресал.
Какой будет участь наша на Страшном Суде, мы не знаем. Но, повторим, надежда у нас всё-таки есть.
