здесь раздевали женщин перед расстрелом
здесь тоже самое для мужчин. Иногда казнили прямо здесь
Ровно 70 лет назад 27 января 1945 года советские солдаты заняли город Освенцим (переименованный гитлеровцами в Аушвиц). В этот день прекратил свою «работу» комплекс немецких концлагерей и лагерей смерти. День освобождения лагеря позже, согласно решению ООН, стал отмечаться как Международный день памяти жертв Холокоста. Сегодня мы публикуем впечатления после посещения Освенцима и фотографии священника Андрея Кордочкина.
Если вы хотите увидеть Аушвиц, приезжайте пораньше — к открытию, к 8-ми утра. Сюда еще не вошла орда туристов, которые заказали экскурсию в пакете с посещением соляных шахт в Величке и прочими достопримечательностями вокруг Кракова.
Еще можно пройти одному через ворота с надписью «Труд освобождает», под березой, которая помнит, как под веселый марш заключенные выходили из лагеря на работу. Вернуться должны были все — тела умерших несли их товарищи.
вход в газовую камеру
газовая камера
Можно сразу пойти в газовую камеру — пустое помещение, разводы на бетонных стенах.
Здесь можно тихо стоять, пока никто не пришел, вдыхая воздух со cладковатым незнакомым привкусом — или мне показалось?
Затем можно пройти по территории лагеря, внешне вполне благополучного — тюремные блоки размещались в кирпичных зданиях польских казарм.
Некоторые блоки (я, по привычке, называл их «модулями», как в испанских тюрьмах) закрыты, в некоторых — выставки о жизни и смерти заключенных, в других сохранились фрагменты лагерных интерьеров, восстановленных очень бережно — те же дверные ручки, выключатели на стенах.
За 1940 – 1945 гг. через лагерь прошло 1.300.000 человек, из них, — 1.100.000 евреев, 140.000–150.000 поляков, 23.000 цыган, 15.000 советских военнопленных, и 25.000 представителей других национальностей.
Около 1.100.000 человек погибло — в основном, в газовых камерах.
Аушвиц-2
Недалеко от первого лагеря, относительно небольшого по площади – Аушвиц-2 (Биркенау). Площадь — около 170 гектаров. Почти все деревянные бараки немцы сожгли перед уходом, остались лишь несколько, в том числе «санитарный» блок-туалет — сюда загоняли заключенных дважды в день на несколько секунд.
Тех, кто не успевал – жестоко били.
Сохранился барак, где женщины, неспособные к труду, ожидали газовой камеры. Им уже не давали ни пищи, ни воды.
Еще сохранилась железнодорожная ветка с разгрузочной платформой, и руины крематория.
Остальное – печные трубы, оставшиеся от сгоревших бараков. Их очень много, целое поле. Не обольщайтесь пышной и буйной травой — ее здесь не было, все было вытоптано. Поляки говорят, что долгое время даже птицы сторонились этого места.
Когда, наконец, выходишь из лагеря, кажется, что поступаешь нечестно — ведь почти все его обитатели вышли отсюда через трубу крематория. И неизбежный вопрос — что все это означает? Как может христианин, не ограничившись спонтанной эмоциональной реакцией, понять и осмыслить весь этот ужас?
Христианское переосмысление
Позволим себе сказать несколько слов – пусть и очевидных.
После смерти Авеля убийство неизменно сопровождало жизнь человека – на протяжении большей части человеческой истории, истории человека религиозного.
Однако создание механизмов массового уничтожения, оправданных, конечно же, светлым будущим, есть изобретение XX века. Обезбоживание неизбежно приводит к возвеличиванию человека – или «общества», или лидера, до божественного статуса. Если верить кураторам выставки о культурной революции в Китае, которую я посетил в Вене
по дороге из Освенцима в Мадрид, китайские таксисты теперь используют образ Мао как талисман от ДТП.
