После 22 лет пастырского служения в Лютеранской церкви священник Григорий Хогг вместе со своей семьей все-таки перешел в Церковь Православную. Сегодня он настоятель православного прихода в честь Животворящего Креста Господня (Антиохийский Патриархат) в американском городке Дорр. Об исканиях, сомнениях и кризисе веры на пути к Православию – его рассказ.

Рукоположение как… импровизация

– Отче, вы происходите из семьи с лютеранскими корнями, но, учась в колледже, на время оставили лютеранство и перешли в Пресвитерианскую церковь.

– Это было в последнем классе средней школы.

– Но со временем вы вернулись в лютеранство – в Миссурийский синод, – где поступили в семинарию, а затем были рукоположены в пастора. В какой семинарии вы учились?

– В семинарии города Форт-Уэйн штата Индиана.

– Расскажите вкратце, почему вы перешли в Пресвитерианскую церковь и что вас потом побудило вернуться обратно в лютеранство.

– Это хороший вопрос. Тогда я заканчивал среднюю школу. У пресвитериан была прекрасная молодежная группа, которой не было в Лютеранской церкви. В то время я не придавал особого значения богослужениям: мне это казалось очень скучным – заниматься одним и тем же каждую неделю. Поэтому я пошел в местную пресвитерианскую церковь и стал ее членом. Спустя два или три месяца открыл для себя, что у них тоже есть богослужения, просто они не столь тщательно продуманы, как у лютеран. Частично из-за их богослужений я начал склоняться обратно в лютеранство. Однако подлинной причиной был мой кризис веры, наступивший по прочтении проповеди богослова-конгрегационалиста Джонатана Эдвардса (1703–1758) «Лицемер не радеет о предстоянии Господу в молитве». Труды лютеран, а особенно самого Мартина Лютера, вернули мне надежду и убежденность. «Я был крещен, следовательно – я христианин», – сказал Лютер. Эта объективная определенность помогла мне вернуться в Лютеранскую церковь. Но я сделал это не сразу: подождал четыре-пять лет, прежде чем убедился, что поступаю правильно.

– Из ваших письменных работ известно, что на момент рукоположения вы верили, что Лютеранская церковь Миссурийского синода является истинной видимой Церковью Божией на земле. Каким было ваше понимание Церкви? Что побудило вас в то время поверить в это? И как это убеждение затем стало постепенно меняться?

– Мое понимание было таким: Церковь Божия – это то место, где учат Истине; где существует Истина не в теории или книгах, а настоящая, живая Истина. Учась в семинарии, я верил, что Лютеранская церковь Миссурийского синода и есть такая Церковь. Один из основателей Миссурийского синода, Карл Фердинанд Вальтер, написал книгу под названием «Евангелическо-лютеранская церковь – истинная видимая Церковь Божия на земле». Его аргументы тогда были для меня убедительными, вместе с аргументами одного из его преемников – Фрэнсиса Пипера, утверждавшего, что критерий, по которому проверяется истинность Церкви, – это не то, что написано в ее книгах, а то, что провозглашается с ее кафедры. Согласно этому критерию, мы и есть эта церковь. С таким пониманием я закончил семинарию и был рукоположен в пастора в январе 1983 года. Но в июне или июле того же года мне предстояло принимать участие в одном рукоположении в Кливленде – в 40 милях к северу от того места, где мы жили. Побывав на рукоположении, я почувствовал, что в этой церкви, которую за время учебы в семинарии я начал считать «истинной», существуют серьезные проблемы.

– Что же вы заметили?

Мне ответили: “Рукоположение не описывается в Священном Писании, потому мы свободны делать его таким, каким захотим”

– Миряне принимали участие в рукоположении… Диакониса благословляла новопосвященного клирика… Всё это было для меня огромной неожиданностью и не укладывалось в голове. Я подумал: «Что-то здесь явно не так». Поэтому, общаясь с другими пасторами после той церемонии, сказал им: «Такие практики ранее никогда не имели место в церкви». Они мне ответили: «Но ведь рукоположение не описывается в Священном Писании, потому мы свободны делать его таким, каким захотим». После этого я почувствовал себя очень странно. Мои мысли были примерно такими: «Я больше не признаю ту церковь, в которой нахожусь». Это был первоначальный шок.

– И это было так скоро!

