Уметь постоять за себя и за своих ближних необходимо; но как же тогда воспринимать, как применить к своей жизни слова Христа: Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два. Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся (Мф. 5, 38–42)? Может быть, действительно так: отнимает у тебя что-то грабитель — пусть отнимает, обманул тебя мошенник — пусть обманывает, хамит тебе хам — пусть хамит… Не противься никому и ничему, так и станешь истинным христианином? Или все же иначе нужно относиться к подобным вещам? Этот непростой вопрос мы задали протоиерею Владимиру Пархоменко, настоятелю храма во имя великомученика и целителя Пантелеимона в селе Усть-Курдюм, духовнику и преподавателю Саратовской православной духовной семинарии, духовнику Саратовской епархии.
Начнем с того, что слова Спасителя не противься злому вовсе не означают безразличия к злу, согласия с ним. Христос, Который не противился Своим мучителям, при том что мог упросить Отца, чтобы Он прислал более, нежели двенадцать легионов Ангелов (Мф. 26, 53), одержал тем самым величайшую победу над злом. Призыв Христа обернуть другую щеку — это призыв не отвечать на зло злом, не умножать зло в этом мире. И эти слова нельзя понимать формально, нельзя применять к своей жизни буквально, без рассуждения. Бывают ситуации, когда «обратить щеку» означает умножить зло.
Приведу педагогический пример. Мальчик обиделся на свою маму… и влепил ей пощечину. Что должна делать мама? Подставить чаду другую щеку? Нет, конечно: она должна ребенка наказать, она должна это зло в нем пресечь. Если она поступит именно так, то будет не просто права с житейской точки зрения — она поступит по-евангельски, остановит зло.
Святого равноапостольного Кирилла (тогда еще Константина) магометане спросили: «Как же так, ваш Христос велел подставлять другую щеку, отдавать верхнюю одежду, а вы воюете с нами?». Святой ответил: у нас еще и другая заповедь есть — Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13).
Противоречия здесь никакого нет: когда зло умножается, христианин должен действовать так, чтоб его уменьшать. А уменьшить его можно по-разному. Можно так, как святые князья Борис и Глеб: они не оказали сопротивления убийцам, потому что не хотели пролития братской крови. Можно так, как Серафим Саровский, не противившийся напавшим на него разбойникам. Но здесь необходимо сказать о степенях духовного роста, потому что истинно христианское непротивление доступно далеко не всем нам и не всегда.
Нагорная проповедь Спасителя указывает нам на идеал, на вершину христианской жизни. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5, 8). Понятно, что чистоты сердца нельзя достичь мгновенно, это долгий, трудный путь. И отказ от противления, обращение другой щеки — это тоже то, к чему нужно прийти, до чего нужно дорасти. Мы находимся на разных ступенях духовного роста. В древнем патерике есть притча о трех монахах, на которых напали разбойники, избили их и ограбили: они понемногу приходят в себя, и младший из них, послушник, со слезами кается в том, что разгневался на этих разбойников; второй благодарит Бога за то, что гнева не испытал, что в этом тяжком искушении сохранил сердечный мир; а третий, старец, просто молится за этих разбойников, просит Бога их простить, ведь они не ведают, что творят. Вот это — три ступени духовного роста, три степени приближения к евангельскому идеалу.
И я не мог говорить с вами, братия, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе. Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах — так пишет апостол Павел христианам Коринфа (1 Кор. 3, 1–2). И мы с вами должны иметь трезвое представление о себе. И не путать истинно христианское духовное делание с обыкновенной слабостью и трусостью.
Эти вещи нужно различать.
К сожалению, я немало случаев могу рассказать из своей священнической практики, когда мужья бьют своих жен, а жены терпят. И оправдывают это свое терпение таким вот образом: «Я же христианка, я должна прощать». На самом деле, словами о христианском прощении эта женщина прикрывает собственную слабость, немощь, безволие, неспособность освободиться от подавившего ее человека, неумение строить свою жизнь самостоятельно. Человеку нужно просто быть честным с самим собой, нужно в глубину своего сердца заглянуть и ответить себе на вопрос: почему я так поступаю? И тогда поймешь, что меж тобою и Серафимом Саровским, который опустил свой топорик и позволил разбойникам делать с ним все, что они хотели, очень большая разница. Он поступил так от духовной силы, а ты — от слабости. В его поступке не было лукавства, а ты лукавишь сам с собой.
