Игумен Нектарий (Морозов)
Отрывок из книги "Подвиг сердца" игумена Нектария (Морозова)
Когда происходят террористические акты, авиакатастрофы, стихийные бедствия и другие подобные им трагедии, разом в жизнь сотен, тысяч людей врывается горе, и начинают отовсюду раздаваться вопрошания: как Господь такое допустил?
В этом заключается очень серьезное заблуждение: спрашивать с Бога за то, что делают сами люди. Ведь Господь дает человеку свободу — свободу и в добре, и во зле, в любых других проявлениях. Но почему-то, когда мы говорим людям о том, что есть Закон Божий, которому необходимо подклонить свою выю, чтобы в подлинном смысле этого слова жить и здесь, и в вечности, то люди заявляют, что хотят быть свободными от любых законов. И при этом совершенно не желают признавать своей ответственности за эту свободу. Однако в то время, когда чьи-то действия приводят к таким страшным последствиям, когда человеческая свобода реализуется столь ужасающим, столь трагическим образом, люди о Боге вспоминают и спрашивают: «А почему Он этому попустил быть?», совершенно забывая о том, что они так отстаивали свое право на эту свободу, так воевали за нее. Поэтому не с Бога надо спрашивать, а с самих себя.
Дело в том, что мы сегодня живем в мире, в котором, не какой-то один джинн «выпущен из бутылки», а множество. Видимо, тем, кто их выпускает, кажется, что джинн может быть существом управляемым, приносящим кому-то пользу, а кому-то вред. Но в какой-то момент, безусловно, эта стихия выходит из-под контроля и начинает разрушать все на своем пути.
Нетрудно проследить истоки возникновения той или иной террористической организации, тех или иных процессов, которые приводят к террористическим актам, и мы можем видеть, что практически всегда это — следствие определенных политических игр. Не имеет смысла проводить глубокий ситуативный анализ, ведь от того, что мы назовем подлинных виновников или выигравших, ничего не зависит. Нам важно другое: какой можно увидеть духовный смысл этих событий?
Например, в последнем парижском теракте, безусловно, пострадали люди невинные, их и их близких по-настоящему жаль; но вся ситуация очень символична: ночной клуб; концерт группы, название которой переводится на русский язык, если я не ошибаюсь, примерно так: «Орлы смертельного металла»; в тот момент, когда исполняется песня «Поцелуй сатаны», открываются двери, в зал входят люди с автоматами и начинают методично расстреливать тех, кто в этом клубе находится. Я далек от того, чтобы говорить: «Вот видите, что они слушали, чему они, таким образом, поклонялись, и к чему это привело?!» Мне кажется, что это даже кощунственно в подобной ситуации. Но, порою, Господь дает нам что-то увидеть через такие символы. Люди постоянно заигрывают с врагом рода человеческого, со злом — в самых разных формах: и тогда, когда они разрешают и легализуют однополые браки; и тогда, когда черное называют белым; и тогда, когда закрывают глаза на совершенно очевидные угрозы и признают их нормой или ее «вариантом». А потом происходит то, что происходит. То есть люди сами роют ту яму, в которую потом падают, хотя, к сожалению, роют одни, а падают, как правило, другие.
Почему именно эти люди погибли, сказать трудно, ответ знает только Господь, Который печется о судьбах всего мира, каждого народа и каждого отдельного человека. И, безусловно, наше зло, наши ошибки, наши преступления Он настолько, насколько это вообще возможно, подвигает к какому-то благому результату. И подчас кто-то гибнет, а кто-то задумывается. Кто-то испытывает страшную скорбь, а кто-то приходит для себя к очень важному выводу и меняет свою жизнь в целом.
Я помню человека, который во время расстрела Белого дома в 93-м году в Москве находился внутри, и дал обет Богу, что, если он останется жив, то примет священный сан. И в настоящее время этот человек в священном сане служит. В каждой подобного рода ситуации находятся люди, перерождению которых эти страшные события способствуют. Кто-то перед лицом зла, увидев, каково оно на самом деле, имеет шанс сделать свой шаг навстречу Богу, обратиться к Нему.