– Да, спустя примерно полгода после моего рукоположения.

Чиста ли Церковь?

Священник Григорий Хогг

– Да, это так.

– В то время как мы, православные, не проводим такого различия.

– Совершенно верно.

– Вы можете объяснить это различие? Откуда оно берется, и как вы понимаете его сейчас?

– Постараюсь. Мне думается, всё это восходит к Августину. Сегодня лютеране могут сказать: «Мы не верим в “невидимую Церковь”, а верим в “скрытую Церковь”», – но, по сути, они говорят об одном и том же. Если протестант хочет объяснить, как разные люди могут быть христианами, исповедовать веру во Христа, но при этом не принадлежать единой деноминации, то он скажет примерно следующее: «Вера во Христа приводит нас куда-то, приводит нас в церковь, но эта церковь не является видимым телом; она есть невидимое тело, потому что ее члены не обязательно связаны друг с другом видимым образом. Вот различие между видимым и невидимым. И это имеет для нас большое значение, потому что люди, находящиеся в видимом теле, назовут его (тело) организацией. Люди в организации, не являющейся чистой, могут утешить себя мыслью: по крайней мере, мы принадлежим невидимой Церкви, которая всегда чиста».

– Звучит как удобный инструмент для оправдания существования 13 000 протестантских деноминаций!

– О да! Хотя не думаю, что так изначально задумывалось. Но это удобный способ оправдания любой новой протестантской деноминации при ее возникновении.

– Из статей, написанных в вашу бытность лютеранином, ясно видно, что целью ваших духовных поисков было установление тесной внутренней связи с истинной, видимой Церковью. Значит, из-за этого вы и стали сомневаться в лютеранстве и в конце концов перешли в Антиохийскую Православную Церковь? Объясните, почему так важно было найти истинную видимую Церковь?

Важно быть в истинной Церкви, потому что быть в Церкви – значит, быть в том месте, где выполняется обещание Христа

– Потому что Христос дал обещание Своей Церкви, что врата ада не одолеют ее. Он не дал такого обещания какой-либо человеческой организации, созданной людьми. Таким образом, быть в Церкви – значит, быть в том месте, где выполняется обещание Христа. Это имеет значение?

– Это имеет абсолютное значение!

– Это вам не гарантирует спасение, но вы оказываетесь в правильном месте.

– О да! Для меня, когда я открыл для себя Церковь, которая сохранилась со времен апостолов, встал вопрос: как же мне не быть частью этого тела?

– Я всегда говорю людям: «Если у вас пока нет уверенности, то вы имеете полное право задавать любые вопросы. Но наступает время, когда приходит уверенность. И если вы тогда не поступите по совести, то ваша совесть зачерствеет».

Как же найти самую прочную веревку?

Священник Григорий Хогг

– Отче, в своей статье «Что нам делать» вы утверждаете, что лютеранство отошло от своих первооснов, от «Аугсбургского исповедания веры». Вы могли бы привести несколько примеров, объясняющих, почему, по вашему мнению, лютеране перестали держаться своих корней?

– Я могу привести примеры отступления лютеран от своих первооснов, а почему – на этот вопрос может ответить один Бог. Хотя у меня есть мысль по этому поводу тоже. Итак, вот примеры отступления.

В современной Лютеранской церкви миряне выполняют все функции пасторов – люди, которые не рукоположены и не собираются принимать сан!

В лютеранских исповеданиях говорится, что никто не имеет права публично проповедовать и совершать Таинства, если не был должным образом рукоположен. И что же мы видим? В современной Лютеранской церкви миряне выполняют все функции пасторов – люди, которые не рукоположены и не собираются принимать сан. Виноградный сок используется вместо вина на Евхаристии. Практикуются внецерковные богослужения. Всё это и многое другое говорит о том, что лютеранство сегодня и лютеранство 500 лет назад – это не одно и то же.

– Из ваших трудов помню, вы всё же указывали на древние учения, которых лютеране всё еще придерживались. Например приснодевство Девы Марии.

– Да. Сам Лютер подчеркивал приснодевство Богородицы, оно даже упоминается в «Формуле согласия», называемой также «Конкордия», – одной из символических книг лютеранства. Один мой коллега, лучше меня ориентирующийся в ранних источниках, рассказывал, что положение о приснодевстве специально было добавлено в «Конкордию», потому что реформатский богослов Пьетро Вермильи подвергал сомнению тот факт, что Богородица есть Приснодева! Ранние лютеране, узнав об этом, пришли в ужас и поспешили утвердить это положение в «Формуле согласия». Но сейчас немногие лютеране придерживаются ее.

