Фото: tatmitropolia.ru
Одна моя знакомая – верующий, воцерковленный и совсем даже не глупый человек – на укоризненный вопрос, какая же она христианка, если поступает так-то и так-то, бодро ответила: «Плохая!». И продолжала поступать тем же образом. Ей казалось, что с нею все нормально: она христианка, а что плохая – что ж тут необычного, кто хороший-то?
Почему мы соглашаемся быть плохими христианами – очень больной вопрос! Я обращаю его к самой себе, конечно, в первую очередь, но не могу не обратить и к другим тоже. Иной раз ведь донельзя удивляешься: да что ж мы такое творим-то?.. Верующие люди ведь все, а иные и в священном сане, и в ангельском даже образе…
В том-то и дело – все верующие. Конечно, я не вижу людей насквозь, и все же у меня за годы пребывания в Церкви сложилось впечатление: каждый встреченный мною здесь человек, какое бы неприятие ни вызывали у меня подчас его поступки или высказываемые им мнения, – христианином не притворяется, в вере своей искренен. В какой-то момент своей жизни этот человек – как и я! – сознательно избрал Христа и его Церковь. Почему же он ведет себя – совсем не как христианин?.. А сама я почему?
Мы раздвоены. Мы искренне веруем – и одновременно живем как люди, не знающие Христа, не открывавшие Евангелия
Мы раздвоены. Мы искренне веруем – и одновременно живем как люди, не знающие Христа, не открывавшие Евангелия. Кто-то сейчас скажет: ну, открыли Америку! Давно ведь известно: Церковь не для праведников, а для грешников; мы существа падшей, пораженной грехом природы; оттого-то нам и заповедано покаяние…
Но это на самом деле не ответ на горький вопрос «почему?».
Церковь действительно для грешников. Но – для кающихся. Христу равно чужды как жестокость карателя («Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать» (Лк. 9: 56), так и пресловутая толерантность, то есть оправдание греха. Женщине, избавленной от побиения камнями (Ин. 8: 3–11), Он не говорит почему-то: «Иди и живи как тебе хочется – после этого случая тебя вряд ли кто-то тронет». Он говорит ей другое: «Иди и впредь не греши». А Его слова, обращенные к первосвященникам и старейшинам – «мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие» (Мф. 21: 31), – вовсе не означают, что все блудницы и все мытари войдут в Царство автоматически, только потому, что они суть то самое. В Царство вперед первосвященников и вероучителей войдут те из них, кто после долгой жизни во грехе искренне раскаялся и пошел «работать в винограднике отца», уподобившись первому сыну из рассказанной Христом притчи.
Рискну предположить: если бы мы все каялись как те мытари и блудницы, а не как первосвященники, которые ведь тоже иногда каялись, обстановка в Церкви, то есть в земной ее составляющей, была бы другою. Если бы мы каялись с той же интенсивностью, с которой грешим, в нашей Церкви не было бы такого количества подранков, не было бы обмирщения отношений, унизительного страха перед вышестоящими, компромиссов с миром; у рядового прихожанина не возникало бы чувства одиночества, невыслушанности и никому-ненужности; внешнее не доминировало бы над внутренним, наконец.
Каждый из нас на вопрос: «Ты христианин?» – ответит: «Да», – и это правильно. И так же правильно будет, если на следующий вопрос: «А хороший ли ты христианин?» – человек ответит: «Нет, увы, плохой». Вся суть в ответе на третий вопрос: «А согласен ли ты оставаться плохим христианином?..» Как мы на него отвечаем, на этот вопрос? Расплывчато и нерешительно: «Да нет, конечно, но…»
Но разве я смогу справиться со своей греховностью? Я же такой немощный…
Многим почему-то кажется, что признавать свою немощь, бессилие что-либо в себе изменить – это и есть смирение. Но это не так
Многим почему-то кажется, что признавать свою немощь, духовное ничтожество, бессилие что-либо в себе изменить – это и есть смирение. Но христианское смирение не имеет на самом деле ничего общего с безволием. Молитва евангельского мытаря была смиренной, но не была безвольной, напротив: она являла собой сознательный выбор сильного и мужественного человека. Как и всякое подлинное, деятельное покаяние! Традиционно представляя себе мытаря жалким, раздавленным, плачущим, мы об этом обстоятельстве забываем.