Шанс обратиться
Для современного мира очень характерен религиозный и идеологический вакуум. Сегодня на первое место в качестве идеологии выходит право человека делать то, что он хочет, ради получения удовольствия. Есть масса вещей, которые прежде в мире считались запретными с точки зрения нравственности просто потому, что это — омерзительно, противоестественно. На сегодняшний день в мире фактически не осталось вообще никаких табу. Наверное, не до конца пока оправдана педофилия, хотя и ее пытаются оправдать, и пока еще нельзя людям есть друг друга, потому что это все-таки сопряжено с тем, что один человек отнимает у другого жизнь. То есть человек сегодня теряет последнее какое-то представление не только о Законе Божием и о следовании ему, но и вообще о каких бы то ни было законах, и становится гораздо страшнее самого дикого животного.
Вот это восстание мира против Бога, эта борьба за свободу от Бога и от нравственности, связанной нерасторжимо с верой, и приводит к таким страшным результатам.
Задумается об этом мир? Содрогнутся ли сердца миллионов людей и обратятся ли вновь эти люди к Богу? Если да, то у нашего общества есть еще шанс… Если мы проспим и это, пройдем мимо, считая, что это всего лишь какие-то частные события, и не извлечем никакого урока, то это, наверное, еще один шаг к нашему самоуничтожению.
Добрый христианин, взирая на то, что происходит, тоже должен задуматься о том, что, как ни громко, как ни пафосно это звучит, в значительной степени судьбы мира зависят от него. Пока мы ведем борьбу за свое собственное спасение — со своими страстями и с теми искушениями, которые нас окружают, и, тем самым, ведем эту борьбу в какой-то степени за людей, с которыми сталкиваемся и которые нашим примером либо вдохновляются и приходят в Церковь, либо, наоборот, от нашего примера отвращаются от Бога и Церкви — до тех пор мир существует. Потому что цель его существования в том, чтобы человечество вернулось вновь в свой Отчий дом, к Богу.
Просто быть христианином
А вот паниковать, впадать в депрессию — безусловно, это не дело христианина. Опора для нас на протяжении всей земной жизни — это доверие Богу и в относительно благоприятных обстоятельствах, и в обстоятельствах страшных и бедственных. И это та надежда и то доверие, которые никогда не бывают обмануты. И либо Господь избавит тебя от того испытания, к которому ты не готов, либо даст тебе силы это испытание встретить и перенести с честью и достоинством. На самом деле ничто другое, кроме веры и доверия Богу, не может человека спасти от паники и страха.
Безусловно, очень страшно бывает, когда происходит такая массовая гибель людей. Но в то же время надо осознать, что каждый из нас в какой-то момент будет умирать. И какой бы ни была смерть: естественной от старости или мучительной от болезни, или трагической — самое главное — тот суд о прожитой жизни, который человек услышит от Бога уже после нее.
Не наше дело разбирать — грешнее ли всех были люди, которые погибли в этих всех терактах, или они, наоборот, были лучше всех остальных, или они были «средними», обычными людьми. Наше дело — обратить взор на себя. Когда ко Христу Спасителю подходят ученики и заговаривают с Ним о башне, которая упала на определенное количество людей и раздавила их, и о язычниках, кровь которых Пилат смешал с кровью жертв, то Господь говорит: «Вы при этом не думайте, что они согрешили больше всех. Но если не покаетесь, вы все так погибнете» (см. Лк. 13, 1-5). Вот ответ на наши вопрошания в любой подобной ситуации.
Это то, о чем необходимо постоянно помышлять и, как ни странно, именно это может избавить человека от паники и от страха смерти как таковой.
Потому что весь вопрос в том, как человек подготовлен к собственной смерти. Если он примирен с Богом, своей совестью и с людьми, то смерть не будет страшить его без меры, не будет вызывать ужаса.
Надо просто быть христианином. А для того, чтобы понять, что это такое, нужно заглянуть в Евангелие и перечитать его в очередной раз как слово Божие, обращенное лично к тебе. Не как историю, не как возвышенное учение, а как свидетельство о той жизни, которой должен жить ты. И верить, что без воли Божией и волос с головы нашей не упадет на землю, а если упадет — и волос, и сама голова — то значит, так тому и быть.
И если мы знаем слова «в чем застану, в том и сужу», то сейчас, как нельзя более ко времени вспомнить их в очередной раз. Потому что очень не хотелось бы, чтобы Господь застал посреди того, посреди чего застал этих людей — слушающими песню «Поцелуй сатаны», и вот он, поцелуй этот огненный, прямо в сердце входит в виде пули. Нет. Лучше, чтоб Господь застал нас в молитве, в добром христианском делании, в хранении своей совести.