За мнимым возвышением человека неизменно следует инфляции жизни отдельной личности. Если человек принципиально не отличается от животного, почему на кроликах и шимпанзе проводить эксперименты можно, а на человеке — нельзя?
В этой системе координат можно оправдать что угодно — аборт, эвтаназию, имитацию теракта для нагнетания страха, позволяющего начать военные действия или установить тотальный контроль за каждым жителем страны. Чего не сделаешь на благо государства?
Наука, не имея духовного, нравственного измерения, неизбежно обслуживает такую идеологию. Немецкое изобретение — газ «Циклон — Б», который использовали в Аушвице и других лагерях — тому пример.
«Ты еси Бог, сошедый во ад» — я совершаю литию на могиле восьми тысяч советских военнопленных недалеко от лагеря Аущвиц II — Биркенау.
Христос, сходя во ад, являет свое присутствие в крайнем унижении человека, в безмерной боли и чудовищной смерти. В этом смысле, все, кто прошли через ворота под березой, независимо от национальности и религии, стали сопричастны Голгофе.
Но стать сопричастным разрушению ада, вместе со Христом, может не каждый. Человек содействует разрушению ада, когда перестает быть его частью. Вспомним католического священника Максимилиана Кольбе, который добровольно обрек себя на голодную смерть (и укол фенола напоследок) вместо осужденного поляка. Его «голодная» камера сохранилась в одиннадцатом блоке.
Мать Мария (Скобцова) приняла схожую смерть в Равенсбрюке. Смертию смерть поправ.
40 минут на машине от Освенцима, и мы с семьей в городе Бельско-Бяла. Небольшой воинский мемориал, памятник советскому солдату, братские могилы под стелами со звездами.
Согласно документу из польского Красного Креста, здесь, в могиле N 11, лежит брат моего дедушки, Яков Степанович Кордочкин. Дата смерти — 29 марта 1945 года. Месяц до победы. Возможно, он участвовал в освобождении Освенцима в январе 45-ого и видел кого-то из тех 7 тысяч заключенных, которых немцы не успели перебросить на Запад.
В любом случае, история моей семьи, прямо или косвенно, связана с Освенцимом. Вспомним историю: победа над нацизмом уничтожила, фактически, не только немецкий механизм убийства; наша страна сама не вернулась к кошмару довоенных репрессий.
Победа над фашизмом была переломной для русского сознания — еще будут Хрущев и Брежнев, Андропов и Черненко, но 37-ого года уже не будет. В этом смысле, каждый, кто участвовал в войне, внес вклад в уничтожение машины смерти на своей Родине. Если не думать, конечно, о тех военнопленных, которые из немецких лагерей попали в советские…
Нам нужен свой Аушвиц
И, наконец, самое главное. Мне жаль, что у России сегодня нет своего Аушвица.
Сохранившиеся лагеря на территории фашистской Германии — действенная прививка от фашизма. Не представляю себе человека, которому не становится жутко, когда он находится здесь.
В Советском Союзе не было немецких эффективных технологий уничтожения, не использовался газ «Циклон-Б», но система уничтожения собственного народа работала исправно. Сколько людей умерло от голода и болезней, расстреляны, закопаны живыми в землю, как святитель Андроник Пермский, или утоплены в бочке с нечистотами, как святитель Фаддей Тверской?
Разве не в СССР была придумана «душегубка» — автомобиль для перевозки заключенных, где выхлопная труба входила прямо в фургон?
Разве не ставились смертельные медицинские эксперименты над заключенными в самом центре Москвы – на углу Большой Лубянки и Варсонофьевского переулка? Как теперь работается в этих кабинетах?
«В 1937 году, когда в ивановских тюрьмах — Внутренней, №1, №2 и КПЗ, сидело одновременно до 40 000 человек, хотя рассчитаны они были вряд ли на 3-4 тысячи, — в тюрьме №2 смешали следственных, осужденных к лагерю, смертников, помилованных смертников и еще воров — и все они НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ в большой камере СТОЯЛИ ВПЛОТНУЮ в такой тесноте, что невозможно было поднять или опустить руку, а притиснутому к нарам могли сломать колено» (Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ) — было ли тогда в Иваново веселее, чем в Дахау?