– Вы не могли бы поделиться своим мнением, почему всё же это произошло?

– Может быть, это прозвучит сурово, но я вспоминаю слова Христа: «Всякое растение, которое не Отец Мой Небесный насадил, искоренится» (Мф. 15: 13). Еще в начале моих поисков (которые длились примерно 18 лет) я увидел интересный сон. Во сне находился в тоннеле, в котором в темноту уходили многочисленные веревки. Я не видел, куда конкретно они уходили. Подумал про себя: «Как же найти самую прочную веревку?» И вдруг меня осенила мысль: та веревка, что надежно прикреплена к концу тоннеля, не поддастся, если за нее сильно потянуть, а все остальные – поддадутся. Так что надо потянуть за каждую веревку, пока не найду искомую. И для меня было большим огорчением узнать, что та веревка, которую я держал в руке и которая, как думал, доходит до самого конца тоннеля, сразу поддалась моему давлению на нее. Такого не найдешь в Православной Церкви, но именно это можно найти в лютеранской деноминации.

– Справедливо ли будет сказать, что ваша борьба, продолжавшаяся около 18 лет, была направлена на то, чтобы узнать, истинно ли лютеранство в своем наследии и традиции или это всего лишь одна из евангелических деноминаций?

– Да, это можно так охарактеризовать! Я бы сказал, что лютеранство – это… Начну с того, что я вместе с группой пасторов разговаривал на эту тему около пяти лет назад. Мы задали себе два вопроса: «Являются ли проблемы лютеранства случайными или же генетическими проблемами этой деноминации? И связаны ли они лишь с Миссурийским синодом или с лютеранством вообще?» И за годы нашего обсуждения этих вопросов многие из нас пришли к выводу, что проблемы связаны с лютеранством как таковым, а не с Миссурийским синодом и являются генетическими, а не случайными, что в лютеранстве изначально присутствовал дефект, который неизбежно привел бы к плачевному результату. Это всё равно что построить город в сейсмоактивной зоне. Как бы красиво ни был он построен, при первом же землетрясении всё разрушится. Если интересно, могу сказать, в чем состоит этот «дефект» лютеранства.

– Да, пожалуйста.

Наличие тезиса «Только Писание» уже проблема, потому что в реальности не может быть «только Писание»

– Мне кажется, в Лютеранской церкви имеют место две главные проблемы. Первая – это «Sola Scriptura» («Только Писание» – один из главных тезисов Реформации XVI века), вторая – отсутствие епископов. Наличие тезиса «Только Писание» уже проблема, потому что в реальности не может быть «только Писание». Мы никогда не рассматриваем Священное Писание отдельно от контекста, отдельно от Священного Предания. Это то, о чем Алексей Хомяков пишет в своей статье «О западных исповеданиях»: некоторые протестанты, к несчастью для них самих, хотя и имеют Предание, но отрицают это. Такова проблема и у лютеран.

Другая проблема Лютеранской церкви – отсутствие епископов

Такая вещь, как «Sola Scriptura», просто не работает. Раньше я пытался разобраться в исповедальных текстах лютеранства, где говорится, что Священное Писание «представляет собой единственно верную норму и чистый источник для вероучения». В сегодняшних лютеранских кругах часто можно услышать, что «Писание есть единый источник и правило». Но согласитесь, что это немного другое выражение… Как бы то ни было, в целом первая проблема – это авторитет одного лишь Священного Писания, а вторая проблема – отсутствие епископов. Каждый пастор, читая Библию, объяснял ее по-своему, и каждый мирянин толковал ее по своему разумению. Отсюда начались споры, и не было никакой возможности их разрешить. Видно, что не только пациент заливается кровью, но и выгнаны все врачи, так что нет никакой надежды на решение проблемы.

– Абсолютно так! Еще помню, вы где-то писали, что лютеранство подобно собранию братьев, то есть пасторов, лишенных своего отца. Теперь я понимаю, что вы тогда имели в виду. Но вернемся к «Sola Scriptura». Всегда ли в лютеранстве понимали этот тезис так, как он понимается сегодня, или имел место другой, исторический взгляд лютеранства на взаимоотношения Писания и Предания, который позднее претерпел изменение?