Игумен Нектарий (Морозов)
https://telegra.ph/Ot-tebya-zavisyat-sudby-mira-08-23-2
ЧТО ТАКОЕ СВОБОДА?
Отрывок из книги "Путь к свободе" игумена Нектария (Морозова)
На протяжении нескольких глав мы говорили о том, что отбирает у человека свободу, делает его рабом, связанным тем или иным: вещью ли, привычкой ли, стереотипами, страхами. И напоследок хотелось бы сказать о том, что такое свобода.
Святитель Игнатий (Брянчанинов) настоятельно убеждает различать два совершенно разных вида добра: добро падшего естества и добро евангельское. С неизбежностью мы столкнемся с необходимостью подобного различения и тогда, когда попытаемся определить, что такое свобода: есть свобода, которую любит и принимает мир, живущий без Бога, и есть свобода евангельская, христианская.
Говорить о том, что такое свобода сама по себе, действительно достаточно сложно, потому что для каждого человека, в зависимости от того, в каком состоянии он находится, каково его внутреннее устроение и его жизненные ценности, характерно свое понимание свободы. К примеру, для человека, который находится в заключении, свобода — не что иное, как возможность выйти наконец за пределы колючей проволоки. Человеку, живущему в нищете, который не может позволить себе элементарных необходимых ему вещей — качественного питания, одежды, не говоря уже о предметах более дорогостоящих и менее необходимых,— свобода видится в богатстве, в достатке. Человек, взлелеявший в себе различные страсти, среди которых могут быть и страсти постыдные, и страсти, несущие в себе угрозу для окружающих, воспринимает свободу как возможность реализации этих страстей, и реализации безнаказанной.
И только лишь, пожалуй, христианин — это человек, который понимает, что он связан и скован не какими-то внешними обстоятельствами, а как раз теми самыми страстями, которые лишают его внутренней свободы следования за Христом. И только христианин воспринимает свободу как несвязанность тем, что его держит в повседневной жизни. Потому что он хотел бы, например, любить, но его сердце связано завистью, ревностью, любовью к себе самому, и в нем нет любви к людям. Он хотел бы никогда никого не осуждать, но опять-таки всеми теми же страстями он связан, и они его, как какую-то марионетку, дергают за веревочки, заставляют судить и осуждать, и произносить слова, которых он вроде бы произносить не хотел.
Один человек хочет быть свободным для того, чтобы делать то, что заблагорассудится, а другой хочет быть свободным для того, чтобы делать должное. Все зависит от состояния человека. Если говорить о том, как правильно понять, что такое свобода, нужно учитывать, что человек находится в состоянии падшем. И свобода для человека до грехопадения и для человека, который живет в условиях этого падения,— это две совершенно разные вещи. Недаром я привел в пример заключенного, который томится за решеткой и для которого свобода состоит в жизни на воле. Поскольку наша цель — стремиться к выходу из состояния падения, связанности грехом, стремиться к той иной жизни, в которой человек уже будет существом восстановленным, а не падшим, то, наверное, нам нужно ориентироваться на совершенное понимание свободы. А оно таково: свобода - это возможность жизни с Богом, возможность, которой ничто не препятствует и которую у человека ничто не может отнять из того, что есть в нем самом или вне его. Это и есть свобода.
О надежде и о свободе совершенной
Вполне естественно сомнение: может быть, такая совершенная свобода свойственна только святым, а нам, обычным людям, не стоит надеяться обрести ее в этой жизни?
Но если человек на что-то не надеется, он не только никогда к этому не придет, он даже на йоту не продвинется к этому. В любом деле, которым человек начинает заниматься, надежда играет ключевую роль, без нее и шага лишнего никто не сделает. Поэтому надеяться в любом случае нужно. Другой вопрос, в какой степени нам удастся освободиться?
