Фото Виктора Велина
В 1-м послании к Тимофею Апостол Павел пишет: «Верно и всякого принятия достойно слово, что Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый» (1 Тим. 1, 15). Вторая половина слов апостола Павла нам, православным, хорошо знакома: она входит в молитву перед принятием Святых Таин, которую мы произносим, подходя к Чаше: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз». Это впечатляющее изречение даёт пищу для размышлений.
Иногда забывают, что слово «грешник» – в греческом – раньше обозначало особую, ужасную, категорию людей. Оно обозначало не каждого, а только тех, которые очевидно, общеизвестно и вопиюще постыдно потеряли моральные ориентиры. Нормальные люди не были в этом смысле грешниками, и апостол Павел прямо говорит об иудеях, которые сохранили моральные ориентиры благодаря добродетели хранения Закона, что они «не из язычников грешники» (Гал. 2, 15). Среди язычников встречались грешники, ведь они с позором предавались гомосексуализму, блуду, убивали младенцев в утробе и оставляли на верную смерть новорождённых, всевозможным образом служили идолам, но те, кто «по природе иудеи», с рождения не были настолько грешны. Да, среди израильтян многие были праведники, не грешники: Захария и Елисавета, родители Иоанна Крестителя, не были такими грешниками, но «оба они были праведны пред Богом, поступая по всем заповедям и уставам Господним беспорочно» (Лк. 1, 6). Симеон, принявший на руки Младенца Христа в храме, также был «праведный и благочестивый» (Лк. 2, 25). Конечно, были среди них и грешники, как та женщина (вероятно, блудница), которая ворвалась в дом фарисея, когда Иисус там возлежал, и омыла Его ноги благовониями и своими слезами (Лк. 7, 37), но большинство были не таковы. Термин «грешник» обозначал определённый статус в обществе, к которому приводил выбор открыто жить в сраме и пренебрежение ко всему моральному закону.
Конечно, именно это имел в виду апостол Павел в первом послании к Тимофею, цитата которого в начале статьи. Очевидно, Христос пришёл, чтобы спасти всех, включая праведных и благочестивых, таких как Захария, Елисавета и Симеон. Но также Он пришёл, чтобы спасти грешников – порнографов, деторастлителей, серийных убийц и военных преступников. Смысл речи апостола Павла – что никто, каким бы ужасным ни было их прошлое, какими бы греховными ни были их дела, не лишился возможности спасения, ведь Христос пролил Свою кровь ради прощения всех, включая великих грешников. Необходимо лишь покаяться и прийти к Иисусу, чтобы быть помилованным и начать новую жизнь в Его Церкви.
Необходимо лишь покаяться и прийти к Иисусу, чтобы быть помилованным и начать новую жизнь в Его Церкви
Живым доказательством этого Павел считал самого себя. Он был первым из грешников, худшим, чем все они, ведь он гнал Церковь Божию. Он свирепствовал против людей Христовых, хулил Господа, поносил Его святых и преследовал их до смерти, где бы их ни находил. Настолько велика была вина Павла, что он считал себя недостойным называться славным титулом апостола (1 Кор. 15, 9), но даже его Господь помиловал. Несомненно, Павел провозглашал, что если Христос спас его, то спасёт и любого другого.
