К свободе призваны вы, братия.
(Гал. 5: 13)
Лучше прожить трагичную историю жизни, чем вполне благополучную историю болезни.
Ф. Василюк
Положительно дурно уже делается от психологизации всех сфер повседневной жизни. У каждой второй дамы мама – нарцисс и манипулятор, ребенок – манифестор и муж – абьюзер. Непрошеная навязчивая «работа с чувствами» подруги, родственника, супруга – вместо живого спонтанного общения, дружеской поддержки (кстати, это может быть просто прикрытием равнодушия, вежливым отказом в сочувствии). Требование «проговаривать» все на свете и нескончаемые рассказы про чувства (это как пение оперным басом на мотив «Ты взойдешь, моя заря…» – дома в ванной, с целью выяснить, почему не закрыт тюбик с зубной пастой). Поиск мифической безусловной любви и безоценочного принятия в личных отношениях (дорогие мои, «такими, какие мы есть», нас примет только могила, а живые люди имеют полное право не принимать нас целиком, критиковать, сердиться и разочаровываться). Нет ничего плохого в том, что наши привязанности не безусловны: любовь – это когда люди взаимно контекстны, каждый из них отвечает на запрос другого. Так, романтическая влюбленность или взаимная привязанность друзей может иметь следующую мотивацию:
- мы похожи, мы на одной волне;
- мы разные, но прекрасно дополняем друг друга;
- мы «свои» (по духу, по воспитанию, по принадлежности);
- мы «чужие», и это интересный опыт, обогащающий обоих (как знакомство с иностранцем).
И это неслучайно. «Любовь» к человеку, не отвечающему взаимностью, не дающему взамен поддержки, внимания, душевного тепла, – это зависимость, болезнь, она деструктивна, губительна.
И страдания по поводу, что где-то там «есть Идеальная Мама – никогда не устающая, не раздражающаяся, излучающая потоки безусловной любви, – и ЭТО НЕ Я!», – деструктивны и иллюзорны. Нет никакой сферической в вакууме Идеальной Мамы, ресурсы живого человека ограничены, человеку витально необходимы отдых и перезагрузка: раз – человек не железный и испытывает разнообразные эмоции, в том числе усталость и раздражение; иногда они направлены на ребенка – два; человек не только исполняет родительскую функцию, но и живет собственную непростую жизнь – три.
И набившее оскомину «я-общение» – тоже не панацея: если меня грубо толкнули в автобусе, а я на это «психологически грамотно» скажу: «Ах, я потеряла равновесие!..» – в ответ закономерно прозвучит: «Надо меньше пить». Потому что такое «я-общение» нелепо и неадекватно ситуации, адекватной реакцией будет: «Вы толкнули меня, нельзя ли поосторожней!»
Другой «не может»?
Популярный православный психолог провозгласил: давайте, мол, поймем и примем, что другой человек, обижающий нас, отказывающий нам в поддержке, сопереживании, искренности (речь о близких людях), просто не может нам этого дать. Вот не может и все.
Так-таки и не может?..
Особа, что ни день устраивающая дома скандалы и объясняющая, что у нее «такой характер», «нервы расстроены» и она не может не орать, – вежлива с начальником на работе. Кухонный боксер, запугавший семью якобы по причине невозможности сдержать гнев, – успешно сдерживает гнев в адрес плечистого соседа-росгвардейца и его ротвейлера. Даже детишки, развлекающиеся травлей одноклассника, осознают смысл своих действий и нипочем не хотят сами оказаться на месте жертвы.
«Некоторые, желая оправдать таящееся в них зло, ссылаются на свой ?характер”. Но характер формируется и складывается от свободных человеческих реакций на окружающий мир… Нравственный характер взрослого человека – это то, что человек сотворил и творит сам с собой. Душа – земля. Человек – земледелец своей души»[1].
Мы обижаем ближних, обесценивая их переживания плохо понятыми психологическими терминами
Люди, с одной стороны, обижают ближних, обесценивая их переживания с помощью плохо понятых психологических терминов: «Это всё твои психзащиты!..», – вместо поддержки и сочувствия, – с другой стороны, оправдывают ими собственные дурные поступки. Я недавно наблюдала, как одна девушка, обидев подругу, вместо извинений… спокойно объяснила той: я, мол, тебе нахамила не поэтому, а вот почему. Сам факт хамства никакого сожаления и раскаяния у обидчицы не вызывал. Прямо как в профессиональном анекдоте психологов: «Лейтенант, почему батарея не стреляет?!» – «Я все могу объяснить, мой генерал! Во-первых, мама меня не любила…». Позиция: «Я не отвечаю ни за что, что происходит в моей жизни, я хочу на ручки и платьице!» – популярна как никогда и, что хуже всего, социально приемлема.
Человека «несет»?
Еще один аргумент психологов в пользу нашей якобы детерминированности «травмами» и «фрустрациями» – «человек не принимает осознанно решения поступить дурно (солгать, оклеветать, устроить безобразный скандал и т.д.), человека просто несет». Если речь о сумасшедшем или о человеке в состоянии аффекта, то да, «несет».