Для человека, который связан страстями и грехами, любое ослабление той несвободы, в которой он находится,— уже радость. Снова вернусь к тому же примеру: в тюремных колониях есть разные режимы содержания — строгий режим, усиленный, есть карцер, а есть колония-поселение. Когда человек переходит из одного режима в другой, более льготный, он, конечно, воспринимает это, как большую отраду и большое облегчение. Когда болезнь связала человека по рукам и ногам, уложила его в постель — это одно состояние, когда же болезнь немного отпустила его, так что он может встать, приготовить какую-то пищу, чуть-чуть походить по дому, подумать, почитать,— он чувствует, что ему гораздо лучше. Все познается в сравнении.
То же самое и с нашими страстями. Когда мы находимся на «строгом режиме», наши страсти владеют нами безраздельно,— это одно состояние. Когда мы начинаем чувствовать некоторую свободу от страстей, хотя бы какую-то, то, конечно, не можем этому не радоваться. И ради этого стоит трудиться и к этому стоит стремиться.
Я поясню мысль по поводу желаемого и должного. Для человека, который живет по страстям и для которого их исполнение на деле является основным содержанием жизни, свобода воспринимается только лишь как возможность эти страсти реализовывать. И связанным и несчастным он будет себя чувствовать, если такой возможности окажется лишен. Вот свобода и несвобода для него. Если же человек находится на несколько ступеней выше, если он живет не страстями и желаниями, а представлениями о хорошем, светлом и чистом, к которому стремится его душа, то для него несвобода — это то, что ограничивает его в этом движении к свету, чистоте, к добру. Когда же он видит, что наконец получает возможность делать то, что должно, то, чего правильно, законно требует его душа,— тогда он себя чувствует свободным.
И эта свобода действительно может быть очень разносторонней и многогранной. Когда человек ощущает, что он готов говорить правду, не думая о том, каковы будут последствия, и не боясь их; когда он понимает, что может не кривить душой и совершенно не переживать, чем для него это будет чревато; когда он может отказаться от каких-то своих материальных выгод, от своей корысти и не сожалеть и не переживать об этом; когда он готов терять всё то, к чему обычно люди в этом мире привязаны; когда он для того, чтобы идти к своей цели, не усомнится расстаться с престижной работой, с дорогим хорошим жильем; когда он не будет бояться упасть в глазах тех людей, которые оценивают прежде всего успешность человека и то место, которое он занимает в этом мире. Когда никакие предрассудки, никакие условности, никакие стереотипы не будут иметь над ним власти. Когда даже смерть не станет для него препятствием для выполнения нравственного долга, то вот эта свобода — действительно свобода совершенная. Это та самая свобода, которую, перефразируя апостола Павла, можно назвать «безумием для мира» (см.: 1 Кор. 1, 23).
Поруганная свобода
Наверное, самый удивительный образ свободы являют собой те, кого Церковь именует Христа ради юродивыми. Почему они себя так чудно вели? Почему постоянно были посмешищем в глазах окружающих людей, — до тех пор, пока эти люди не понимали, какая удивительная сила заключена в них, какая удивительная тайна благочестия в них совершается и какая благодать пребывает в их сердцах? Почему до этого все они были и гонимы, и поругаемы, и осмеиваемы? Потому что они хотели быть свободны и от какого бы то ни было мнения людей о них, и от собственного мнения о себе. Они совершенно ни во что обращали внешнюю форму своей жизни — для того, чтобы она над ними никак не тяготела, не довлела, давая им максимальную внутреннюю, сердечную свободу.
Но это некая совершенная ступень свободы, на которую не надо стремиться тотчас взойти, достаточно просто понять, ради чего эти люди поступали так, как они поступали. Хотя в некоторых жизненных ситуациях христианин тоже ведет себя как юродивый, кажется таковым. Есть такой замечательный эпизод в Патерике: авва Аммон долгое время жил в пустыне, потом его сделали епископом в каком-то селении или городе, и, как к епископу, к нему привели кого-то для суда (поскольку епископ обладал правом суда). И этот авва сидел, слушал и суда никак не выносил, не желая произносить осуждающее слово. Там присутствовала одна женщина, которая, видя происходящее, возмутилась, закричав: «Что это за юродство такое вместо суда, что это за юродивый?!». И тогда авва Аммон ответил ей: «Ради этого юродства я подвизался много лет, и ради тебя ли я его оставлю?». И таким же юродивым будет выглядеть человек, который совершает свой нравственный выбор, отказываясь от каких-то материальных благ, идя наперекор предрассудкам, мнению общества и окружающих людей. И ему обязательно будут говорить о том, что он «юродивый», что он сумасшедший, но его не должно это смущать, важно лишь то, что думает об этом Господь, как Он судит его поступки.
