Художник: Анна Анчер
Кому незнакомо раздражение? Кто не испытывал это крайне неприятное чувство, в котором к тому же надо каяться на Исповеди? Знакомо всем. А кто себя в нем никогда не оправдывал? Почти никто.
Но обычные определения, которые дают словари, звучат так:
«Раздражимость – способность живого организма реагировать на внешнее воздействие... Раздражимость является универсальным проявлением жизнедеятельности всех биосистем... Раздражимость – фундаментальное свойство живых систем: её наличие – классический критерий, по которому отличают живое от неживого».
Получается, что если человек жив, он не может не реагировать на внешнее воздействие. В чем же каяться?
Внимательные люди скажут: раздражимость в биологии и раздражение в аскетике – разные понятия.
Верно! Раздражимость превращается в раздражение только там, где она приправлена духовной составляющей: гордостью и, соответственно, властолюбием. Раздражение – наиболее ясный отголосок того, что произошло при грехопадении: человек захотел власти, захотел, чтобы в этом мире всё происходило по его воле.
Раздражение поднимается там, где мы желаем, чтоб всё было по-нашему
Раздражение поднимается не там, где что-либо беспокоит нас и досаждает, а там, где мы желаем, чтоб всё было по-нашему, потому что – сознательно или подсознательно – считаем, что этого достойны.
«Раздражительное состояние духа происходит, во-первых, от самолюбия, что делается не по нашему желанию и взгляду на вещи...» (Прп. Амвросий Оптинский).
«Самолюбие и гордость наша обнаруживаются особенно в нетерпении и раздражительности, когда кто... не терпит малейшей неприятности, причиненной нам другими намеренно или даже ненамеренно, или препятствия, законно или незаконно, намеренно или ненамеренно противопоставляемого нам людьми или окружающими нас предметами» (Прав. Иоанн Кронштадтский).
Раздражимость, которая нам досаждает, сама по себе вызывает не раздражение, а страдание. И страдание само по себе вызывает не раздражение – а скорбь, горе, слезы... И всякий замечал: там, где страдание не сопровождается раздражением, там молитва о помощи и утешении летит к Богу как на крыльях.
Разберем пример, с которым сталкивались практически все: уставший или больной человек не может заснуть, потому что кто-то из соседей взялся что-то заколачивать в стену. Понятно, что он от этого страдает, но один будет в такой ситуации раздражаться и злиться, а другой воззовет к Богу, возможно, и прослезившись: «Господи, мне и так плохо, а шум не дает мне отдохнуть!»
И если он так воззовет, то увидит, как сбудется рассуждение аввы Дорофея: «Христос будет мне вместо этой вещи», то есть в данном случае – вместо тишины и покоя.
Будучи порождением гордости, раздражение преодолевается преимущественно смирением.
Будучи порождением гордости, раздражение преодолевается преимущественно смирением
«Раздражительность есть знак великого возношения» (Прп. Иоанн Лествичник).
«Раздражительность в нас имеет силу от гордости» (Прп. Макарий Оптинский).
Но наше эгоистичное начало противится этому. С разной степени силой оно приводит нам до смешного одинаковые доводы, которые, будучи отжаты от эмоций, в сухом остатке выглядят так: «Почему смириться должен я, если досаждают мне другие?!»
Особый акцент на гордостной и властолюбивой основе раздражения ставит тот факт, что раздражение усугубляется личной претензией к людям. Если в приведенном примере человек выясняет, что стучат не соседи, а оторванный ветром карниз на фасаде, то обычно ему становится легче смириться с шумом.
Хотя для преодоления раздражения мы нередко слышим совет «потерпи», но надо знать: терпение имеет силу против раздражения, только если оно коренится в вере, любви, смирении... То есть когда под словом «терпение» подразумевается высокая христианская добродетель. Если же под ним подразумевается свойство психики переносить временные неприятности, то таким терпением раздражение не победить.
***
Также нельзя путать ситуацию, когда человек справляется с раздражительностью посредством сознательного подвига, с ситуацией, когда он в целом не раздражительный по причине характера и/или высокого болевого порога. И вот он ходит, такой неизменно невозмутимый, и люди думают: какой он спокойный! Но его просто не достало что-то по-настоящему. Попадет какая-то неприятность в незащищенную болевую точку – и выяснится, что с раздражением справляться он не умеет, увы.
Пример на эту тему запомнился с конца 1990-х. В один московский женский монастырь прислали послужить иеромонаха – человека, как казалось, спокойного-преспокойного. Он всё делал не спеша. Собственно, как «всё»... по сути, он только служил несколько раз в неделю, и других обязанностей у него не было.
А вот у сестер другие обязанности были, и много...
После литургии там было принято ждать священников для общей трапезы. И этот батюшка не спеша собирался, не спеша шел, не спеша останавливался поговорить со знакомыми... Если же ему говорили, что сестры голодны, и им еще предстоит уборка в храме и многочисленные иные послушания, он снисходительно улыбался и объяснял, что надо быть терпеливым. И обильно цитировал святых отцов. Сам он, потребив Святые Дары, естественно, не испытывал голода, а после трапезы в любое время мог отдохнуть.