Но состояние аффекта, к счастью, бывает редко. В нормальном же состоянии всегда есть пауза, зазор между эмоциональным откликом на ситуацию и действием. Всегда есть возможность остановиться и не схватиться за рюмку или сигарету, не закричать, не швырнуть мебелью в стену или ближнего.
Всегда есть возможность остановиться и не закричать, не швырнуть каким-нибудь предметом в ближнего
Эта пауза небольшая, но внимательный к себе человек осознаёт ее и чувствует стыд, если не воспользовался ею, отпустил поводья, выдал себе карт-бланш на свинство. Мы разрешаем себе истерику, разрешаем себе агрессию, разрешаем себе хамство.
Трехлетка, с воплями катающийся по полу в супермаркете, действительно не справляется с эмоциями: у него в силу возраста маловато сдерживающих факторов, не развита волевая сфера, недоформировалась психика. Но взрослый человек? В каком смысле он «не может» не срываться на близких? Куда это его «несет» во время конфликта с сыном-подростком, мамой или женой – и почему не «несет» на работе? Все, кого якобы «несет», превосходно контролируют себя, общаясь с людьми, облеченными властью, от которых можно дождаться неприятностей.
Знакомый священник сетует, что большинство людей, приходящих к нему на исповедь или на беседы, «просто живут как живется», совершенно бездумно, автоматически. Но их при этом никуда не «несет», а просто они не дают себе труда поразмышлять о своем выборе и его последствиях, невнимательны к себе, к своей духовной жизни. То есть это недовоспитанность, отсутствие навыка рефлексии, а вовсе не роковая «травма» или дефект психики, которыми психологи оправдывают отсутствие самоконтроля.
Ведь кто такой травматик? – Тот, кто не востребовал себя у обстоятельств. Мы живем в мире, очень далеком от идеального. Обиды, потери, горе, несправедливость, предательство в том или ином виде настигают каждого. Но травматиками становятся лишь те, кто не вырастил в себе внутренние опоры, кто на долгие годы (иногда на всю жизнь) остается дефицитарным вследствие обстоятельств, имевших место при царе Горохе. Прискорбно, что каждый второй радостно объявляет себя травматиком, и психологи выдают ему индульгенцию на эмоциональную распущенность, агрессию, зависть и хейтерство.
Где же свобода?
А тогда перед нами серьезная богословско-антропологическая проблема. Если мы так беспомощны, так ограничены и детерминированы своими травмами, фрустрациями, неврозами и т.д., как это утверждают психологи, – где же наша свобода? Где образ Божий в нас?
Проблема нравственного выбора реализуется в предсказуемом мире: если бы человек не понимал, какие последствия повлечет за собой его поступок, не существовало бы и греха, особенно грехов против ближнего. Но мы понимаем это. Всякий скандалист и домашний тиран прекрасно осознаёт, что его поведение для него выгодно, а для ближних – неприятно, болезненно, оскорбительно. То есть такой человек причиняет вред сознательно, с выгодой для себя. Что же делают некоторые психологи? Они оправдывают его действия – пресловутой детской травмой, фрустрацией, неврозом, чем угодно. Снимают с взрослого дееспособного человека всякую ответственность за зло и боль, которые он несет в мир.
«Психологизм хочет редуцировать грех к вине, средство разрешения греха видит в оправдании, а конечную цель – в успокоении»[2].
Вот в чем суть. Конечная цель психологизированного взгляда на вещи – найти себе оправдание и успокоиться – полностью противоположна метанойе – покаянному изменению образа мыслей, к которому должен стремиться христианин.
Вот в чем суть: конечная цель психологизированного взгляда – найти себе оправдание и успокоиться
«В исповеди психологизм проявляется в том, что мы начинаем слишком большое внимание уделять нашим душевным состояниям, обсуждаем конфликты, отношения с другими людьми, пытаемся ?объяснить” грех, например, тем, что мы оказались в ситуации, где приходилось выбирать меньшее из зол, и т.д. Вся эта ?задушевная” беседа мотивируется одним – избежать встречи с самим объективным грехом и с объективной ответственностью за грех»[3].
Ситуации, где приходится выбирать меньшее из зол, бывают. И травмы тоже. Но они до известного предела самоисцеляются, как и травмы физические – ушибы, переломы и раны. Выбор есть всегда. Человек больше своего, как сейчас модно говорить, «бэкграунда», он способен очень многое преодолеть и перерасти – разумеется, если осознает грех именно как грех, а не подыскивает ему оправдания. Если берет ответственность, а не избегает ее, перекладывая на недолюбившую маму и злую воспитательницу детского сада. Если хочет измениться, совладать со своими разрушительными импульсами, а не начать ими гордиться (еще один грустный анекдот).
Требовать от Бога чуда неблагочестиво: «Род лукавый и прелюбодейный знамения ищет, и знамение не дастся ему» (Мф. 16: 4). А надеяться на исправление человека, не делающего первый шаг навстречу Богу через покаяние, – значит требовать чуда.