Быть свободным, чтобы отозваться, когда Он позовет
Прост ли путь к такой свободе? Как его проходить? Каждый, кто, поднимаясь по лестнице, пытается перепрыгнуть через несколько ступенек, рискует сорваться и очень сильно разбиться. И потому человек должен восходить к любой добродетели постепенно - ступенька за ступенькой. С другой стороны, в жизни бывают ситуации, когда выбор нужно делать прямо сейчас и сразу, и как раз этот выбор и становится огромным шагом к свободе.
Есть всем, наверное, известный фильм Георгия Данелия — «Осенний марафон» — с таким очень симпатичным, на самом деле многими любимым киногероем, но — абсолютно слабым, безвольным человеком, который никому не может сказать как следует ни «да», ни «нет». Который внутренне всем недоволен, но постоянно идет на всевозможные компромиссы, в том числе и на компромиссы со своей совестью, на компромиссы с людьми недостойными. И вот, в частности, есть другой персонаж, с которым он работает,— человек очень непорядочный,— он регулярно с ним здоровается, притом, что в глубине души презирает его и мечтает высказать все, что думает о нем и о тех недобрых вещах, которые тот совершает. А потом в жизни этого героя наступает день, когда все у него идет не так, когда он расстается с женой и, возвращаясь из аэропорта, куда проводил свою дочь, пинает со злости какую-то картонную коробку, лежащую посреди улицы, в которой оказывается кирпич (была такая «добрая» шутка в старые времена). И вот он, злой, хромая, является к себе в институт и встречает этого человека. Тот привычно протягивает ему руку, а наш герой кричит: «А вот руки-то я вам не подам!». Иными словами, так тоже бывает: человек живет, связанный по рукам и ногам, и в какой-то момент наступает некий прорыв: он рвется к свободе. Правда, в том случае этот бунт очень быстро был самим человеком подавлен: он вернулся к своему обычному бытию, и этот рывок был скорее похож на горькую карикатуру. А вот в реальной жизни бывают ситуации, когда ты понимаешь, что сейчас у тебя выбор такой: либо ты станешь негодяем и предателем и, по большому счету, отречешься, может быть, не только от какого-то человека, но и в его лице — от Христа, либо ты проявишь мужество и порвешь те узы, которые тебя связывают.
Иосиф и Никодим были тайными учениками Христа именно из-за страха перед своими соплеменниками. Но когда суд над Спасителем, беззаконный и страшный, уже совершился, когда Он был предан смерти, и стало понятно, что каждый из тех, кто скажет: «Я был с Ним!», может подвергнуться такой же опасности погибнуть,— именно в это время эти тайные ученики, забыв всякую осторожность, отбросив все опасения, идут к Пилату и просят, чтобы он дал им тело их Учителя (см.: Ин. 19, 38?39). Хотя, казалось бы, уж когда надо было бояться — так именно сейчас, сейчас всего страшнее. Почему же они идут? Потому, как мне кажется, что они чувствуют страшную боль от того, что все это время таились, не показывали явно, что они Его ученики. И вот, когда Он уже казнен, они понимают, Кого лишились, что утратили, что потеряли,— и эта страшная боль и любовь к Нему заставляют их забыть обо всем, что их связывало и не пускало раньше. И они идут.
Или — жена-блудница, которая приходит ко Спасителю незадолго до Его крестных страданий (см.: Мф. 26, 6?7). Сколько всего должно было ее связывать! Страх, стыд, мысль о том, что скажут люди, опасение, что ее попросту выгонят. Но вот она рвет все эти путы, точно так же, как рвет путы греха, который держал ее всю жизнь, и бежит для того, чтобы послужить Спасителю: как Он Сам говорит, приготовить Его на погребение. Мытарь Закхей, который был связан всю жизнь страстью любостяжания и, наверное, многими другими страстями (ведь у человека, чего-то лишенного,— а Закхей был совсем небольшого роста, по свидетельству Евангелия,— зачастую вступают в силу какие-то процессы компенсации: жажда денег, славы, почета и уважения, и прочее). Закхей маленький, смешной, и вдруг в одно мгновение, встретившись со Христом, он разрывает державшие его цепи и оказывается независимым — и от своей страсти к любостяжанию, и от стремления возвысить себя над людьми с помощью денег (см.: Лк. 19, 1?10). В этот момент он обретает свободу.