Да, рождаемся с падшей, поврежденной грехом природой. Но это вовсе не означает, что мы жалкие, слабые существа. Когда человек в силу несчастных обстоятельств становится инвалидом (скажем, остается без ног), это создает ему колоссальные трудности, проблемы, но это не делает его слабым. Слабым в этой ситуации человек может оказаться лишь по собственному своему выбору. Грехопадение сделало человека духовным инвалидом, но не лишило возможности оказаться сильным. Все Священное Писание, по сути, – история мощнейших личностей. Христос видел Своих учеников и тех, кто уверует по их слову (см.: Ин. 17: 20) – то есть нас с вами! – сильными: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод» (Ин. 15: 16). Какая энергия, какая мощь в этих словах: поставил, чтобы шли и приносили!
Сергей Иосифович ФудельСергей Иосифович Фудель в своем труде «Путь отцов» писал:
«Когда же в отношении нас – больных, слабых и занятых своими делами – возникает требование любви к Богу, мы, догадываясь, что это дело гораздо труднее и страшнее, чем привычное исполнение некоторых нравственных и обрядовых норм, что это открывает перед нами иной, божественный мир, – ужасаемся и отступаем. “Это не для нас, – говорим мы, – это выше нас”. Если мы будем откровенны, то скажем: “Мы этого боимся и не хотим” <…> Наше духовное бессилие, конечно, наполовину нами воображается для оправдания нашего бездействия. Что-то мы все-таки можем, но очень этого не хотим. Мы не хотим не только памяти Божией, но и памяти смерти…»
Не хотим, да, потому что эта память лишила бы нас этой компромиссной возможности: быть, с одной стороны, христианами, с другой стороны, плохими. Ведь нас это устраивает! И нам почему-то кажется, что это должно устроить и Его тоже. Но нет: Ему компромиссы не нужны, Ему нужен каждый из нас целиком. Он заплатил за нас, не торгуясь (см.: Кор. 7: 23), и Он не примет никакого торга с нашей стороны.
Мы все молимся и просим молитвенного заступничества наших любимых святых. Но дай нам Бог при этом помнить слова святого праведного Иоанна, пастыря Кронштадтского: «Чтобы просить помощи у святого, надо быть одного с ним духа». Что значит – одного духа? То самое безволие, ложно принимаемое за смирение, заставляет нас думать, что меж нами и теми, кто и при жизни творил, и сейчас творит чудеса, пролегает бездна. В нашем сознании с трудом умещается та истина, что к святости призван каждый христианин – «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5: 48) – и что все святые, начиная с Богоматери, с Иоанна Предтечи и апостолов – изначально такие же люди, как мы, такие же носители падшей греховной природы. Быть одного со святым духа – это о направлении воли. Это означает – желать того же, чего желал святой; разделять его любовь ко Христу в той мере, которая доступна нам сегодня, и стремиться увеличить эту меру. Чтоб не просто помощником в житейских наших трудностях и скорбях стал для нас святой, но – чистым окном, через которое видно Бога.
Быть одного со святым духа означает желать того же, чего желал святой; разделять его любовь ко Христу в той мере, которая доступна нам сегодня
Помните изречение, усвояемое преподобному Серафиму: «Разница между погибающим грешником и спасающимся праведником только в одном – в решимости»? Мы же верующие, да, мы все искренне верующие люди… Почему мы не решимся никак? Почему я никак не решусь?
Мне кажется, решаться надо – не на всю оставшуюся жизнь, а на текущую минуту, на событие, которое происходит вот сейчас, на каждый следующий свой шаг. Это нам по силам, это нормальный наш ритм, а ручаться за всю свою жизнь – «отныне и навсегда!» – значит, себя обманывать. Та самая падшая природа не дает нам шагать в Царство семимильными шагами; наш шаг муравьиный. Но это ничего. Главное – не останавливаться: тогда Сам Господь не даст нам опоздать к Нему.