Библия «судит Церковь». Тогда не ясно, где я нахожусь. Что, я, читая Библию, могу судить Церковь? Я не могу быть частью того, чему являюсь судьей

– Да, эта позиция претерпела изменения. Хотя можно и поспорить, сказав, что у самого Лютера видны зачатки того, что позднее стало называться «Sola Scriptura». Но в исповедальных текстах Лютеранской церкви не только говорится, что Писание есть правило и источник веры, но и то, что «в учении и обрядах мы не приняли ничего, что противоречит Священному Писанию или Кафолической Церкви» (окончание Аугсбургского исповедания). Это то, что я бы назвал кафолическим правилом: то есть у вас есть еще и Церковь, которая является хранителем учения. В лютеранских исповедальных книгах говорится, что Библия – это единственный стандарт, по которому должны судиться все догматы и все учителя в Церкви. Я бы мог с этим жить, меня бы это устраивало. Но вдруг немецкий лютеранский теолог Иоганн Герхард (1582–1637) заявляет, что «Писания судят Церковь». Это заявление весьма непоследовательно: одно дело – говорить, что Библией оценивается и судится каждый учитель в Церкви, другое дело – что Библия «судит Церковь». Тогда не ясно, где я нахожусь. Что, я, читая Библию, могу судить Церковь? Я не могу быть частью того, чему являюсь судьей. Такое понимание ставит толкователя против Церкви. Думаю, что именно после этого всё стремительно стало распадаться.

Мы говорили о приснодевстве Богородицы – спустя поколение после Герхарда лютеране уже отвергали это учение. Сам Герхард его придерживался, но тогда всё очень быстро развалилось.

Пластиковый стаканчик и момент истины

– Думаю, что ваша критика не внушала к вам любовь руководства Лютеранской церкви Миссурийского синода. Оказывали ли они на вас давление, чтобы вы отказались от своих мнений и прекратили критиковать синод?

– О нет, совсем нет! (Смеется.) Я не был в самом центре внимания. В Лютеранской церкви разрешают быть эксцентриком! А меня некоторые, хотя, может быть, и многие, считали там за чудака. Поэтому никто не противился мне.

Православное богослужение. Причащение монахинь

– Хорошо, отче. Был ли у вас какой-то особый момент или случай, когда вы точно решили, что больше не можете оставаться лютеранином и у вас больше нет выбора, как только уйти? Или у вас накопилось много таких случаев?

Они для Причастия использовали… пластиковые одноразовые стаканчики, которые после службы выбрасывали в мусорное ведро

– Да, был один такой случай, ставший кульминацией всех предыдущих моментов. Где-то между шестью месяцами и годом до моего ухода наш приход покинула одна очень благочестивая женщина-мирянка, настоящая христианка, руководитель группы алтарников. Она хотела найти другой лютеранский приход, где бы тоже регулярно совершались богослужения, каждую неделю преподавалось Причастие и уважались Таинства. Нашла такой приход, где совершались богослужения, но для Причастия использовали… пластиковые одноразовые стаканчики, которые после службы выбрасывали в мусорное ведро. Она сказала мне: «Не волнуйтесь, пастор. Я поговорю с местным пастором и постараюсь его убедить. Мы решим этот вопрос, и затем вы сможете перевести нас с семьей в этот приход». Затем я два или три месяца о них ничего не слышал, но, когда они объявились, ее муж сообщил мне: «Мы готовы переходить». Я обрадовался: «Здорово! Вы уже решили проблему?» Он ответил: «Ну, у нас достигнут компромисс». «Какой компромисс?» – спросил я. «Они пообещали заворачивать каждый стаканчик в два пакета, прежде чем выбрасывать в мусорное ведро», – ответил прихожанин.

– О Боже!

– Тогда я понял, что могу быть преданным, могу тщательно исполнять всё, что исторически верно для лютеранской деноминации, – до конца своего служения. Но за несколько месяцев после моей смерти или ухода на покой мой приход будет окончательно сбит с толку. Плюс ко всему у меня подрастали дети и разъезжались в разные места, а я не мог им даже подсказать, куда, в какой приход им следует идти. Вот в чем проблема. Да, вы можете выжить в этой ситуации, если считаете себя островом. Но как только становится ясно, что вы – не остров, что вы находитесь в литургическом общении со всеми, кто практикует такие странные вещи, то наступает кризис. Тогда вам остается либо уходить, либо сказать: «Ну, для меня это не столь важно».