Конечно же - образы подлинной свободы, той, к которой мы стремимся, надо прежде всего искать в Евангелии. Матфей, который сидит и собирает подати и прикован к этим деньгам, и, как Кощей, «над златом чахнет», и который все это бросает, разворачивается и идет по дороге за Тем, Кто его позвал. Апостолы со своими сетями, лодками, составлявшими вообще все их пропитание, бросившие все это ради Бога. Как это вообще возможно: рыбакам — бросить сети и лодки? Поймал ты сегодня рыбу, продал — ты ешь, завтра не поймал, не продал — не ешь. Они на самом деле оставили всё, что имели. И когда апостол Петр говорит: «Вот, мы оставили всё и последовали за Тобою» (Мк. 10, 28), это не пустые слова. И это тоже — образ свободы.
А образ несвободы — богатый юноша, которому Господь отвечает, что нужно для того, чтобы наследовать жизнь вечную: «Продай имение твое и раздай нищим <…> и приходи и следуй за Мною» (Мф. 19, 21). Но юноша связан своим богатством, и он не идет. И другой человек, который подходит и говорит: «Учитель, я пойду за Тобой!» и слышит: «Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (ср.: Мф. 8, 19-20), тоже смущается этим ответом, и тоже не готов идти. Несвободным и связанным оказывается и тот, который обещает: «Я пойду за Тобой, но позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего» (ср.: Лк. 9, 59).
А вот в тех, кто, встретившись со Христом, тотчас всё бросает и идет за Ним вслед, мы как раз и находим дар свободы. До встречи с Ним они были связаны очень многим. И не обязательно даже какими-то греховными страстями, как Закхей или жена-блудница, но обычными, житейскими, земными вещами, которыми так или иначе связан каждый человек, но как только они увидели Его, тотчас же разрешились от связанности всем этим и пошли за Ним.
Тайна узнавания
Это, наверное, и есть самое главное в разговоре о свободе. Для чего она нужна? Для того, чтобы увидеть Его, узнать Его и пойти за Ним — за Тем, в Ком Одном вся наша жизнь, в Ком заключается абсолютно все для человека. И свобода необходима человеку для того, чтобы жить той жизнью, для которой он создан. Все иные виды жизни — это ее заменители, суррогаты, нечто искаженное и неправильное. А жизнь, для которой Господь сотворил нас,— это жизнь с Ним, в которой человек, живя с Богом, в то же время обретает себя самого — таким, каким Господь хотел видеть его изначально. Через это и происходит восстановление человека, восстановление в нем образа и подобия Божия.
Происходит это через встречу со Христом, в Котором человек видит этот идеальный образ, к которому он стремится и который в то же самое время есть в нем самом. У Николая Сербского можно встретить такую замечательную мысль: что происходило, когда люди, зачастую совершенно пропащие, падшие, встречали Христа? Они видели взгляд Христа, он проникал до самой глубины их сердца, и в это самое мгновение они вдруг узнавали в Нем то лучшее, что есть в них. В каждом человеке живет нечто неизмеримо лучшее, чем то, что он являет собой в реальности: это то, что вложил в него Господь. Оно никуда не уходит, никогда до конца не исчезает. Оно может быть в человеке скрыто, может быть в нем повреждено, искажено, но тем не менее всегда в нем остается. И когда человек встречает Христа, он вдруг видит в Нем то, что есть лучшего в нем самом — самое главное, что в нем есть, самое сокровенное, самое подлинное — и это лучшее оживает в его душе и начинает тянуться ко Христу.
И именно в этом заключается удивительная тайна узнавания Христа. Но вслед за тем человек делает выбор: либо отдается этому чувству, либо подавляет его в себе, либо даже с ненавистью и ожесточением искореняет его из своей души. Подавляя его в себе, человек фактически идет на то же самое, на что пошли старейшины народа Иудейского,— в себе самом человек убивает Христа, делает Его как бы несуществующим, идет на пусть не столь масштабное и не столь очевидное, но тем не менее сознательное Богоубийство. И одновременно отрекается от своей свободы.
Что нужно для того, чтобы не обратиться вспять?