Внимательно рассмотрев Новый Завет и богослужебный язык Церкви, мы найдём два лексикона. Один из них подчёркивает святость христианина. Христиане – это «святые» (1 Кор. 1, 2, Еф. 1, 1, Флп. 1, 1, Кол. 1, 2). Некогда они были вообще не народ, а ныне, посредством Крещения, народ Божий (ср. 1 Пет. 2, 10); род избранный, царственное священство, народ святой (ср. 1 Пет. 2, 9). Они были призваны «быть неукоризненными и чистыми, чадами Божиими непорочными среди строптивого и развращенного рода, в котором вы сияете, как светила в мире» (Флп. 2, 15). Они будут ходить со Христом в белых одеждах, ибо они достойны (ср. Откр. 3, 4). Этот язык сохраняется в литургии: в анафоре Литургии святителя Василия Великого верные названы «люди избранны, царское священие, язык свят», ведь Бог их «очистил водою и освятил Духом Святым». На каждой литургии священник приглашает причастников к Чаше словами «святая святым» – т.е. Святые Дары Тела и Крови Христовых – для Его святых людей, очищенных Крещением и живущим в соответствии с верой. Это язык святости, обозначающий наш сакраментальный статус крещёного народа Божия. Он выражает потрясающую перемену, совершённую в нас Христом, но побуждает взирать на это преображение не с чувством самодовольства, а с удивлением. К этому языку придёт оглядывающийся, насколько далеко Христос увёл нас и насколько Он сделал нас отличными от мира сего.
Но есть и другой язык – язык недостоинства и смирения. Этот лексикон описывает не наш внешний сакраментальный статус, а внутреннее состояние сердца, борющегося за освящение, и его постоянную войну с искушениями и тьмой. Этот внутренний человек взирает не на мир, от которого мы были избавлены, а вперёд, на Господа и на финишную черту, к которой мы должны прийти. Он взирает не на то, сколько мы уже прошли, но на то, сколько нам ещё осталось идти, и понимает весь масштаб борения, которое ждёт нас перед конечной целью. Плоть и Дух постоянно борются друг против друга в сердце каждого человека, ибо греховные влечения плоти посягают на душу (ср. 1 Пет. 2, 11). В разгаре этого борения мы лишь отчётливо познаём наши собственные грехи, нашу надломленность, наше падшее и уязвимое состояние – и вместе с апостолом Павлом вопием, что нет ничего доброго в нас, в нашей плоти (ср. Рим. 7, 18). Мы исповедуем себя непотребными рабами, первыми из грешников. И такое исповедание – не ложная скромность, а лишь ясность ума, точнейшее прозрение и готовность принять приговор нашей совести, сокрушающей за грехи.
Мы исповедуем себя первыми из грешников. И такое исповедание – не ложная скромность, а приговор нашей совести, сокрушающей за грехи
Оба лексикона нам нужны, чтобы достичь духовного равновесия, понимая величие нашего сакраментального статуса и призвания, но также и слабость нашей бренной плоти, борясь за жизнь в соответствии с нашим возвышенным статусом. Естественно, язык недостоинства преобладает в нашей богослужебной жизни, ведь это язык смирения, а без смирения невозможно пройти дальше в духовном путешествии. Мы вправду святые, народ Божий, Его царственное священство, спасённые, очищенные, омытые и освящённые. Но мы же – непотребные рабы, должники Его милосердия, которым всегда угрожает сокрушительное падение, вечно зависимые от поддерживающего нас Духа Божия.
До того как я пришёл к Православию, я жил между теми, кто не соблюдал равновесие и не хранил оба лексикона одновременно. Когда я был пятидесятником, нам было позволено лишь говорить на языке освящённости и привилегированности. Мы были святыми, нас учили «как жить, как Царский сын» (так в самом деле называлась одна книга), нас убеждали верить, что нам полагается здоровье, победы и богатство и что мы можем приобрести иммунитет от страданий, бедности и всего, что составляет общий людской жребий. Отрицая традиционный лексикон недостоинства, мы выработали дух претензий и гордыни, недоразумения и заблуждения, что привело к утрате внутренней духовной жизни, смирения. Из-за этого дисбаланса многие полностью отпали от Христа, другие впали в прелесть, самомнение, а большинство так и не смогло вырваться из духовной незрелости. Настолько высока цена того, что отбросили язык недостоинства и смирения!
Вот поэтому Православие хранит оба лексикона, держа равновесие между нашим славным сакраментальным статусом и нашей внутренней надломленностью, неотвратимостью борения. Да, мы призваны быть святыми, как напоминает священник на каждой литургии. Но мы же – первые из грешников. Это парадокс, в котором мы обретаем безопасность и спасение.