– Как вы узнали об истинной Церкви, и как начался ваш переход?

К сожалению, никто из моих православных знакомых ни разу не предложил мне посмотреть, что представляет собой православный храм

– Я вырос в Питтсбурге, а, как известно, невозможно вырасти в Питтсбурге и ничего не знать о Православии. Поэтому я с детства слышал о Православной Церкви. Но, к сожалению, никто из моих православных знакомых за все наши редкие встречи ни разу не предложил мне пойти и посмотреть, что представляет собой православный храм. Как же жалею, что у меня не было такого раннего опыта! Теперь я думаю об этом, когда к нам приходят люди и когда сам разговариваю с людьми. Но, в любом случае, путь в Православие начался в 1987–1988 годах. Это было примерно через пять лет после моего рукоположения. Я тогда был в городе Блумингтон штата Индиана, писал докторскую диссертацию и наслаждался посещением церквей. Поскольку в мои обязанности не входило проповедовать каждую неделю, то я заходил в различные храмы и смотрел, что в них происходит. Лютеранская церковь всегда гордилась своим особым вниманием к Евангелию, Благой Вести Иисуса Христа. Так я посещал храм за храмом и говорил сам себе: «Хм, здесь совсем не проповедуют Евангелие… А здесь если и проповедуют, то очень слабо. Так что у нас в лютеранстве, может быть, и есть проблемы, но зато мы имеем чистое Евангелие».

И вот на Страстную пятницу 1987 или 1988 года – точно не помню, но в том году Страстная пятница выпадала на один день у православных и западных христиан – я посетил крошечный миссионерский приход РПЦЗ, собиравшийся в гараже. Иконостас был сделан из обшивной доски, и на нем висели иконы – возможно, из Свято-Владимирской семинарии. Многие говорят, что в православном храме (при первом знакомстве с ним) их поражают запах ладана, пение, звон колоколов и так далее. Да, всё это, конечно, важно. (Смеется.) Но меня поразило то, что я услышал слова Литургии – и меня охватило такое чувство, будто меня ударили в солнечное сплетение! Сразу подумал про себя: «Боже мой! Это абсолютное, самое совершенное и чистое провозглашение Евангелия Христова, которое я слышал в своей жизни!» Это было поистине чудесно! Вот отсюда начался мой путь к Православию.

– Полагаю, что одной главной причиной была полнота литургического выражения, а другой – наличие власти епископов.

– Да. Это была Церковь!

– Апостольская Церковь.

Православное богослужение. Фото: Ю.Костыгов / Expo.Pravoslavie.ru

Богослужение в Православии «защищает» Евангелие. В Лютеранской же церкви мы зависим от капризов нашего пастора

– Оглядываясь на то время, вспоминаю свои первые мысли: «Боже! Да, вот она!» Но следующей моей мыслью было: «Должно быть, я ошибаюсь. Очевидно, здесь есть что-то, чего не замечаю». Я выучился на философа, то есть привык задавать вопросы, быть скептиком. Тогда я начал изучать Православие, и чем больше читал о нем, тем больше приходил в восторг. Но посещала и другая мысль: «Я не могу оставить свой сан». К тому же то, что делает Православие особенно красивым, – Евангелие – было и у нас, в лютеранстве, потому что Евангелие подобно сокровищу: Весть о том, что Бог послал Своего Сына, чтобы Он умер за нас, воскрес из мертвых, отдал нам Свою жизнь, – это сокровище, драгоценное сокровище. Но в лютеранстве Евангелие больше ни на что не распространяется, тогда как в Православии оно находит свое применение в Литургии. Богослужение в Православии «защищает» Евангелие. В Лютеранской же церкви мы зависим от капризов нашего пастора, будучи не в состоянии ни сказать, ни сделать что-то другое.

– Вы когда-нибудь серьезно рассматривали Римско-Католическую церковь?