Иногда мы можем проследить, как складывалась жизнь людей, подобных Закхею, жене-блуднице или апостолам, после встречи со Христом, после этого первого момента выбора; в некоторых случаях — можем только частично; в некоторых же — вообще не можем этого проследить. Но надо сказать, что любой человек делает подобный выбор день за днем. Когда-то он делает его впервые, а потом очень часто бывает так, что жизнь его то подтверждает этот выбор, то вновь опровергает. Только лишь мученик, пошедший на мучения и на смерть ради Христа, делает выбор однажды, платя за него жизнью. А любой другой человек, пока он жив, находится в состоянии выбора, находится в состоянии его утверждения, или же отказа от него.
Если говорить применительно к жизни апостолов, они, в какой-то момент, сделав выбор, уже не обращались вспять. Вспомним, как Господь спрашивает их, не хотят ли и они отойти от Него, подобно другим засомневавшимся ученикам, а апостол Петр отвечает: «Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни» (Ин. 6, 68). Но тем не менее и после этого все-таки были у апостолов и моменты слабости, и моменты ошибок. Хотя, безусловно, заблуждаются те, кто видит в отречении Петра (см.: Мф. 26, 69?75) или бегстве учеников (см.: Мф. 26, 56) некое тотальное предательство, равное предательству Иуды. Это совершенно разные вещи.
То, что сделал Иуда, было принятым, осознанным решением. Неразумным, безумным даже, но тем не менее в действиях Иуды совершенно очевидно присутствовала осознанность. Он рассчитал порядок своих действий, он договорился с фарисеями и взял деньги, он выполнил то, что обещал им выполнить,— это целая схема, длинный путь. А бегство учеников и так называемое отречение Петра (потому что, конечно, оно все-таки «так называемое») — это эмоциональная реакция, результат страшного потрясения. Тот, Кто был для них всем, вдруг оказывается в руках беззаконных людей, обрекается на смерть, Сам не делая ничего для Своей защиты. Здесь собралось все вместе — и боль, и потрясение, и шок, и страх. И, нет сомнения, апостол Петр был готов умереть в тот момент, когда стражники брали Христа, иначе бы он не вытаскивал меч и не наносил бы им удары (см.: Мф. 26, 51). Он, скорее всего, даже и не думал в это время об опасности. Это было страшное испытание, ни на какое другое не похожее, и поэтому ни апостолов за их бегство, ни Петра за его отречение судить просто невозможно. Ведь никто из нас никогда не был и не окажется в этом положении: на наших на глазах Христа никто не возьмет и не предаст в руки грешников, и не обречет на смерть беззаконным судом. Могут происходить вещи, отдаленно это напоминающие, а это все-таки — уникальное событие. Естественно видеть в этой слабости апостолов обычную человеческую немощь.
Но, опять-таки, если говорить о том выборе, который делают апостолы впоследствии, его, безусловно, они делают самостоятельно. Они идут вперед, как говорит апостол Петр, постоянно, день за днем делая все более твердым свое звание и избрание, потому что поступающие так, по слову того же апостола, никогда не преткнутся (см.: 2 Пет. 1, 10). Удивительно точно, удивительно глубоко и удивительно разумно. Что нужно для того, чтобы не обратиться вспять? Идти вперед. Чем дальше ты идешь вперед, тем меньше риска вернуться назад. Чем последовательнее, чем ревностнее ты совершаешь это свое движение к совершенной свободе, тем меньше риск того, что ты когда-нибудь окажешься вновь опутан прежними узами и веревками.
«Познаете истину, и истина освободит вас»
Жизнь зачастую представляется человеку очень сложной. И мы все время сталкиваемся с тем, что человек затрудняется, как поступить в той или иной ситуации, и задает вопрос: «А как быть с этим? А как поступить с тем? Как с этим разобраться?». Но истина действительно удивительно проста. Она подобна мечу, одним ударом рассекающему все сложно переплетенные веревки и узелки, которыми оплетен человек, превращая их в маленькие обрывки, которые уже никого не могут задержать. Так же и евангельская истина освобождает человека. Для того, кто познал ее, все вдруг становится простым. Человеку задают вопрос, он думает, как на этот вопрос ответить, мучается, накручивает себя, выдумывает какой-то ответ, пока не вспомнит слова Христа: «Да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5, 37). И все вдруг упрощается. И к этой простоте человек призван, потому что такая простота, по большому счету, это тоже свобода.