Иногда человек, узнавший об измене супруга или супруги, просит совета у священника: как быть, простить или настаивать на разводе? У меня немало было таких случаев. Я обычно отвечаю: «Если у тебя хватает духовных сил, если ты можешь простить его (ее) как христианка (христианин), то прости; но если таких сил в себе не чувствуешь, разводись, никакого греха в этом не будет, потому что Сам Христос сказал, что грех прелюбодеяния делает возможным развод (см.: Мф. 5, 32). Только не обманывай себя, не говори, что не развелся, потому что христианин».
Пример из армейской жизни. «Дембеля» хотят, чтобы «молодые» обслуживали их, стирали им носки, и если найдется среди этих молодых такой уникум, который подчинится из христианского смирения, то… пусть стирает. Но на самом деле все, кто этому подчинялся, подчинялись просто от страха. И этим самым потворствовали злу.
Если у вас угнали машину, то нет никакого греха в том, чтобы заявить в полицию и поймать этих воров. Другое дело — эпизод из детства святого старца Силуана Афонского: они с отцом шли мимо своего поля и увидели, что кто-то ворует их хлеб. Мальчик сказал отцу: «Смотри, у нас воруют!». Отец ответил: «Сынок, Господь нам уродил хлеба, нам хватит, а кто ворует, стало быть, у него нужда есть».
Не надо думать, что простить преступника и добиваться его законного наказания — несовместимые вещи. Я знаю случай, когда у одного человека, верующего, православного, дочь стала жертвой преступников. И он сказал: «Как христианин, я их прощаю, но как отец — посажу». И посадил. В его позиции нет греха, это абсолютно христианская позиция. Нужно отличать то, что касается нашей внутренней жизни, от того, что угрожает нашим близким.
Да, ослабить или, наоборот, умножить зло можно противлением, можно непротивлением, но в реальной жизни бывают ситуации, когда приходится выбирать меньшее из двух зол. Мы, христиане, не воспеваем войну. Война есть зло, и участие человека в войне есть его трагедия. Не зря наши воины после Куликовской битвы несли епитимию. Но воевать — зло меньшее, чем не воевать, чем отдать свою землю врагу.
Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся — читаем мы в той же пятой главе Евангелия от Матфея. Но это тоже не нужно воспринимать формально. Если ваш знакомый или родственник стремительно деградирует, спивается, при этом постоянно просит у вас денег, и вы ему даете — вы приближаете его гибель.
Конечно, в Нагорной проповеди, в словах Христа о другой щеке речь о прощении обидчика. Но прощение — это, на самом деле, совсем непростое, нелегкое дело. Это не происходит мгновенно. Силы на прощение дает нам Сам Бог. Мне запомнилась одна история — я прочитал ее в журнале «Смена», еще служа в армии. Во время Второй мировой войны молодая немецкая женщина-христианка участвует в антигитлеровском сопротивлении. Она схвачена гестаповцами, подвергается страшным пыткам, у нее на глазах нацист убивает ее маленького ребенка. Каким-то чудом она не сходит с ума, выживает, но после войны ведет очень замкнутый образ жизни, на улицу выходит только ранним утром. И вот уже через много лет она встречает на улице человека — обычного немолодого человека в шляпе и плаще… И вдруг он бросается перед нею на колени и протягивает ей руку — «Прошу у вас прощения — я стал христианином». Она с ужасом узнает во встречном своего мучителя, убийцу ребенка… Но ее рука будто сама вкладывается в его руку. Потом она сказала: «В эту минуту Бог вернул мне способность прощать». Но за этой минутой стоит ее собственный неведомый миру труд в течение многих лет — труд, в ответ на который Господь вывел ей навстречу раскаявшегося палача.
Журнал «Православие и современность» № 43 (59)
[Протоиерей Владимир Пархоменко]