Конечно, у нас есть Бутовский полигон, который, впрочем, едва ли стал местом массового православного паломничества. Есть музей ГУЛАГА на Петровке. Есть Соловки — когда я был на острове Муксалма лет двенадцать назад, двери в заброшенном скиту стояли еще те – с глазками и отверстиями для еды. Кто был недавно, расскажите — сохранились ли они, можно ли войти в камеры, пройти по темному коридору, или же привычная надпись «без благословения не входить» преграждает вход в поновленные евроремонтом обители?
В конце концов, Соловки — не единственный концлагерь на территории СССР, а Аушвиц – это больше, чем музей. Это почти живой свидетель. Никакая музейная витрина не заменит место расстрела или газовую камеру. Почему же мы до сих пор лишены возможности увидеть стены, ставшие последними для миллионов людей?
Думаю, тому есть несколько объяснений.
Во-первых, многие места, откуда не выходили живыми — Лубянка в Москве, Кресты в Питере – благополучно продолжают функционировать, и свободного доступа в них нет. Сайт «Крестов» сообщает о музее, посещение которого позволяет посетить одну из камер. Однако по телефону мне сообщили, что музей года три как закрыт, а о причинах закрытия следует обращаться к руководству.
Музей предполагает отстраненность от прошлого; было бы странным, если бы в Бухенвальде до сих пор существовала немецкая исправительная колония, а для посетителей была открыта одна камера. На сайте ФСБ на Лубянке мы можем познакомиться с разделом «История/Краткие биографии руководителей»; знакомые фамилии – Дзержинский, Ягода, Ежов, Берия, Андропов. Если это не сознательная демонстрация преемства, что это?
Во-вторых, география у нас не та, что в Польше или Германии. Кто обменяет каникулы в Шарм-эль-Шейхе на поездку в Коми, на Колыму, или даже в Мордовию?
В-третьих, тех, кто прошел через эти лагеря и остался живым, почти не осталось. Без их свидетельств восстановить лагерную жизнь невозможно. Впрочем, прав был Солженицын: «Изобретены лагеря на ИСТРЕБЛЕНИЕ. Оттого: все, кто глубже черпанул, полнее изведал — те в могиле уже, не расскажут. ГЛАВНОГО об этих лагерях — уже никто никогда не расскажет». Так что есть все основания полагать, что совсем скоро раскроют рты потомки палачей, которые скажут, что ГУЛАГа не было, что все это придумал Солженицын за американские деньги. А ведь стране, между тем, нужен порядок.
И последнее, самое главное. У нас никогда не было Нюрнбергского процесса. Пусть его результаты были предсказуемыми, но иногда важно назвать черное — черным.
Мы же живем иллюзией примирения, на главной площади страны – почетное кладбище чудовищ, а коммунистическая партия существует отнюдь не подпольно. У нас не было ни юридической, ни нравственной оценки своей истории в XX веке.
«Люди к этому не готовы», ответит кто-нибудь. Ну и что, что не готовы? Бывает, что и убийца бывает не готов признать собственную неправоту. Мы же наблюдаем абсурдную, с точки зрения юстиции, ситуацию; произошла совершено невиданная по размаху казнь одних граждан страны другими, но преступниками не являются ни убийцы, ни убитые.
«Извините, так вышло, у нас просто особый исторический путь, но мы попробуем еще раз». Речь не о возмездии; функция государства — выстроить для своих граждан нравственные ориентиры, обозначив запретную черту. А если черты нет, то убивать, в принципе, можно – ради общей благой цели, конечно. Нам так и не сделали эту больную
прививку, нас снова пожалели. Каждый год 9 мая мы празднуем день победы над фашизмом, но нет дня, когда мы бы вспомнили победу над нашим жутким прошлым.
Может быть, ее просто не было, этой победы?
pravmir.ru