И тот, кто принимает Евангелие всерьез, по-настоящему, а не как-то условно, частично и фрагментарно, понимает, что такое освобождение. Для него, безусловно, понятно, каким образом истина, по слову Христа, делает человека свободным (см.: Ин. 8, 32).
Когда иудеи в ответ на эти слова Спасителя кричат, что они сыны Авраама и не были рабами никого и никогда (см.: Ин. 8, 33), они демонстрируют, насколько они ограничены, насколько слепы. Ведь им говорят о внутренней несвободе, а они кричат о своей политической независимости… И, конечно, любая зависимость — это удивительная глупость, удивительное неразумие и недальновидность человека. А свобода предполагает столь же удивительную, столь же глубочайшую мудрость, потому что только у того, кто ничем не связан, кто ни от чего не зависит, по-настоящему на все открываются глаза.
Основа решимости
Может возникнуть вопрос: почему же мы не стремимся к внутренней свободе, а если и стремимся, то не с такой решимостью, как должны были бы?
Но суть не в решимости как таковой. Решимость — это следствие внутреннего выбора, который делает человек. Для того же, чтобы сделать осознанный выбор, надо осознанно жить. Для того чтобы осознанно жить, надо положить что-то в основу оценки жизни, происходящего в ней и своих собственных поступков. И уже на этом будет вырастать все здание жизни человека.
Такой основой может быть Евангелие, а могут быть какие-то и совершенно эгоистические ценности. Но, во-первых, человек далеко не всегда определяется с какой бы то ни было основой. Очень многие люди живут как придется, как жизнь приведет. Во-вторых, бывает так, что человек вроде бы определился с тем, что является основой его жизни, ее ценностной базой, но, определившись с этим однажды, он никоим образом не строит свою жизнь в соответствии с этим определением. Он все равно живет абы как: по обстоятельствам, как случится, как придется, и не дает себе труда осмыслять, обдумывать свою жизнь, делать какие-то выводы. И поэтому неудивительно, что в какой-то момент он либо затрудняется с тем, чтобы сделать серьезный выбор, принять серьезное решение, либо принимает решение случайное, спонтанное, необдуманное.
И есть очень немного людей, которые, однажды определившись со своей «ценностной базой», вслед за тем всю свою жизнь выстраивают на этом основании — и анализируют, и обдумывают, и постоянно себе говорят: «Если мои убеждения таковы, но поступаю я вопреки им, то почему это происходит? Это не логично, это неправильно, это неверно!». Таких людей оказывается меньшинство.
Когда я вспоминаю притчу о пшенице и плевелах (см.: Мф. 16, 24?30), у меня иногда бывает такое впечатление, что речь в ней идет именно об этом. Пшеница — это те, кто живут сознательно, осмысленно и дорожат даром бытия, который Господь им дал. И если дорожат им, то, естественно, постоянно находятся в этом процессе - и анализа своей жизни, и принятия решений на основе этого анализа. А плевелы — это люди, которые, как сорняки, живут, как придется. Ведь пшеница не растет просто так, ее надо сажать, выращивать, за ней надо определенным образом ухаживать, в определенное время собирать. А плевелы никто не сеял, они растут сами по себе — хаотично, как случится. Такова и разница между человеком, живущим сознательно, всерьез, понимающим, что такое дар бытия, и человеком, не дающим себе труда задумываться над данной ему жизнью.
Единственное, что утешает — это то, что на поле плевелы не могут превратиться в пшеницу, а в человеческом, в духовном плане это возможно: человек из плевел, из сорняка может стать пшеницей, очень доброй и очень хорошей. И таким опытом полна вся история Церкви. Но может произойти и наоборот, и это говорит о том, как важно не оставлять труда по осмыслению жизни и по ее сознательному проживанию. Труд сознательного, осмысленного проживания жизни, постоянное возгревание в себе памяти о том, что для тебя важнее всего и на основе чего должна строиться твоя жизнь,— это и есть тот путь, который ведет человека к освобождению от всего пустого, ненужного, ложного, совершенно лишнего в его жизни. Путь к свободе.
Игумен Нектарий (Морозов)
https://telegra.ph/CHto-takoe-svoboda-08-18