Но вот пришел час прозрения: в какой-то день, когда батюшка договорился выехать с друзьями из жаркой и загазованной Москвы на дачу, в монастырь приехал служить архиерей. Служба растянулась, Святые Дары потребили диакона, а архиерей никак не шел в трапезную, задержавшись в храме с каким-то вопросом. Тут-то и выяснилось, что не было у батюшки никаких навыков борьбы с раздражительностью, а была лишь флегматичность на грани лености. Потому что он начал раздражаться еще до службы (архиерей задержался по московским пробкам). В общем и целом, батюшка прождал аккурат столько же, сколько обычно ждали его самого, но к концу его ожидания от него уже летели искры...
Тут-то и выяснилось, что не было у батюшки никаких навыков борьбы с раздражительностью, а была лишь флегматичность
Интересно, что Господь поучил-таки и сестер: через пару лет в монастырь прислали священника, который был в два раза медлительнее прежнего! Его уже не ждали после службы, но и сама служба растягивалась непомерно. И тогда сестрам действительно пришлось вспоминать все слова святых отцов о терпении. Но зато новый священник оказался смиреннейшим рабом Божиим, и мог наставить и в самоукорении, и в кротости, и во всех вообще составляющих терпения.
***
Но, конечно, нередко раздражение имеет видимость обоснованности. Например, когда в храме чтецы/певчие читают/поют так, что слов не разобрать. И прихожане ропщут и раздражаются, потому что лишаются назидания от слов богослужения.
Ну... да! Но кто в этом виноват? Певчие? Регент?
Один человек рассказывал, что уже 20 лет не может добиться от своего хора (верующего!) исправить одну-единую ошибку в произношении. 20 лет (!) он просит петь в тропаре Успению не «преДставилася», а «преставилася» – как там, собственно, и написано... ииии – нет! Хор обижается, певчие настаивают на том, что поют правильно... и всё равно поют «преДставилася» (с вариантами «преТставилася / преСставилася»). Не все и не всегда, но те 2–3 человека, которые регулярно произносят тут лишнюю букву – а слышно их отлично – обижаются со всеми и утверждают со всеми, что они поют правильно.
Сперва этот церковнослужитель расстраивался, потом стал раздражаться, потом – нервно смеяться... И наконец – через 15 лет! – понял, что эти люди – просто неспособные. Все, кто за 10–15 лет не смог исправить элементарную ошибку, при внимательном рассмотрении оказались именно неспособными ко всему, что связано с речью: путанно читают, пропускают или добавляют буквы – и, главное, не слышат этого за собой.
В этот же храм, видимо, для полного прояснения вопроса, Господь прислал священника, имевшего очень серьезные проблемы с дикцией. Ну, как «проблемы»... батюшка просто пропускал примерно половину звуков. И искренне считал, что он говорит не невнятно, а быстро. Потому что в его родной местности все так говорят.
Когда ему в очередной раз слезно жаловались на то, что он непонятно служит, он, прикладывая титанические усилия, начинал проговаривать отчетливо до 90% звуков. Но быстро уставал от этой непонятной и ненужной ему работы и продолжал: «ио спас уш нших оооспду мооолься».
Он действительно не слышал, что пропускает половину звуков. Причем этому способствовали и культурные корни явления – когда он приезжал в родное село, где храм маленький, слышно лучше, и прихожане знают службу наизусть от прежних священников с нормальной дикцией, никаких вопросов к нему не возникало. И он связывал жажду слышания отдельных звуков не с познавательной потребностью людей, которые службу наизусть еще не знают, а с местными языковыми традициями.
И что с этим делать? Сердиться? Ругаться?
А что это даст? Если у людей нет конкретной способности...
Господь не обделил их вовсе дарами! Вот музыкальные способности у тех певчих оказались же. И, развивая их, они проявили усердие – научились петь в церковном хоре, посвящают много времени спевкам и службам. А в этом пунктике у них провал. И практика показывает: если начать жестко требовать от них, чтобы они решали проблему именно этого провала, то они почти неизбежно декомпенсируются в каком-то ином пункте.
С чтецами в храме та же беда: если человек неспособный к чтению, то до какого-то уровня внятности его всё равно можно дотянуть – занятиями и его собственным энтузиазмом. Но с какого-то уровня начнется по поговорке «Нос вытащил – хвост завяз; хвост вытащил – нос завяз». Делаешь ему замечание по какой-то фразе или слову – он в этом месте исправляет огрех чтения, но начинает перевирать звуки в другом, где прежде читал нормально. Всё – он достиг своего потолка в этом деле.
И с этим – с человеческой ограниченностью – приходится также просто смиряться. А какая тут проблема? Смиряются же с нашей ограниченностью те, кто одаренней нас, деликатней или, к примеру, воспитанней...
Значит ли это, что начальствующие вовсе не должны требовать исправления ситуаций? Нет, должны. Но эту требовательность, опять же, нельзя разбавлять раздражением – только тогда человек становится способен объективно оценивать: достигнут ли потолок, и насколько строго надо требовать.
Помимо вреда для нашей души, серьезная, большая беда от раздражения еще та, что выплескивается оно частенько самым несправедливым образом. Усилия справиться с раздражением сплошь и рядом заканчиваются на тех, кто вовсе не виноват или больше других старается. И это чистой воды вражье посмеяние: врагу рода человеческого кажется страшно забавным не только вывести нас из себя, но и натравить на невинных или и без того утружденных и страдающих.