– Я благодарен некоторым католикам за некоторые вещи, которые они мне сделали. Но никогда не думал, что католицизм был бы для меня хорошим выбором. Понимаете, родившись лютеранином… Если лютеранин едет в Рим, он этим говорит, что Реформация была в корне ошибочной. Если же бывший лютеранин становится православным, он этим говорит, что Реформация была незавершенной. Так же думаю и я: Реформация сама по себе была не ошибкой – она была неполной, недостаточной. Реформация, по сути, стала попыткой решить проблемы, накопившиеся в Католической церкви за целые столетия. Примечательна одна вещь: в лютеранской полемической литературе говорится, что за 300–400 лет до Реформации «с Церковью было всё нормально». Если посмотреть на ту эпоху, то окажется, что это как раз период, последовавший после отделения Рима от Константинополя!

– Верно. Я всегда говорю, что одна из главных трагедий в том, что лютеране, богослов Филипп Меланхтон и его последователи, общавшиеся с Константинопольским патриархом Иеремией II, не объединились.

– Да это вряд ли было возможно, принимая во внимание обстоятельства того времени: Османская Греция, ситуация в Германии и так далее.

Церковь – лечебница или зал суда?

– Отец Григорий, мы подошли к нашему последнему вопросу. Лютер заявлял, что оправдание одной лишь верою – это учение, на котором стоит или падает вся Церковь. Вероятно, это был ключевой момент в вере для вас как для лютеранина. Как мы с вами можем это оценить, будучи православными христианами?

– Само понятие оправдания как центрального момента христианской веры (для лютеран) зиждется на юридической картине, или метафоре, на основании богословского рассуждения. Однако в Православии главной метафорой, можно сказать, служит «лечебница», «исцеление» души человека. В лютеранстве же и в Римской церкви всё основано на судебном, юридическом понимании спасения. Поиски Лютера заключались в том, чтобы найти милосердного Бога, Который признает его (Лютера) «невиновным». Говоря об этом, хотел бы сказать, что не уверен, полностью ли совпадает понимание Мартином Лютером оправдания с пониманием оправдания последователями лютеранства. Совсем недавно финские исследователи пришли к мнению, что видение Лютером оправдания было очень близко православному понятию «теосис», в отличие от более поздних лютеранских богословов-схоластов. Эти исследования, по моему мнению, проливают свет на нечто, что следовало сказать уже давно. Но, честно говоря, юридическое понятие оправдания человека для меня за последние годы имеет всё меньше и меньше значения.

Понятно, как действуют Таинства с точки зрения жизни и исцеления, но гораздо сложнее понять, как работают Таинства применительно к залу суда

Однажды меня спросили, смог бы я написать учебник по лютеранской догматике на тему оправдания. Начав исследовать данную область, я подумал про себя: «Не знаю, что делать с оправданием в отношении Таинств». Понятно, как действуют Таинства с точки зрения жизни и исцеления, но гораздо сложнее понять, как работают Таинства применительно к залу суда. Ведь Крещение человека у нас понимается как второе рождение и так далее. Тогда я сделал паузу, потом еще одну… За последние два или три года прочитал несколько книг (все они написаны нелютеранскими и неправославными авторами), которые еще больше убедили меня в том, что я двигаюсь в верном направлении. Одной из них была книга замечательного современного британского богослова Алистера Макграта об оправдании. На первых десяти страницах Макграт пишет, что это учение не было известно и не обсуждалось до блаженного Августина. Про себя я подумал: если это учение, на котором стоит или падает вся Церковь (для лютеран), то получается, что до блаженного Августина, жившего в IV–V веках и первым поднявшего этот вопрос, не было Церкви? Что является нелепостью.

Макграт добавляет, что единственным, кто затронул эту тему до Августина, был преподобный Марк Подвижник – в своем маленьком труде «К тем, кто думает оправдаться делами», вошедшем в «Добротолюбие». Я прочитал эту книгу Марка Подвижника, которая прекрасно показывает различие между законом и Евангелием: мы спасаемся исключительно по милости Божией, хотя это не освобождает нас от обязанности быть верными Ему. Это было постепенным признанием того, что главная метафора, лежащая в центре западного понимания Бога и Его отношения к человеку, не является (по моему мнению) главной метафорой Священного Писания. Не так говорит слово Божие. Конечно, в Новом Завете говорится об этом, например в Послании к Римлянам и в других местах, но у этой идеи нет такой исключительности, которой хотел Лютер.